Мира Моисеева - И тогда случится чудо
А потому ИМЯ надо обязательно произносить, чтобы этот код, эта программа участвовали в формировании личности.
Твоё имя – Даниил, в переводе означает «Суд Божий». Конечно, когда мы тебя нарекали этим именем, мы ничего такого не знали и ни о чём не задумывались, но всё дело в том, что программа работает вне зависимости от того, знаем мы о ней или нет, учитываем мы её или нет. И сейчас мне кажется, что мы с тобой так всё перевернули «с ног на голову», что Судье, который нас оценивает, бесконечно трудно разобраться и вынести правильное решение. Вот мне и хочется всё расставить по местам, снять тяжелейшую ношу наших недовольств и распрей, и тогда надеяться на понимание и гармонию в наших взаимоотношениях. И ещё я очень рассчитываю на твоё движение навстречу.
Послушай меня, мой дорогой мальчик! Сейчас передо мной как будто проходит фильм о нашей жизни. И вот я вижу себя, вечно занятого, погружённого в свои дела, в свои мысли. Сегодня мне кажется, что я специально приходил домой попозже, когда вы уже спали, а по выходным находил себе какие-то дела, чтобы не заниматься с тобой и с девочками. Это же я сам, намеренно, лишил себя счастья видеть вас спящими, играющими, хохочущими или огорчёнными. Это я умышленно не давал себе возможности «оттаять» возле вас после трудного и суматошного дня. Теперь, мне кажется, я наконец-то позволил себе обнять тебя и сказать тебе, что я осознаю свою вину перед тобой. Знаешь, я вдруг понял, что всю твою жизнь я на тебя сердился. По выходным, когда мы с тобой встречались на пороге ванной, я тебя ругал, что ты плохо умылся. В тех редких случаях, когда мы вместе с тобой садились за стол, меня раздражало, что ты недостаточно аккуратно ешь. Меня сердили твои грязные ботинки, я злился на тебя за пролитый чай, за что-то уроненное на пол… И ведь так было изо дня в день, менялись только причины для недовольства или злости! Мне сейчас стыдно и больно об этом вспоминать, и ещё больнее делается оттого, что, несмотря на всю мою нетерпимость, я помню, как ты приветливо машешь мне рукой при расставании и кричишь: «Пока, пап!», а я на это рявкаю что-нибудь типа: «Слушайся мать», или «Иди и делай уроки», короче, нечто очень «ласковое». Сейчас, когда я вспоминаю об этом, мне стыдно и больно, как, наверное, было больно тебе, когда ты получал от меня эти бесконечные «оплеухи». И только теперь я понимаю, что был так строг, суров и непримирим по отношению к тебе не потому, что не любил тебе, нет! Любил, и очень сильно! Но, опять-таки, я понял только сейчас, что больше ТЕБЯ я любил некую «МОДЕЛЬ ТЕБЯ», то есть своё представление о том, каким ты должен быть. А ты был нормальным, живым ребёнком со своими достоинствами и недостатками, и мне бы понять это, а не ждать каких-то соответствий со своей моделью. И всего-то надо было позволить себе быть счастливым просто оттого, что растёт сын и что он обязательно вырастет ЧЕЛОВЕКОМ, по той простой причине, что мы, родители, его очень любим.
Но вся беда была в том (и я сейчас могу тебе в этом признаться), что вот эту-то любовь я больше всего и прятал, потому что жутко стеснялся её проявить. Ты, наверное, помнишь, как однажды я приехал после двухнедельной командировки, и мы с тобой встретились на улице, где ты с ребятами во что-то играл. Ты увидел меня, бросил игру, кинулся ко мне с криком: «Папка, папка приехал!». Ты обхватил меня своими ручонками, прижался ко мне и поцеловал. И даже тогда, почувствовав твою любовь, я не смог преодолеть свою зажатость. Я неприязненно отстранился от тебя, сказав что-то про твои грязные руки, и сухо добавил: «пойдём домой, там и поговорим». А по дороге стал спрашивать про отметки, и тут же тебе за что-то попало.
Сейчас я смотрю на эту историю словно из зала кинотеатра и мне хочется крикнуть СЕБЕ, этому взрослому дурню: «Что ты делаешь?! Ты посмотри на поникшие плечи твоего мальчика! А ведь только что его глаза сияли, и голос звенел от радости. Ты чего хочешь? Чтобы он не заметил ни твоего двухнедельного отсутствия, ни твоего приезда? Разве тебе не радостно, что тебя любит твой сын, и что он так искренен в своих чувствах? Может быть, тебе было бы приятнее, если бы он, не заметив тебя, прошёл мимо? Так знай же, что очень скоро именно так и будет, потому что ты планомерно убиваешь его живую душу своим равнодушием , своей душевной чёрствостью. И очень скоро ты будешь страдать от его безразличия, и тебе будет невдомёк, что это ТЫ научил его этому».
