Диля Еникеева - Любовь и секс. Энциклопедия для супругов и любовников
Не верьте, будто бы мужчине столько лет, на сколько он себя чувствует. Ему столько лет, сколько и зим.
Д.Е.
Эмма все же закончила институт, но от честолюбивых планов ей пришлось отказаться — в науке теперь на жизнь не заработаешь. Алиментов от мужа не хватало — у него оклад три тысячи рублей, хотя он доктор наук. А дети хотят кушать каждый день…
Участковым врачам, по крайней мере, платили зарплату, и Эмма согласилась работать в поликлинике. Как она сама говорила: “Я не врач, а администратор, моя задача — побыстрее принять больных, чтобы в коридоре не скапливалась очередь, и пациенты не ворчали. Строчу в амбулаторной карте, выписываю шаблонные рецепты, даю больничный и мечтаю, чтобы прием поскорее закончился. Даже в туалет не отлучишься — сидящие в очереди тут же начинают ворчать. Постоянно приходят одни и те же бабули с просьбой померить давление, сидят по полчаса, в сотый раз рассказывая про головную боль и прочие недуги, и никакими силами их из кабинета не выставишь, пока не выговорятся. Дома из слушать никто не желает, они всем уже осточертели со своими жалобами, вот они и ходят ко мне — я обязана их выслушивать. Видеть их уже не могу… Потом нужно бежать на вызовы — тоже удовольствие ниже среднего. Иногда с трудом сдерживаюсь, когда вижу, что здоровенный бугай лежит в постели с температурой 37,1 и строит из себя умирающего. А во время эпидемии гриппа просто кошмар.”
В юности она чувствовала в себе силы необъятные и мечтала сказать новое слово в науке, а в итоге была вынуждена заниматься рутиной, чтобы худо-бедно заработать на жизнь себе и детям.
И вот накануне своего тридцатилетия Эмма сидела вечером дома. Одна. Сыновья уже спали, а именинница открыла припасенную бутылку шампанского, сама себе налила и, чокаясь с бутылкой, сама себе вслух желала счастья, мысленно возражая: “Да какое уж тут счастье… Устала от всего, выдохлась, хочется уснуть и не просыпаться. Гори оно все огнем…”
Потом ей попалась на глаза моя книга “Одинокая женщина ищет…”. Эмма разыскала мой номер телефона и пришла. “Мы обе закончили один и тот же институт, но такие разные, — грустно сказала она. — Мне тридцать лет, но я не хочу прожить еще столько же, ведь лучше уже не будет. Итог моей жизни: одинока, работу ненавижу, двое детей, на которых постоянно жалуются учителя, и тоска по вечерам. Я в тупике. Смотрю на свои фотографии студенческих лет и удивляюсь — неужели это я? Теперь я душой — старуха”.
“За последние годы я постарела на несколько месяцев!”
Д.Е.
“В чем трагедия, Эмма? — спросила я свою пациентку, выслушав ее печальную исповедь. — Вы здоровы, и это самое главное ваше богатство. У вас есть профессия, и это второе ваше богатство. Вы не любите свою работу, но ведь можно найти другое место. Ваши дети нуждаются в квалифицированном лечении, и все проблемы устранимы. Вам всего лишь нужен стимул, чтобы встряхнуться. Есть немало женщин, оказавшихся в гораздо худшем положении, — у них, в отличие от вас, нет ни жилья, ни приличной работы, ни средств к существованию, а на руках маленький ребенок, — но они не сдаются”.
Все в ваших руках, главное их не опускать.
Д.Е.
С тех пор прошло около трех лет. Эмма устроилась в шведскую страховую компанию, ее заработки позволяют обеспечить сыновьям должный режим и лечение, они живут в загородном санатории, под наблюдением детского психиатра, и теперь учителя на них не жалуются. Через год, когда они закончат восьмой класс, мальчики смогут учиться в обычной школе. Сама Эмма выглядит ухоженной элегантной дамой, работа ей нравится, да и вообще она считает, что наконец-то обрела вкус к жизни.
Недавно она позвонила мне и попросила: “Напишите обо мне в своей новой книге. И скажите всем женщинам, приближающимся к тридцати, чтобы они не отчаивались, — у них все еще впереди”.
Совершенно с нею согласна. Порой именно тридцатилетний рубеж позволяет провести ревизию прошлого и сказать себе: “Черт побери, а что это я закисла?! Я же не живу, а прозябаю. Пора брать судьбу в собственные руки”.
Тридцать лет — это не финал молодости, а начало жизни.
Д.Е.
Даже если все получилось, как хотелось, и сожалеть по большому счету не о чем, вступление в бальзаковский возраст для многих женщин трудное испытание.
