Анат Гарари - Рождение бабушки. Когда дочка становится мамой
Она переводит взгляд на Нири, и та решает высказать свое мнение:
– Быть может, если вы поделитесь с Яэль вашими сомнениями; тем, что только теперь вы понимаете, как много упустили из-за того, что вечно беспокоились о других; если скажете ей, что не хотите, чтобы и с ней произошло то же самое, ей станет легче и она начнет относиться к вам и ко всему происходящему вокруг по-другому.
Орна энергично кивает головой, а Нири продолжает:
– Смею предположить, что после ваших слов она почувствует себя дважды свободной: во-первых – жить так, как она считает правильным, а во-вторых – жить, не испытывая чувства вины, которое, скорее всего, она испытывает сегодня из-за того, что не хочет и не может походить на вас.
– А еще, может быть, что Яэль чувствует себя в долгу перед вами, – добавляет Маргалит, – возможно, она понимает, что если бы не ее бесконечные требования, вы бы не оказались сегодня там, где вы оказались.
– Нет, это невыносимо! – сердито прерывает ее Мики. – Ну откуда вы знаете, что думает ее дочка? С какой стати вы сидите здесь и все за нее решаете?!
Она поворачивается к Нири:
– По-моему, это явный недостаток профессионализма: влезать в чужие семьи и беспардонно копаться в их жизни, словно это телесериал какой-то!
Маргалит не обращает внимания на ее раздраженный тон.
– Мики, я хотела бы вам что-то сказать, можно? – не повышая голоса, спрашивает она и прежде, чем Мики успевает ответить, уверенно произносит:
– Я хочу вернуться к тому, что сказала вам Клодин. Что по ее мнению, вы слишком активно вмешиваетесь в жизнь Виолетты, словно вдобавок к своей жизни пытаетесь прожить еще и ее; и что ваше и ее поведение способствуют тому, чтобы она как можно дольше оставалась «маленькой маменькиной дочкой». Поэтому я хочу вам напомнить ваши же слова, тоже сказанные здесь, но я не помню, по какому поводу, что вы понимаете, что лишаете Виолетту материнства и что из-за этого когда-нибудь ей будет очень тяжело. Вы же сами это сказали! Мики делает удивленное лицо.
– Я такого не помню, – возмущенно бросает она, – и если я и говорила что-то подобное, то – на сто процентов – это было сказано не просто так, а по какому-то конкретному поводу! Что это, следственная комиссия?! Вы собираете на меня «компромат» и ждете удобного момента?!
Она опять привстает со стула.
– Для чего вы пришли в эту группу, если не желаете ничего слушать?! – негодующе прерывает ее Анна.
– Давайте успокоимся, – поднимая руку, обращается к группе Нири, – Мики, я прошу вас, останьтесь с нами.
Мики замирает на краешке стула.
– Я вижу, – мягко замечает Нири, обращаясь к Мики, – что с критикой вы не в ладах. Тяжело вам выслушивать мнения, которые могут в чем-то не совпадать с вашим. Если вы согласитесь, я попробую ответить вместо вас на вопрос, заданный Анной. Можно?
Мики облокачивается на спинку стула, нервно закидывает ногу на ногу и еле заметно кивает головой в знак согласия.
– Мне кажется, – начинает Нири, – вы пришли сюда потому, что вам очень важны ваши отношения с Виолеттой и вы очень гордитесь вашей семьей и вообще всем, чего достигли в жизни. Вам доставляет удовольствие рассказывать о вашей семье, делиться наблюдениями, которые характеризуют связь между вами.
На лице Мики появляется довольная улыбка, и Нири продолжает уже более уверенно:
– Мы говорили об оценке, которую вы получаете от ваших дочерей именно сейчас, когда они сами становятся матерями, и, возможно, вы тоже чувствуете себя в последнее время словно под лупой у Виолетты. Может, вам кажется, что она испытывает вас больше, чем когда-либо до этого; а может быть, вы поймали ее на высказываниях, которых раньше от нее не слышали. Вы говорили, что уже во время беременности не раз обсуждали тему материнства, вашего и ее. Я думаю, вы пришли в группу в надежде получить отклики на ваши рассказы, получить подтверждение, что ведете себя самым лучшим образом, что вы отличная мать. Вам очень важно – наверное, важнее всего на свете – быть хорошей мамой. Чего вы не ожидали, так это того, что наряду с признанием ваших успехов, здесь может прозвучать и критика.
– Ничего подобного! – сердито прерывает ее Мики, выпрямляясь на стуле. – Я пришла сюда, чтобы почувствовать на себе, что это такое: мы собираемся снимать передачу о группах психологической поддержки, вот и все.
– Да ну вас! – иронически улыбается Рут.
