Анат Гарари - Рождение бабушки. Когда дочка становится мамой
Пауза явно затягивается.
– Я пытаюсь понять, что кроется за вашим молчанием, – нарушает тишину Нири, – и я думаю, что оно скрывает многое, чего мы так и не коснулись сегодня в группе: тревожные мысли, которые не оставляют вас, проблемы, которые, возможно, кажутся вам неразрешимыми. Когда вы говорили о своих переживаниях, то все единогласно указали на дочерей и внуков – вот он, объект и источник наших тревог. У меня же возникло предположение, что где-то в глубине, возможно, отодвинутые на второй план предстоящими или только что происшедшими в вашей жизни переменами, вас тревожат другие проблемы, не связанные напрямую с вашими дочерьми или новорожденными, а касающиеся непосредственно вас самих. Быть может, если нам удастся высветить этот, так тщательно затемненный второй план, мы обнаружим там совсем другие мысли и заботы.
Женщины молчат, вероятно, обдумывая услышанное. Элла внезапно выпрямляется, как будто последнее замечание Нири наполнило ее энергией.
Первой не выдерживает Орна:
– Мы действительно не вполне представляем, что нас ждет в ближайшем будущем! Но сегодня, как и все последнее время, я все-таки думаю больше о Яэль – ведь это она беременна, а не я! И ей совсем нелегко, так что я стараюсь помочь ей, чем только могу. И если честно, в настоящее время, до тех пор, пока у меня родится внучка, я не могу думать ни о чем другом. Я действительно не представляю, как это будет! И что на самом деле означает быть бабушкой.
– Вы совершенно правы! – подхватывает Мики. – Я хочу вам сказать, что только став бабушкой, можно понять, что это такое! Я, к примеру, просто ненормальная! Что же касается страха, я скажу вам то, что говорила своей дочке каждый раз, когда она впадала в панику. Я говорила ей: «Не надо волноваться. У тебя еще есть два-три спокойных месяца. Так что незачем переживать раньше времени. Через два-три месяца ты будешь знать, все ли у него в порядке. А пока что пожалей себя!»
Мики замолкает на миг, ее лицо становится серьезным, и она продолжает, но теперь уже медленно, обдумывая каждое слово:
– Вот что мне приходит в голову: и сейчас, уже после родов, дочка по-прежнему занимает все мои мысли, я все время стараюсь ей чем-либо помочь. Но, вспоминая сами роды, я заставляю себя смотреть правде в глаза – как мать я этого экзамена не выдержала. Может, Нири, вы это имели в виду, говоря о непосредственно наших личных проблемах?
Она вновь замолкает и, глубоко вздохнув, будто пересилив себя, говорит незнакомым для окружающих тихим голосом:
– Действительно, есть что-то, что не дает мне покоя. Я ведь вам рассказывала, что мне было ужасно тяжело во время родов. Я чувствовала, что еще немного, и я этого не выдержу, что силы буквально оставляют меня… И все это на глазах у дочки, в то время как она всю жизнь была уверена, что ее мама – супергерой, эдакая супермама! И вот впервые в жизни она увидела меня практически беспомощной и абсолютно бесполезной.
Последние слова Мики произносит еле слышно, не поднимая глаз. Рут, слушавшая ее, подавшись вперед от напряжения, переводит взгляд на Анну.
– Вы чувствовали, что вот оно, настоящее испытание вашего материнства, а вы, возможно, впервые не в состоянии помочь нуждающейся в вас дочери, – тихо произносит Нири, и Мики кивает ей в ответ. По-прежнему не отрывая взгляда от пола, она пытается вытащить лежащую под стулом сумку.
На лицах женщин заметна усталость. В беседу вступает Клодин:
– Я сегодня говорила очень много; в других местах я обычно молчу – мне тяжело говорить о своих переживаниях или о вещах, которые меня пугают. Если честно, я никогда раньше не говорила об этом. Я дико боюсь! Каждый раз, когда я думаю об этом, я говорю, что удавлюсь, если, не дай бог… Я так жду этого дня, что боюсь сглазить и заставляю себя не думать о нем. И каждый раз сплевываю три раза, чтобы, не дай бог, ничего не случилось. Я лично страшно волнуюсь!
И вновь в группе тишина; все сидят, опустив глаза, не в состоянии взглянуть друг на друга.
Нири обводит всех взглядом, а затем произносит:
– То, что пугает, это не столько беспомощность по отношению к нуждающейся в вас дочке, о которой говорила Мики, сколько возможность, что что-то случится, и никто не сможет помочь не только ей, Клодин, – теперь Нири смотрит только на нее, – но и вам. Когда вы думаете об этом, вы знаете наверняка, что вам этого не вынести и что вы не сможете жить дальше. Это страшные мысли!
Клодин молча опускает голову. Рут смотрит на Клодин и небрежно бросает:
– В любом случае ее жизнь изменится! И не только, если, не дай бог, что-то случится.
