Дженни Ранкел - Брак без крика и ссор
Но если и вы и я уже состоим в браке, почему мы ищем помощи? Семья, история и культура сказали, что брак — это окончательный ответ на наше страстное стремление. Значит, что-то не так? Что-то не так именно с нашими браками — или с браком вообще?
Получается, есть что-то еще, что мешает наслаждаться тем, чего мы желаем больше всего на свете?
Да, есть. И об этом написана эта книга.
Ответ заключается в следующем: все мы слишком часто кричим.
Мы кричим на своих супругов или внутренне кричим на себя. Мы кричим, потому что таким образом реагируем на тревогу в отношениях и беспокоящие нас моменты. Мы кричим в браке, потому что не знаем, как еще справиться с тем, что мы разные по своей сути. Мы хотим близости, и поэтому женимся или выходим замуж. Затем мы хотим стать ближе своему супругу. Однако ирония в том, что, когда мы тревожимся по поводу того, что отдалились от супруга, мы кричим, а крик не делает нас ближе. Он может еще сильнее отдалить нас друг от друга. Обратное тоже верно.
Требование личного пространства в ответ на чрезмерное стремление партнера к близости также не работает в браке. На самом деле обычно наблюдается обратный эффект: усиление тревожной близости, фактически напоминающей удушение.
Я слышу, о чем думают некоторые. «Но я ведь не кричу на своего супруга». И я раньше думал так. Но то, что я подразумеваю под «криком», не просто вопли с повышением голоса. «Крик» — это термин, который я использую для описания величайшего врага, с которым мы сталкиваемся в браке, — эмоциональной реактивности. Это объемное клиническое понятие для описания процесса, который позволяет нашим тревожным эмоциям заслонять ясное мышление. Стать эмоционально реактивным — значит позволить страхам или тревогам определять выбор нашего поведения. И всякий раз, когда мы идем на поводу у своего беспокойства, это приводит к тому результату, которого мы старательнее всего пытались избежать.
Я знаком с этим не только на клиническом уровне — и сам познал эту истину на личном опыте. Позвольте мне перенести вас на семнадцать лет назад, в то время, когда Билл Клинтон стал новым президентом, «Секретные материалы» были телевизионным феноменом, а я чуть не развелся… через три дня после свадьбы.
Проблемы в раю
Тогда, в 1993 году, мне понадобилось три дня, чтобы осознать, что я на самом деле женат. Знаю, звучит нелепо, но это правда. Тогда мы с Дженни, моей прекрасной женой, сидели в ресторане на Гавайях и наслаждались потрясающим ужином с лобстерами. Еда была великолепная, само место и Дженни — восхитительны, погода отличная. Но как только я осознал, что женат, все на свете перестало иметь значение. Все, что тогда было для меня значимо, в тот момент летело к черту.
Однако давайте разберемся. Прежде всего следует знать, что Дженни и я были относительно молоды на момент бракосочетания. Мне был двадцать один год, а ей двадцать. Мы были первыми среди наших друзей, решившими пожениться, что было высшим счастьем для такой самовлюбленной персоны, как я. Мне нравилось обращенное на меня внимание, нравилось ждать этого знаменательного дня и готовиться к нему. Я с головой нырнул в свадебные приготовления: от выбора меню для банкета и поиска жилья до деталей проведения медового месяца.
Таким образом, за всеми этими ожиданиями и подготовкой я просто не мог перестать думать, мечтать и планировать, как мы будем вместе навсегда. Все, чего я хотел, это быть вместе, все время.
Дженни, однако, воспринимала все по-другому. Заметьте, она не испытывала особого страха (она ведь в конце концов решила выйти за меня замуж!!!), но определенно беспокоилась о таких вещах, как финансы, о том, что мы, студенты колледжа, создаем новую семью и теперь будем жить вместе. И еще о том, действительно ли ее муж относится ко всему этому достаточно серьезно.
Она была уверена в том, что любит меня, но не в том, сможет ли она стать хорошей женой, способной любить меня… вечно.
Ей было необходимо немного жизненного пространства. Она нуждалась в том, чтобы побыть некоторое время одной и серьезно спросить себя: «Готова ли я вообще стать партнером на всю жизнь?»
Ну, конечно же, она не была готова. Как прозорливо заметил доктор Дэвид Шнарх в «Страстном браке», никто не готов к супружеству до брака, поскольку ничто не способно подготовить нас к браку, кроме него самого. Но, по крайней мере, Дженни задавалась правильными вопросами. Мои же мысли касались лишь самого события, я был сосредоточен только на нашем официальном статусе, нашем единении. Таким образом, я не оставил места для реальных, важных вопросов: гожусь ли я для того, чтобы стать хорошим мужем, или способен ли я на самом деле быть в браке с одной женщиной до конца своих дней? А ведь это могло стать неплохой пищей для размышлений, успокоить мою настоящую тревогу и избежать неприятной ситуации, которую я был готов создать.