– А по-моему, вы только проигрываете от того, что не желаете прислушаться к другим! – сердито настаивает Орна. – Я… несколько раз замечала, как вы сердились и нападали на тех, кто думал иначе, чем вы. Кстати, судя по вашему рассказу, то же самое произошло у вас сегодня с Виолеттой. Она всего лишь пыталась вам что-то сказать, но вы сразу на нее напали. Я не говорю, что она была права, и не одобряю форму, в которой она это сделала. Можно критиковать, не обижая, но и вы повели себя несдержанно, сами сказали, что почти начали кричать. Короче, вы не готовы, чтобы вас критиковали, ни мы и ни она!
Мики молчит, опустив голову. Нири опять обращается к ней:
– Мики, – мягко произносит она, – то, что вы подвергаетесь здесь нелегкой критике, я бы отнесла в вашу пользу: такое возможно только потому, что вас считают сильной женщиной, у которой на счету достаточное количество достижений, и вы в состоянии спокойно выслушать и учесть справедливые замечания. Мы все были свидетелями, с какой смелостью и откровенностью вы посвятили нас в ваши переживания. Это подействовало на нас сильнее, чем любые ваши рассказы, и значительно продвинуло вперед всю группу.
Мики удивленно приподнимает брови.
– Я объясню, – отзывается на немой вопрос Ники, – вы, к примеру, были первой в этой группе, кто осмелилась выставить себя в не совсем положительном свете. После вашего рассказа разговор в группе стал намного более откровенным и серьезным. Вы знаете, о чем я говорю?
– Нет, а что я сказала? – оживляется Мики.
Рут поднимает руку, прося слова.
– Я хорошо помню, что вы сказали. Мы говорили о страхе перед родами, и ближе к концу встречи вы вдруг начали рассказывать, как вам было тяжело, когда рожала ваша дочь; как особенно тяжелым было сознание, что вы, привыкшая быть «супермамой» – так вы тогда выразились, я это хорошо помню, – не можете ей помочь. Вам самой понадобилась помощь, чтобы не упасть в обморок. Вы еще сказали, что боялись показать дочке свою слабость. И я хочу признаться, что после этого разговора я много думала о тех случаях, когда и я не подпускала к себе никого из близких, чтобы они, не дай бог, не заподозрили меня в слабости. Я помню, мы с Анной еще удивлялись, какая вы молодец, что можете так свободно говорить о себе. Это ничуть не унизило вас в наших глазах, а даже – наоборот: ваша искренность вызвала уважение! Поэтому я так разочаровалась, когда на следующих встречах вы заперлись от всех намертво, ни о каких откровенностях уже не было и речи.
– Спасибо! – улыбается Мики. – Всегда приятно услышать о себе хорошее, а тут еще от вас!
– Почему вы так говорите? – в голосе Рут слышится обида.
– Потому что у меня всегда было ощущение, что вы меня недолюбливаете, – со свойственной ей прямотой отвечает Мики.
– Дело тут не в любви, – медленно, взвешивая каждое слово, возражает Рут, – просто мне часто казалось, что вы только и делаете, что всех судите, а саму себя не видите и никому не даете ничего сказать. Нири вам об этом уже говорила. Меня такое поведение раздражает, особенно если учесть, что большинству из нас пришлось здесь нелегко. Вы очень сильная женщина, но иногда вы направляете эту силу не на пользу другим, а наоборот, чтобы кого-то пришибить или возвысить себя. Я серьезно думаю, что вы можете спокойно обойтись без того, чтобы вас постоянно хвалили. Вы – это вы, и этого вполне достаточно. По-моему, вам пора не только предоставить свободу своей дочери, но и освободиться самой: хватит контролировать каждый свой шаг.
Мики молча смотрит на Рут, а затем, пытаясь скрыть слезы, переводит взгляд за окно. Сделав глубокий вдох, она тихо произносит:
– Я… у нас… в доме, где я росла, мне необходимо было быть сильной.
Ее голос становится громче и звонче.
– У нас… очень любили девочек, но по-настоящему важными считались только мальчики. Возможность того, что я буду лучшая из всех, исключалась с самого начала. Я всегда старалась быть самой-самой.
Мики замолкает, поправляет волосы, а заодно и вытирает влажные от слез щеки.
– Я научилась всегда быть на виду, всегда в первых рядах, иначе я бы ничего не добилась. Наверное, с тех пор у меня и осталась потребность в похвалах, всегда и всюду. Это – правда, что я не в ладах с критикой, мой муж говорит то же самое. Он уже усвоил, что если он собирается сказать мне что-то, что может прийтись мне не по вкусу, он должен сначала меня задобрить, наговорить мне комплиментов.
Анна улыбается.
– Если он идет на это каждый раз, – весело замечает она, – значит, он вас очень любит!
