Анат Гарари - Рождение бабушки. Когда дочка становится мамой
– Судя по вашему рассказу, – обращается к ней Нири, – особенно по словам, что между вами нет никаких точек соприкосновения, и по тону, которым вы это произнесли, вы уже ни на что не надеетесь.
Това только тяжело вздыхает. Сочувственно улыбаясь, Нири продолжает:
– Есть еще одна интересная деталь, на которую я обратила внимание в вашем рассказе: не только вы, но и Ширли, – вы обе – сами себе противоречите. Вот посмотрите: точно так же, как вы мечтаете сблизиться с Ширли, а сами отдаляетесь, так и она, нуждаясь в вас, ищет способы от вас же и отгородиться. Между прочим, то же самое вы рассказывали и о ее родах: сначала Ширли сказала вам, что не хочет, чтобы вы были в больнице, когда она будет рожать, а затем сама же вас и вызвала.
– Да, я действительно была с ней в больнице, – коротко усмехается Това, – но знаете, к какому выводу я пришла? Она позвала меня только потому, что там оказалась Галь, и ей стало неудобно, как это так, ее сестра с ней, а мама – нет. Я вовсе не уверена, что она так уж хотела меня видеть. И вообще почему там была Галь? Может, она уже заранее просила ее – но не меня – прийти? Она просто боялась меня обидеть, я это знаю; этому она научилась у меня – стараться не обижать близких тебе людей.
Маргалит слушает ее и иронически улыбается.
– Вы и вправду верите, – говорит она, качая головой, – что она была способна думать о чем-то, кроме как о боли?
– Ей не все время было больно; Галь позвонила мне уже после того, как Ширли сделали анестезию, – отзывается Това и, грустно улыбаясь, добавляет, – вот видите, у меня на все готов ответ; я уже все давно разложила по полочкам.
– Но в то же время, – решительно вступает в разговор Рут, – вы ведь сами рассказывали, как, услышав от Ширли, что она не хочет, чтобы вы присутствовали на родах, сразу заключили, что всему виной ее муж. Вы тогда были уверены, что она сама как раз хотела видеть вас возле себя.
– Разговор идет о том, что я чувствую, – поворачивается к ней Това, – возможно, я неправа. Как я уже сказала, у меня такое ощущение, что она разрывается между двумя состояниями: быть связанной со мной, будто мы все еще соединены одной пуповиной, или отделиться от меня окончательно. Кроме того, им обоим – ей и ее мужу – ясно, что я не одобряю их связь. Она нашла себе мужчину на пятнадцать лет старше ее. Мне кажется, это была сознательная попытка спрятаться от жизни; ей было легче жить с кем-то, кто будет ее растить, чем начинать взрослеть самой. Когда я анализирую ее поступки, стараясь оставаться объективной, я понимаю, что во многом – это ее реакция на то, что ее отец большую часть времени находится вне страны, а, значит, и вне дома, и сразу начинаю винить себя: ведь это из-за меня их отец предпочитает жить вдали от них – он в первую очередь не желает жить со мной. Ну а они, конечно, читают все мои мысли по моему лицу – вы же сами говорили, что я не умею скрывать свои чувства – и стараются держаться от меня подальше, в точности как я от моей мамы. Я не могла вынести ее немецкой педантичности, а все ее «что скажут люди?» просто доводили меня до бешенства. Видно, поэтому я стремилась удрать оттуда как можно скорее; нашла себе «настоящего мужчину», а не такого, как мой отец – вечно подавленного и грустного невидимку. Наверное, Ширли мечтала, что у нее все сложится по-другому и семья ее тоже будет выглядеть иначе. Из-за этого, я думаю, они до сих пор не женаты; я называю его ее мужем – а как же иначе? – но на самом деле официально она не замужем. Она делает все, чтобы не быть похожей на нас.
Това обводит взглядом сочувственно притихшую группу и, сокрушенно вздыхая, продолжает:
– Нет у нас в этом ничего общего. Иногда я спрашиваю себя, что произошло за эти годы? Как все могло так измениться и испортиться? Когда дети были маленькими и мы были одной семьей, все было совсем иначе, наши отношения были совсем другими.
– Как это было тогда? – спрашивает Нири.