Ускоренная перемотка к медовому месяцу. Мы наконец-то были вместе, и я был необычайно счастлив. Три дня. Итак, мы сидели, наслаждаясь отличным лобстером, и вдруг меня словно что-то толкнуло: накатило чувство такого панического страха, какого никогда не доводилось испытывать. И момент для всего этого был самый неподходящий. Совершенно неожиданно, как гром среди ясного неба, я потерялся. Я говорю вам это совершенно серьезно. Я. Сошел. С ума.
Я смотрел перед собой через стол и видел Дженни — действительно видел — как будто впервые. Она больше не была просто моей подругой, она была женой, моей единственной, навсегда, пока смерть не разлучит нас. Мой пульс зашкалил, я покрылся холодным потом, и все вокруг расплылось. Дженни будто отдалялась от меня все дальше и дальше, как дверь в сцене из «Полтергейста». Вопросы вихрем проносились в голове.
Смогу ли я на самом деле остаться с этой чудесной, прекрасной женщиной до конца своей жизни? О чем я думал? Мне ведь только двадцать один! О боже, я что, действительно… женился??? Все те вопросы, которые мне следовало задавать себе задолго до церемонии, теперь вдруг заполонили мой разум. И тогда я резко встал, повернулся к своей прелестной молодой жене и задал ей худший вопрос, который только может быть задан во время медового месяца…
«ЧТО Я НАДЕЛАЛ?»
Дженни уставилась на меня, держа надкушенный лобстер, ее нагрудник-салфетка развевался на ветру. Она наклонила голову и недоверчиво подняла брови. Она пыталась осознать то, что услышала. Потом из моих пальцев выпала вилка, лязгнув по тарелке, что привлекло к нам внимание окружающих. Мне было все равно; я просто хотел уйти. И, как пели Flock of Seagulls в восьмидесятых: «Я бежал, бежал далеко прочь». Я оставил мою молодую жену с недоеденным лобстером, неоплаченным счетом — и с весьма неопределенным будущим.
Три дня. Добро пожаловать в брак.
Понятно, это еще не конец истории. На одной из улиц Гонолулу я остановился перевести дыхание. Я пытался справиться с паникой, начав разговор сам с собой. «Все в порядке, Хэл, тебе просто нужно немного личного пространства. Тебе требуется немного времени побыть в одиночестве. Все будет в порядке». Конечно, в этот день я не получил ни времени, ни возможности побыть одному. Дженни отправилась догонять своего новоиспеченного мужа, и в конечном счете ей это удалось. Задыхаясь от бега, в панике, со сбившимися мыслями, она кричала, чтобы привлечь мое внимание. Я обернулся и тоже начал кричать в ответ.
«Я не знаю, смогу ли справиться с этим! — признался я. — Я не знаю, смогу ли я справиться с тем, чтобы быть вместе всегда, вечно! Мне кажется, я схожу с ума!» И я был готов сойти с ума прямо здесь, на Оаху. «В смысле, черт, я просто пытаюсь сейчас уйти, а ты зачем-то стоишь здесь, рядом со мной!»
И тут вдруг я обнаружил, что во время моего поспешного бегства и грандиозной речи на мне все еще был надет нелепый полиэтиленовый нагрудник из ресторана.
То, что я был в нагруднике, было совершенно уместно, поскольку я определенно вел себя как ребенок. Я поступил так, как столь многие из нас поступают в своих отношениях: позволил себе быть незрелым, эмоционально реактивным. Ведь эмоциональная реактивность — это наш первый враг, когда дело доходит до создания серьезных отношений.
Позвольте повторить это еще раз.
Эмоциональная реактивность — наш злейший враг, когда дело доходит до создания серьезных отношений.
Эмоциональная реактивность, которую я назвал криком, не просто ухудшает существующее положение вещей; она приводит к тем самым результатам, которых мы надеемся избежать. Взять этот инцидент с нагрудником. Чего я пытался достичь, пребывая в панике? Я пытался дать себе личное пространство, которого, по правде говоря, требуют все отношения — даже у пар во время медового месяца. Однако, поскольку моя тревожность была тесно связана со свадьбой, я активно перескочил к другой противоположности, стоило почувствовать себя слегка загнанным в ловушку. Так что я взбесился и убежал. Но обрел ли я таким образом то личное пространство, в котором так отчаянно нуждался? Конечно, нет! Да и как это было возможно? Как и следовало ожидать, столь незрелый поступок, как бегство, мог привести лишь к обратному результату. Вот почему Дженни побежала за мной: моя чрезмерная реактивность практически заставила ее сделать это.
