Брэнди Энглер - Мужчины на моей кушетке

— А еще я хочу, чтобы ты поработала над своим арабским на случай, если мы на некоторое время задержимся в доме в Аль-Бирехе, — добавил он.

Теперь меня уже просто обуревали мечты, качавшиеся, как морковка, у меня перед носом. Передо мной проплывали видения кальянов, арабского жасмина и всех тех мест, где я хотела побывать.

Я хотела исследовать весь Ближний Восток: Тунис, Ливан, Иордан… Да, я стала бы современной Фрейей Старк, прославленной писательницей-путешественницей и первой женщиной — исследовательницей Ближнего Востока.

Путешествовать куда угодно, когда угодно, заниматься каким угодно творчеством! Кто бы не ухватился за такую возможность, думала я. Я видела перед собой некоммерческую деятельность, книгу, документальный фильм. Я хотела отправиться в Бразилию, Танзанию и Грецию. В то время я была особенно одержима маленьким городком в центральной Мексике, Гуанахуато — бывшим колониальным аванпостом торговли серебром, прославившимся своей красотой и любовью к романтике.

Я хотела экзотической, необыкновенной жизни. Может быть, мы все-таки сумеем заставить наши отношения работать. Как-нибудь…

— Нашей главной базой будет Флорида, — продолжал между тем Рами.

Мышцы моего живота завязались в узел. Провокационное заявление! Рами увидел перемену в моем лице.

— Рами, — начала я. — Ты же знаешь , что я не хочу жить во Флориде!

Рами рассмеялся.

— Не волнуйся. Тебя все равно никогда не будет дома.

Бросить Нью-Йорк? Ни за что на свете! Вполне возможно, что я больше любила Нью-Йорк, чем Рами. Я не хотела возвращаться домой, во Флориду. Я не хотела бросать своих друзей, свою карьеру. Я была счастлива, удовлетворена. До меня дошло, что за это предложение придется заплатить немалую цену, а именно — все, что у меня сейчас есть. Что случится, прими я его, — я все приобрету или все потеряю?..

А теперь, сидя в парке, я думала о нашем вчерашнем ужине. Рами сидел напротив меня через стол, его глаза уставились в какую-то точку над моим плечом. Он почти не проявлял интереса к тому, что я ему говорила о путешествиях, политике, моей работе, его жизни. С тем же успехом можно было разговаривать со стулом.

Я задумалась: уж не скучно ли ему со мной? Неужели он к этому дню так хорошо выучил мои «песни», что не может хотя бы притвориться заинтересованным? Я чувствовала себя, как мое собственное любимое старое платье, которое было у меня так долго, что я уже видеть не могла его красоту, несмотря на ее неувядающие достоинства.

Похоже, мои худшие страхи начинали сбываться. Наша страсть угасала. Более того, Рами был подавлен и озабочен. Экономика рушилась, и он терял много денег в своих деловых предприятиях. Было бы легче, если бы он просто рассказал мне о своих тревогах, но это было не в его стиле.

Рами ретировался в потайную каморку, скрытую в глубине мужской психики, в маленький «оперативный штаб», куда мужчины в гордом одиночестве удаляются разрешать все мировые проблемы. И, как истинный мачо, он не хотел, чтобы я видела, что он на грани отчаяния. Однако глаза его снова блуждали, и я никогда не чувствовала себя настолько невидимой.

После каждого разрыва мы сходились снова, объединенные в основном фантазиями о будущем. Следовал короткий период эйфории, опьянение коктейлем нашего собственного воображения — только чтобы очнуться несколькими месяцами позже с «похмельем».

Я понимала, что должна отпустить Рами. В ту ночь одна в своей квартире я начала осознавать, что утрата мечты казалась мне более мучительной, чем утрата мужчины.

Все, что мне нужно было сделать, — это вычислить, смогу ли я построить жизнь своей мечты в одиночку.

Однажды Марк пришел ко мне крайне подавленный. На самом-то деле это отличие от его вечно дружелюбного вида можно было только приветствовать. Когда я спросила, как у него дела, он ответил:

— Тяжко. Но мне приятно просто быть настоящим. К тому же я стал защищать себя на работе, и это приносит чувство освобождения!

— О, это большой шаг! — Я гордилась им.

Марк действительно постепенно утверждался во всех областях своей жизни в последние пару месяцев. Я хотела поддержать эту новую аутентичность и сказать ему об этом вслух.

— С вами стало легче контактировать. Сближаться. Это поможет вам в отношениях.