– Все было… – говорит Това, – все было просто, естественно: мама – папа, мама – дочка, дочка – мама, мама – сын… Как это объяснить? Все протекало совершенно естественно, как бы само собой. Я уходила на работу, они оставались с няней или шли в садик, в школу; все шло по распорядку, без критики и претензий. Сегодня все не так. После того как родилась Ширли, я хотела еще троих детей, хотела большую теплую семью – такую, о которой сейчас мечтает она. У меня не получилось, моя семейная жизнь сложилась иначе, чем я себе это представляла. Я хотела быть окруженной детьми; готовить, ходить с ними гулять и заниматься разными интересными вещами; по выходным утром лежать всем вместе в кровати и читать вслух. В конце концов жизнь все переиграла по-своему. Теперь я смотрю на дочку и вижу, как и она тоже мечтает о большой семье; строит идеалы, которые, как положено, исчезнут в один прекрасный день. Я, естественно, желаю ей всего самого лучшего, но в жизни, как известно, далеко не все выкрашено в розовый цвет. Хотя, с другой стороны, ведь есть такие, у кого жизнь складывается удачно. Так что я уже и сама не знаю. Кто я такая, чтобы говорить! Вот я и молчу, смотрю на все со стороны и не вмешиваюсь, а значит, держусь от них на расстоянии, отдаляюсь.
– То, что вы не смогли воплотить свои мечты, вовсе не значит, что и ее мечты не сбудутся! – взволнованно возражает Орна. – Может, она, глядя на ваши ошибки, сумеет сберечь свою семью? Кстати, разница в пятнадцать лет вовсе не так страшна – я знаю несколько счастливых пар с еще большей разницей в возрасте.
– Возможно, – сухо отвечает Това, – но дело не только в его возрасте; я просто не хочу сейчас об этом говорить.
– Вы выглядите расстроенной и разочарованной, – вновь обращается к ней Нири, – напоминаете мне человека, попавшего в тупиковую ситуацию. Если вы держитесь на расстоянии, на вас обижаются, что вы слишком холодная; а когда вы делаете попытку сблизиться и обнажаете свои чувства, на вас сердятся за то, что вы вмешиваетесь. Вы же сами вините себя в излишней откровенности и боитесь, что это повредит установившимся близким отношениям. Вы все время пытаетесь предугадать цену, которую вам придется уплатить за эту близость.
– Близость откроет перед ней мое настоящее «я», – замечает Това, – большую часть которого заполняет цинизм, и я бы не хотела, чтобы она от меня заразилась. Еще не время, она придет к этому сама. А пока пусть наслаждается жизнью! Моя мама, бывало, обнимала меня перед сном и, крепко-крепко прижимая к себе, шептала: «Ты должна очень-очень любить свою мамочку, потому что через двадцать лет ее не будет!» Как вам известно, моя мама жива и здорова до сих пор.
Она горько усмехается.
– И папа тоже.
Това замолкает и сидит неподвижно, опустив глаза.
– Зачем ей надо было так рано ранить мою душу? – после короткой паузы грустно добавляет она. – Плохое придет, рано или поздно что-нибудь обязательно случится. Придет само, без чьего-либо вмешательства. Я всю жизнь жила в страхе, что мама умрет, как умерла моя сестра.
Она опять тяжело вздыхает.
– Поэтому я остерегаюсь и стараюсь ничего не пропускать через сердце, только – через голову.
Женщины по-прежнему молча смотрят на Тову, тишину нарушает Нири.
– Вы до сих пор сердитесь на вашу маму, – раздается ее мягкий тихий голос, – это не те слова, которые вы хотели услышать тогда перед сном, они вас пугали и угнетали.
– Это было… – качает головой Това, стараясь подобрать нужные слова, – даже сегодня я не могу думать об этом спокойно. Вместо того, чтобы укрыть, поцеловать и пожелать спокойной ночи; просто сказать, что она любит меня, как делают миллионы мам на земле; она нашла то, что ей было важно сказать мне перед сном! Как можно так поступать с маленьким ребенком?! Она что думала, что этим она заставит меня ее любить?!
– И вы никогда не вели себя так же со своими детьми, – не отступает Нири.
– Конечно, нет! – взволнованно отзывается Това. Она опускает голову и проводит подушечками пальцев под глазом, вытирая слезу. – Я очень стараюсь… Мне такая любовь не нужна. Я не хочу, чтобы они что-либо делали для меня только из страха или из-за того, что им неудобно.
– Вы очень любите своих детей и сделаете все, чтобы не повторять на них ошибок вашей матери, – продолжает беседу Нири. – Когда ваша мама обиделась и исчезла на две недели или добивалась от вас любви, прижимая к себе перед сном, она поставила себя и свои желания выше ваших. Теперь вы больше всего на свете боитесь уподобиться вашей матери и поэтому стараетесь скрыть от детей ваши истинные чувства и мысли.
– Правильно, – резко пожимает плечами Това, – я не собираюсь их обременять. Нельзя использовать детей ради собственных нужд.
– Но вы настолько не хотите их обременять или «использовать», что жертвуете совершенно естественной для матери потребностью в их любви и чувством того, что вы им необходимы.
Това на мгновение поднимает глаза на Нири и опять опускает голову.