Вот так мне хочется крикнуть СЕБЕ тому, сорокалетнему, заносчивому и зажатому человеку. И ты должен знать, мой Даниил, что сейчас мне очень горько от осознания того, ЧТО я убил в себе и покалечил в тебе.
Вчера в автобусе наблюдал любопытную сцену. Надо тебе сказать, что раньше я, скорее всего, не обратил бы никакого внимания, но сейчас я постоянно вижу и слышу темы, которые, так или иначе, откликаются во мне. Так вот, едут в автобусе мама и дочка, и девочка всё время пытается маме рассказать что-то очень для себя важное и интересное.
Дочка: «Мам, представляешь, встаю я…»
Мама: «Ты всё съела, что я тебе приготовила?»
Дочка: «Да, всё, мам, послушай, ты…»
Мама: «А борщ не забыла поставить в холодильник?»
Дочка: «Да нет, не забыла, ну, мама, ну послушай же меня!»
Мама: «Да я слушаю, слушаю, а уроки-то ты сделала?»
Дочка: «Ну, сделала, конечно, но дай же рассказать!»
Мама: «Хорошо, сейчас расскажешь, мне только позвонить надо».
Дальше мама минут пять разговаривает с подругой. Разговор, видимо, о каких-то проблемах подруги крутится на уровне вопросов: «а ты что?», «а он что?», «а она как?». Закончив телефонный разговор, мама не сразу обращает своё внимание на дочь, но, спустя некоторое время всё-таки замечает, что девочка сидит, отвернувшись к окну.
– Так о чём ты тут болтала? – спрашивает женщина.
Девочка молчит, и, судя по всему, заговорит нескоро, а мама либо и не заметит её молчания, либо будет обвинять её же в неуважительном отношении к матери.
И опять я увидел себя, когда мне было некогда вникнуть в твои, сначала детские, а потом и в достаточно серьёзные, проблемы. А позже, естественно, я сторицей «хлебал» твоё невнимание, обвиняя в этом тебя, наше перестроечное время, потерю авторитетов, да всё, что угодно, кроме себя.
Почему я тебе сейчас решил всё это рассказать? Наверное, потому, что мне посчастливилось опять, как в детстве, быть спасённым.
Тогда, после бомбёжки, мы с мамой чуть не погибли в холодном и замершем от страданий людских поле. Нас вернул к жизни хороший человек дядя Коля. Так и сейчас, мне кажется, я тоже погибал в холодном и замершем от собственных страданий пространстве, и опять нашёлся человек, показавший мне, что я могу спасти себя сам . Но тогда дядя Коля взял меня за руку и увёл от этого разрушения, а сегодня я смог сам вывести себя из тупика, снять тяжелейший рюкзак, освободить его от ненужного хлама и проанализировать, почему ноша была так тяжела. И я так скажу тебе, сынок! Мне кажется, что я понял главное: я не умел быть ни мужем, ни отцом! Не хватало мне для этого ни любви, ни терпения, ни понимания. Видишь ли, на любой работе от человека требуется профессионализм. А где он может обрести профессиональные навыки? В учебном заведении, а дальше собственным трудом повышать свой уровень. Но ведь семья – это тоже работа, которая также требует определённых навыков, которым либо учат мама с папой, либо учит жизнь, правда, жизнь учит довольно больно. Но собственной модели семьи у меня не было. Я же тебе рассказывал о своём детстве, а в 16 лет и вовсе началась самостоятельная взрослая жизнь. И главное, как я сейчас понял, не было у меня опыта отношений ни с отцом, ни с мамой. Это, конечно, слабое оправдание, но могу тебе сказать, что я вечно был занят на работе не только потому, что моя работа всех нас кормила, но ещё и потому, что там, в моём кабинете, мне было всё понятно и всё известно. А здесь, дома, я терялся! Я не знал о чём с вами говорить, как с вами себя вести, мне всё время казалось, что вы все только и ждёте, чтобы я куда-нибудь девался. Теперь-то я понимаю, что это я сам придумал этот сценарий, взяв на главную роль НЕЛЮБОВЬ и НЕПРИЯЗНЬ. Но представляешь, как меня это всегда мучило, и как я сам разрушал себя, а заодно и вас.
Так вот почему я тебе это всё подробно и рассказываю, Даниил Борисович! Прежде всего, я очень хотел бы, чтобы ты понял, что твой отец перестал быть вечно злобным и брюзжащим стариком. Этого человека просто больше не существует, а живет по известному тебе адресу очень счастливый человек! У него, этого пожилого господина, правда, старое и довольно разрушенное тело, но этот человек понял ГЛАВНОЕ: не «в здоровом теле – здоровый дух», а, наоборот, «при здоровом духе – здоровое тело»!
Естественно, Иваном-Царевичем из сказки он не станет, но, исправив многие ошибки, от многих недугов освободится, это уж точно! Но и это не главное. А главное заключается в том, что этот человек понял, что он БОГАТ И СЧАСТЛИВ, потому, что у него большая семья, а это – самое главное богатство в жизни.