Затем, она обращается к Нири:
– Я вспоминаю, что я чувствовала, когда Талья уже дохаживала последние недели; чувство, похожее на то, с которым я ходила незадолго до того, как она родилась, что жизнь уже никогда не будет такой, какой она была до этого. Есть такая точка, когда – все: назад дороги нет. Так я себя чувствовала и в этот раз. Должно произойти что-то, чего изменить нельзя. Я много думала о том, как все устроится, какие будут между нами отношения. До сегодняшнего дня я все еще привыкаю к новым обстоятельствам. Что касается меня, то мне это прибавило уверенности в себе; я знаю, что мне еще есть, куда стремиться, чему учиться. Что еще есть потрясающие вещи, которые мне до этого были незнакомы, например, быть с внуком, петь ему, касаться его, да и просто смотреть на него! Что-то, что в принципе не ново, но я для себя открываю это впервые; мое место в жизни теперь изменилось. Как это повлияет на меня? Как это повлияет на нас, на меня и на мужа? Мне это добавляет энергии, добавляет интереса к жизни, – заключает она и опять привычно ищет глазами Анну.
– Как обычно, так и сейчас, – вздыхает Това, – я не в состоянии радоваться всему тому счастью, которое ждет меня впереди. Я полна забот, и мне абсолютно ясно, что они не прекратятся с наступлением родов. Я всегда найду из-за чего беспокоиться. Уже сейчас, еще не став бабушкой, я иногда думаю о том, а что будет, если мой внук меня обидит? Я очень ранимая, меня очень легко обидеть. Я знаю, что на детей не надо обижаться, что это неправильно, но я – да – обижаюсь. А внуки могут обидеть, особенно современные дети. И все почему? Потому что есть ситуации, на которые я реагирую как маленький ребенок. Так что, мы поменяемся ролями? Это то, что, по словам моей дочки, я сделала с ней – превратила ее в мою маму.
Анна задумчиво смотрит на Рут и произносит:
– А я не умею думать впрок, что будет и как будет, – Рут меня знает. Я просто радуюсь, глядя как Наама теперь выглядит, такая женственная, с большой грудью, полными губами… Она всегда старалась скрыть свою женственность, а сейчас ей просто некуда деться: она прет из нее наружу во всей своей красе! – голос ее звенит от еле сдерживаемого смеха. – Я по-настоящему кайфую, смотря на нее, такую кругленькую!
Для пущей наглядности она складывает руки полукругом перед собой. Затем, посерьезнев, опускает руки на колени и продолжает:
– Что же касается меня, я не стараюсь предугадать то, что будет; я занята своей жизнью, кстати, очень насыщенной, и терпеливо жду. Вы меня не увидите сидящей и нервно грызущей ногти в ожидании родов. Я живу с чувством, что вот-вот произойдет что-то замечательное. Кстати, что это за шум? – она прислушивается к смеху, который раздается во дворе за окном. Това, которой до замечания Анны ничего не мешало, теперь всматривается в темное пространство за окном и прислушивается. Только после того, как голоса стихают, она вновь вступает в беседу:
– Возможно, я несколько преувеличила. У страха, знаете ли, глаза велики. Я терпеть не могу перемен, но жизнь есть жизнь, и я с ними смирилась. Умом я понимаю, что периодически наступают изменения, в том числе и спады. И что эти спады нас закаляют. Поэтому я говорю себе, что беременность Ширли – это положительный жизненный процесс, абсолютно естественный, развивающийся в строгой последовательности, без скачков и неожиданностей, что меня и успокаивает. Только бы уже поскорее все закончилось и, конечно же, без осложнений!
Рут обращается к Нири:
– Я обратила внимание, что мы вновь говорим о наших дочках, а ведь вы спрашивали непосредственно о нас. Я думаю, из всего здесь сказанного ясно, что все, что происходит у дочки и с дочкой, прямым образом влияет на нашу жизнь. У меня же по этому поводу есть свое положительное или, скажем, оптимистичное замечание. В течение ее беременности, которая, кстати, протекала не совсем гладко, я видела ее отношения с мужем. И что касается меня, я испытываю ну, может, не облегчение, но радость, что все в порядке, что она не одна, что они подходят друг другу, что он заботится о ней, что ей хорошо и хорошо их ребенку. И если быть честной до конца, мне было очень важно знать, что рядом с ней есть кто-то, настоящий мужчина, который поддерживает и опекает ее. Вот и я опять говорю о ней. Говорю и думаю, насколько действительно все, что происходит с ней, влияет на мою жизнь и в хорошую, и в плохую сторону. По-моему, в этом и состоит секрет материнства: связь между мамой и дочкой настолько глубокая и сильная, что вроде мы существуем в отдельности, но мы и одно целое. В этом, по-моему, вся суть: с одной стороны, желание оставаться связанными, а с другой – сохранить свою независимость друг от друга.
