Брэнди Энглер - Мужчины на моей кушетке
Сама природа терапии вступает в лобовое столкновение с распространенным представлением мужчин о мужественности. Поэтому я делаю паузу и задаю важный вопрос: «Что это значит — быть мужчиной?»
Этот момент бывает неловким, поскольку, ясное дело, я не мужчина. И все же, как врач, постоянно работающий с пациентами над переопределением мужественности, я вижу себя как своего рода антрополога по мужчинам, который наблюдает, делает заметки, категоризирует непривычные поступки и классифицирует подвиды.
Когда я расспрашиваю о причинах их сдержанности в выражении эмоций, то, как правило, получаю одну из версий ответа: «Это слабость». Все они хотят быть «ковбоями Мальборо». Одним примечательным исключением был молодой банковский служащий с каменным лицом, который вошел в мой кабинет и сказал голосом, который вполне подошел бы роботу: «Я хочу научиться чувствовать. Вы можете меня научить? Я хочу, чтобы вы заставили меня плакать».
В основном мужчины яростно защищают свой стоицизм. Мой клиент Дэвид как-то сказал: «Что вы пытаетесь со мной сделать? Женщинам не нужны милые парни». Пол говорил: «Я не хочу казаться слишком мягким. Не следует давать женщине понять, как сильно ее любишь».
Когда я говорю о том, что позиция силы на самом деле заключается в том, чтобы позволить себе чувствовать и выражать чувства , некоторые из них смотрят на меня так, будто я «еще безумнее, чем девятиглазый козел Билли» (по выражению моего брата).
Один пациент принялся на меня орать: «Вы пытаетесь заставить меня разговаривать как девчонка!» — на что я ответила: «А что такого в том, чтобы допустить других к вашим чувствам? Это же естественно. Они — часть человеческих переживаний. Они несут информацию о вас».
Я знаю, некоторые мужчины скептически относятся к моей точке зрения: как же, я ведь женщина и должна превозносить добродетели чувств. Но где-то в глубине души они знают, что я говорю правду.
При всем при том я понимаю, что делиться чувствами нефункционально во многих состязательных социальных контекстах, в которых действуют мужчины, например, в спорте, бизнесе, на бирже. Я понимаю, что солдат не станет говорить: «Эй, сержант, то, что вы сказали, сильно ранило мои чувства». Но когда речь заходит о психотерапии и, что важно, о личных отношениях, «солдату», вероятно, стоит снимать с себя пуленепробиваемый жилет.
Эта идея о «слабости» относится не только к мужским слезам или печали. Часто она распространяется и на прочие чувства, такие как неуверенность, страх и даже любовь. Некоторые мужчины подавляют выражение своей любви из страха показаться мягкотелыми нытиками. Избегание разговоров о чувствах может привести к тому, что секс станет хранилищем невыраженных эмоций и неутоленных потребностей мужчины. В результате он ищет мужественность посредством секса, вместо того чтобы привносить в секс свою мужественность.
* * *Справедливости ради стоит сказать, что мужчины боятся демонстрации эмоций отчасти потому, что она имеет негативные последствия в реальном мире. Они считают, что потеряют уважение женщины, а то и хуже — сами отношения. И такая возможность действительно существует, в особенности в том, что касается секса.
Недавно у меня состоялся разговор с подругами о том, какие мужские архетипы мы фетишизируем, и все дали ответы типа «полицейский», «пожарный», «солдат», даже «мафиози». Никто не желал спать с Экхартом Толле[18].
Одна подруга сказала мне самым агрессивным тоном, какой я когда-либо слышала из ее милых уст: «Иногда мне просто хочется, чтобы меня брали силой. Я хочу, чтобы меня насиловали». Этим женщинам нужны были негодяи, вампиры и Кристиан Грей[19].
Думаю, женщины изголодались по радости от мужской мужественности. Они хотят ощущать силу мужчины как в его бицепсах, так и во внутренней «мускулатуре». Когда мужчина слишком сосредоточен на том, чтобы понравиться, и начинает тревожиться, потому что зациклен на стремлении «дать результат», он часто кажется подобострастным (ну, ты понимаешь, все эти «А так хорошо?», или «Что ты хочешь, чтобы я сделал?», или «Я не сделал тебе больно?»).
Не похоже, что такой мужчина знает, что делает. Он передает женщине контроль в тот момент, когда она не хочет никакого контроля.