— Ну, раз уж мы об этом заговорили, есть нечто такое, что я должен вам сказать, — сказал он с внезапным приливом энергии. — Я влюбился в вас.

— Правда? — вымолвила я.

Это было все, что пришло мне в голову. Я покраснела и была немного ошарашена, но не могу сказать, чтобы его слова оказались для меня полной неожиданностью. Я что-то такое чувствовала и, если уж совсем честно, тоже слегка была в него влюблена. Мы работали вместе много месяцев, и я с нетерпением ждала наших сеансов. Однажды я поймала себя на том, что проверяю, хорошо ли накрашена, перед его приходом.

Я ли это спровоцировала, думала я. Боже, надеюсь, я не делала ничего такого, чтобы поощрить его влюбленность! Была ли я чуть фривольна? Я принялась ворошить память в поисках моментов, в которые могла с ним слегка флиртовать. Я действительно чувствовала большую связь с Марком, чем со многими другими моими пациентами. Наши беседы временами были скорее естественны, чем терапевтичны. Я решила поддерживать фокус разговора на нем, а не на себе.

— Расскажите мне побольше об этих чувствах.

— Я чувствую, что вы меня раскусили.

Я невольно затрепетала.

— Похоже, для вас это переживание внове. Каково это для вас — когда кто-то пытается по-настоящему вас понять? — спросила я.

— Я никогда не ощущал, чтобы меня так понимали или заботились обо мне. У меня никогда не было таких отношений с женщиной. Даже с матерью.

Я была для Марка сильной женской фигурой , способной выпустить из него гнев спокойной направляющей рукой — то, что не могла сделать его мать из-за собственной скорби.

Я всегда помнила о словах своего бывшего наставника: «Всегда создавайте у пациента чувство вашей внутренней „мускулистости“, сама ваша сила уже будет вмешательством. Люди инстинктивно на это реагируют. Это создает у них ощущение безопасности».

Я создала для Марка защищенное пространство, где он мог отказаться от своей роли покорного сына и раскрыться как человеческое существо.

— Да, это сильнодействующие отношения, — объяснила я. — Вам нравится, что кто-то может видеть вас, вас настоящего. И я принимаю вас безусловно. Это то, что вы ищете в своей жизни.

Я надеялась, что Марк поймет: его влюбленность на самом деле произрастает из базовой природы успешных терапевтических отношений. Я ведь действительно знала и принимала его самую сокровенную сущность.

Меня всегда поражало, насколько люди изголодались по возможности быть по-настоящему услышанными. Это моя работа, но конкретно во мне самой не было ничего особенного. Марк не имел представления ни обо мне — такой, какова я за пределами офиса, ни о моих собственных романтических мучениях.

— Я чувствую себя дураком, рассказывая вам об этом, — сказал он, отводя взгляд. Мне было невыносимо видеть его пристыженным.

— Для такой честности потребовалось мужество, — ответила я. — Я это уважаю.

— Хотел бы я быть способным на такую честность с другими женщинами, с которыми знакомлюсь, — продолжал Марк. — Я в эти выходные пошел развлекаться с группой коллег и под конец разговорился с одной девушкой. Я сам начал разговор, а для меня это внове. Она была очень умненькая и интересная, мы проговорили весь вечер и ушли из бара вместе. Я проводил ее до дома, и мы стали целоваться на пороге. Потом — и это меня удивило — она начала ласкать моего дружка и предложила подняться к ней. Но я отказался. Я чувствовал, что не смогу сохранить эрекцию.

Моей первой реакцией была вспышка ревности. А потом пришло облегчение оттого, что Марк перевел разговор на другую женщину. Именно это и было ему нужно — начать знакомиться с женщинами в обычной обстановке. Я должна была сохранять врачебное, почти механистическое отношение, чтобы держать в узде личные реакции, которые у меня возникали.

— Прекрасно то, что вы вступили в контакт с женщиной и сделали это первым! Когда этот контакт стал сексуальным, тут-то и включилась ваша тревожность, так что давайте разберемся с ней.

— Мне понравилось, что она такая агрессивная. Мне сразу это понравилось в ее личности.

— Почему?

— Это снимало с меня ответственность.

Я сказала Марку, что, мне кажется, ему необходимо встречать эту ответственность лицом к лицу, а не избегать ее.

— Ладно… Ну вот, а потом у меня была сексуальная фантазия о вас, — отрывисто сказал Марк.

О нет, мы опять вернулись ко мне! Представлял ли он, как устраивает мне порку? Теперь, хочешь не хочешь, я должна была выслушать содержание его фантазии и использовать ее в целях терапии.