Для меня самой это был нелегкий период. В свой день рождения с утра я ревела и даже не хотела видеть своих друзей. “Что отмечать? — думала я, глядя на себя в зеркало и отмечая то, что отняли годы. — То, что мне сегодня стукнуло тридцать?!” Я обзвонила друзей с просьбой не приходить, на что все они заявили, что на день рождения являются без приглашения, и нашествия гостей мне все равно не избежать. Через час примчалась одна из моих подруг и, застав меня зареванную и в растрепанных чувствах, расхохоталась: “Вот дурочка-то! Чего ты рыдаешь? Ты же еще только начинаешь жить!” Она на десять лет старше меня, но и тогда, и теперь ощущает себя молодой и привлекательной, и в самом деле молода и привлекательна. Не обращая внимания на мои стенания, что я уже старая, и мне пора на свалку жизни, подруга деловито заявила: “Так, быстро утирай сопли, одевайся и мажься по полной программе. Ты должна встретить гостей во всеоружии молодости и красоты”. Пришлось утереть сопли и слезы и подчиниться — напору моей подруги трудно противостоять. А когда пришли друзья, я быстро забыла свои печали.
Многие мои подруги признавались, что пережили нечто подобное, но это состояние было кратковременным. Теперь мы переходим уже на шестой десяток и ни о чем не жалеем.
Если свой возраст не драматизировать, с ним вполне можно примириться в любом возрасте.
Д.Е.
“Мои года — мое богатство”, - пел Вахтанг Кикабидзе. Это и в самом деле так. Все мои подруги состоявшиеся женщины, все при деле, они независимы и самодостаточны. Наш общий девиз: “Женщины могут все!” Именно так я назвала серию своих романов, потому что женщина и в самом деле может все. Если захочет.
Драматическое восприятие собственного возраста обычно отражает не внешние проблемы (вплоть до глобальных обобщений: “Жизнь не удалась”), а внутренние.
Мне десятки раз приходилось слышать от своих пациенток: “Старею… Скоро стукнет тридцать”. А я смотрю на них, улыбаясь, и отвечаю: “Я на два десятка лет старше, но не считаю, что старею”. Мои собеседницы обычно говорят что-то вроде: “Ну, это ведь вы… Вы счастливая женщина”. И в этом они совершенно правы, неосознанно поняв суть своей проблемы: дело не в паспортном возрасте, а в самоощущении. Счастливой можно быть в любом возрасте, годы тут совершенно ни при чем. А несчастной бывают и в восемнадцать.
“МАДАМ, СКОЛЬКО ВАМ ЛЕТ?”
Никогда никому не говорите ни сколько вам лет, ни на сколько вы выглядите.
Д.Е.
Возраст женщины имеет два аспекта. Первый — как мы сами себя ощущаем. Тут совсем не обязательно быть в ладах с арифметикой и знать точную цифру. Суть — ощущаете ли вы себя молодой, или чувствуете, что неумолимо стареете. Второй аспект — как нас воспринимают окружающие и согласны ли они с нашим мнением.
С определенного этапа женщине бывает трудно сходу ответить на вопрос, сколько ей лет. Иногда ведь приходится это делать, например, в беседе с врачом или, упаси Господи! — с представителем правоохранительных органов. И тогда мы возводим очи горе и начинаем судорожно высчитывать, вспоминая, “какое нынче тысячелетье на дворе”, и отнимая год своего рождения. Быть может, окружающие воспринимают это как кокетство, но это истинная правда, — многие представительницы прекрасного пола не могут слету дать точный ответ.
Не обременяйте чистосердечным признанием чужую душу.
Д.Е.
Лично для меня одно время это было большой проблемой — с арифметикой я не в ладах, а собственный возраст, однажды “переболев” кризисом тридцатилетия, уже давно не беру в голову, и у меня не было необходимости помнить, сколько же натикало. Из-за этого я не раз попадала впросак и даже выглядела полной идиоткой.
Однажды суровые полковники, стоявшие на вахте в Белом доме, спустили меня на землю, заявив: “Мадам, ваш паспорт недействителен”. “Как это?” — возмутилась я. “Он у вас уже три года просрочен”, - оповестил меня строгий страж покоя тех, кто денно и нощно печется о нашем с вами благе. “Да ну?” — изумилась я. “У вас старая фотография, а в сорок пять лет вы должны были ее поменять”, - вразумлял меня “настоящий полковник”, видимо, дивясь моей бестолковости. “А мне уже сорок восемь? — ахнула я. — Ну надо же… А я и не заметила”. Больше всего меня поразило, что он не поленился выяснить в моем паспорте, в каком году я родилась, и вычислить, сколько же мне стукнуло. Я таращилась на него с искренним изумлением, причем ничуть не придуривалась, правда, причина моего недоумения осталась ему непонятна. “Делать ему, что ли, больше нечего, как высчитывать, сколько лет посетителям?..” — вот о чем я думала. В Белый дом меня все же пропустили, настоятельно порекомендовав поменять паспорт. Поменяла я его лишь спустя год, и меня еще не раз пропускали во всякие серьезные учреждения, но, к счастью, никому не пришло в голову напоминать о моем возрасте и просроченном паспорте.