Испытывая отвращение к подобному недостатку уверенности, многие женщины начинают искать альфа-самцов, и в конце концов находят на свою голову напыщенное ничтожество, которое только берет, ничего не давая взамен, эксплуатирует и даже причиняет им вред. И это тоже не тот тип мужественности, который нужен женщинам!
Один мой знакомый как-то сказал мне, что существует два типа мужчин: «гладиатор» и «садовник». По его словам, можно заполучить либо физически сильного мачо, агрессивного типа, который великолепен в постели, но не годится в партнеры нигде, кроме спальни, либо «садовника» — чувствительного, поэтического типа. Он будет расчесывать тебе волосы и покупать мороженое, когда у тебя ПМС, но при этом может быть не так уж хорош в постели. Он будет заниматься с тобой любовью, но не с той властностью и силой, которые демонстрировали бы его мужественность.
Лично меня никогда не привлекал ни тот ни другой тип. Чистый «гладиатор» силен, но деструктивен. Чистый «садовник» становится инертным и бессильным. Но когда смешиваются лучшие черты обоих, тогда получаешь мужчину, который может своеобразно сочетать силу и нежность.
Вообще говоря, я думаю, что женщин возбуждают мужчины, которые обладают способностью быть решительными, брать на себя ведущую роль, знают, что делать, которые воплощают ту самую естественную, заряженную тестостероном сексуальную энергию и выражают ее в своем желании к женщине. Наконец, женщины любят мужчин, которые источают страсть, — что, разумеется, требует эмоций .
Так что, как правило, стоит нам разобраться с разговором на тему: «Что это значит — быть мужчиной?» — у моих пациентов, получивших безопасную территорию для раскрытия своих чувств, отворяются шлюзы. Несмотря на то что некоторые из них заставляют меня как следует повозиться, в конце концов они действительно этого хотят. Им просто нужно разрешение .
И ничто не вызывает у меня такую гордость, как крутой, точно вареные яйца, парень из Квинса, говорящий мне, что он «чувствует себя в большем согласии с собой» или что сегодня ему «немного грустно». Я отвечаю: «Это замечательно. Поздравляю! Вы — человек . Вы способны чувствовать, любить — и говорить об этом. И не нужно этого пугаться».
* * *Одним из самых незабываемых моих пациентов был Марк. Выходец со Среднего Запада, приветливый, с искренним добродушным шармом, он сразу же вызывал симпатию. Может быть, дело было в его неотразимо приятной и привлекательной улыбке, которая с готовностью появлялась на лице и подчеркивала россыпь веснушек на носу и щеках, придавая ему мальчишеский вид, хотя ему было уже хорошо за тридцать.
Он был холостяк, работал в творческом отделе рекламной фирмы. Когда Марк пришел на наш первый сеанс, он начал с неловкой поверхностной светской беседы о превратностях жизни Нью-Йорка и новом популярно-фантастическом романе, который держал в руке. Я отметила, что он оттягивает начало терапии своей нервной болтовней.
Когда я наконец начала расспрашивать Марка о причине, которая его ко мне привела (это оказалась эректильная дисфункция), он перебил меня и нехотя выдавил, что есть кое-что еще.
— Просто дело в том… в том, что я стремлюсь к отношениям, но когда я говорю женщине, каков я на самом деле , у меня не остается ни единого шанса.
Я выжидала, не прерывая его. Похоже было, что Марк отчаянно хочет открыть правду, кроме того, он казался ужасно напуганным. Я не могла представить себе, что он такое скрывает.
— Все нормально, — наконец проговорила я. — Вы здесь в безопасности.
Марк выпалил все единым духом:
— Я — садист . Мне нужно бить женщину, чтобы возбудиться.
Из-за явной несочетаемости его сексуальных желаний и дружелюбной манеры поведения эти слова трудно было осмыслить. Я сидела, разглядывая этого мужчину, похожего на Питера Пэна и нервно теребящего свой портфель.
На нем была футболка с рисунком и кроссовки «конверс» — наряд, который говорит: «Я не корпоративная крыса, мне не нужно ходить в офис, поэтому мне нет никакого смысла казаться взрослым». В общем, совсем не тот тип, который так и излучает властность, необходимую, чтобы питать садистские фантазии.
— Я член городского садомазохистского сообщества, — пояснил Марк. Сказал, что дома у него изысканная коллекция паддлов[20] и кнутов и что он регулярно посещает оборудованное «только для своих» подземелье, расположенное всего в нескольких кварталах от туристических достопримечательностей Таймс-сквер.
