Ричард Херринг - Говорящий член
Но справедливы ли все эти стереотипы? И если нет, то почему мужчины принимают их без всяких вопросов? Действительно ли пенис — не более чем таран или акробатический балансир? Разве это всё, на что он способен? Не пора ли прекратить издевательства и пропеть шлангу хвалебную песнь? Не пришло ли время «Монологам вагины» с яйцами?
И я решил рискнуть. Подал заявку на участие в Эдинбургском театральном фестивале на следующий год и приступил к работе. Отступать было поздно.
И мне тут же захотелось отступить.
ЧЛЕНОЦИТАТА
Человек, стесняющийся показать свой пенис или назвать его по имени, ошибается. Вместо того чтобы стараться спрятать пенис, мужчина должен выставлять его напоказ… С гордостью и достоинством.
Леонардо да Винчи
Обязательно вызову Леонардо в свидетели на своём грядущем судебном процессе.
Вскоре до меня дошло, почему никто до сих пор не написал оду пенису. Успех «Монологов вагины» объяснялся тем, что спектакль дал женщинам возможность говорить о своих половых органах так, как они никогда прежде не делали. В одной из первых статей о моем проекте, появившейся в «Воскресной Шотландии», Барбара Литтлвуд, преподаватель социологии из университета Глазго, подвергла сомнению необходимость спектакля о члене. Свои сомнения Барбара объясняла тем, что до «Монологов вагины» «влагалище было… источником стыда и смущения. Спектакль же разрушил одно из самых устойчивых табу».
И она была права, черт побери!
Мужчинам совершенно не требуется стимулов, чтобы заговорить о своих пенисах. Мужчины трындят о пенисах постоянно. Не закрывая рта. Так что моё шоу казалось не просто излишним. Никто не стал бы платить деньги за зрелище, которое можно и так бесплатно увидеть на каждом углу (или стене туалета) в любой стране мира. И давайте взглянем правде в глаза: вряд ли можно назвать пенис такой уж свежей, неизбитой темой для комедийного шоу. Большинство мужчин-сатириков посвящают сему предмету, как минимум минут по двадцать. А некоторые вообще ни о чем другом и не говорят (как на самой сцене, так и за ней).
Тогда я спросил себя: «А что же мужчины на самом деле говорят о своих торпедах?» — и вынужден был признать, что хотя пенис и является коронной темой любого мужского разговора, в действительности мы почти ничего не говорим конкретно о нем. И из этого «почти ничего» лишь мизерную долю комментариев можно считать хоть сколько-нибудь серьёзными
В девяностодевяти разговорах из ста мужчины только и делают, что похваляются, какой здоровенный у них самих:
— Да по сравнению со мной у Кинг-Донга (порноактёр 70-х, знаменитый размером «орудия труда» — примеч. перев.) просто Мальчик-с-пальчик.
Или какой крошечный у всех остальных:
— У него членик как недокормленный анчоус… того же размера, да и воняет так же.
Или выдумывают какие-нибудь абсолютно фантастические сексуальные сценарии:
— И вот, прикинь, сижу я в кресле, смотрю футбол по телику, в руке кружка с пивом, а она передо мной на коленках, отсасывает мой леденец… и тут входит её сестричка-близняшка, замечает нас и тоже решает присоединиться.
(Бесспорно, кое-что в этой истории — правда. Скажем, я верю автору вплоть до того места, где речь идёт о пиве.)
Но можно ли представить себе мужчину, который готов обсуждать эту тему вполне серьёзно?
— Послушайте, парни! Может, перестанете кидать понты хотя бы на секунду? Я хочу поговорить о моей проблеме — эректильной дисфункции.
Да после такого заявления он сразу стал бы всеобщим посмешищем. Я вам даже больше скажу: всеобщим посмешищем, у которого вдобавок ещё и стопудово крошечный член.
Чем больше я размышлял на эту тему, тем яснее понимал, что мужчины обсуждают свои целкоковырялки с юмором и насмешкой (к примеру, называя их «целкоковырялками») как раз потому, что, как и женщины до «Монологов вагины», мужчины чувствуют неловкость и даже стыдятся неадекватности своих гениталий. Мы стыдимся, правда ведь, парни? Мы стыдимся — и стыдимся в этом признаться даже самим себе. Мы не можем открыто заявить, что нас жутко беспокоят размеры и форма наших половых органов; что мы постоянно переживаем по поводу собственных сексуальных показателей и страшно беспокоимся, что не сможем достигнуть эрекции в нужный момент. Поскольку быть настоящим мужчиной — значит иметь член размером с руку младенца, способный моментально вскакивать как по команде. «Стоит лишь шляпе упасть», — как говорят американцы. Когда я был подростком, меня такой вопрос не волновал вообще. Стоило кому-нибудь уронить шляпу, и — БАЦ! — у меня вставал, причём мгновенно. Иногда хватало шляпы, небрежно оставленной на краю стола. Готовой упасть в любую секунду. Предвкушение уже было половиной веселья. А подчас я и вовсе обходился безо всяких шляп.
Вот как запросто это было! Теперь-то, в тридцать шесть, мне нужно не менее сотни шляп. Причём каждая следующая должна быть развратнее и порочнее предыдущей. (И эти шляпы к тому же должны падать с всё большей и большей высоты. Я уже дошёл до того, что посылаю непальцев со шляпами на Эверест, и они оттуда их сбрасывают. Но и тогда у меня встаёт лишь наполовину. — Здесь и далее, кроме специально оговорённых случаев, примеч. автора.)
А если уж быть откровенным до конца, то это далеко не единственное опасение, которое я тайно носил в себе всю свою сознательную жизнь. Ирония в том, что я никогда не высказывал эти опасения в открытую из боязни выставить себя трусом и набитым дураком. Если вы всё же решите читать дальше, то, возможно, я даже расскажу вам, что это за опасения!
Барбара Литтлвуд была не права. Мужчинам нужен такой проект. Правда, при условии, что он не будет слишком занудным. Что в нем будет достаточно юмора, чтобы они по-прежнему могли смеяться, не роняя при этом своё мужское достоинство. Если я правильно понимаю, они должны смеяться и думать: «Слава тебе господи! Я не одинок». (Кстати, вчера вечером, когда я только-только закончил своё выступление, в зрительный зал — под предлогом, будто ищет сигареты подруги, — вернулся устрашающего вида тип, весь в татуировках. Подойдя прямо к сцене, он сказал: «Спасибо за тот кусок про укушенную „струну банджо“. Со мной было то же самое. Больно, блин, — офигеть можно! Я думал, я один такой». Он явно испытывал облегчение. Знаете, когда такой мужик рассказывает вам о ранах на своём члене, чувствуешь, что поработал не зря. Да, кстати, сигареты он так и не нашёл Странно, правда?)
Итак, что же это может быть за шоу? Будет ли оно исключительно для мужчин? Поначалу я именно так и думал.
Для меня было важно, чтобы «Поговорим о члене» не превратилось в банальную пародию на «Монологи вагины». Хотя я никогда не стал бы отрицать, что на мысль о новом проекте меня натолкнул именно этот спектакль, мне хотелось избежать соблазна составить ему конкуренцию. Я не стремился утверждать, будто в наше время мужчины угнетены гораздо больше женщин (разумеется, это не так) или что пенис лучше влагалища. Главным образом потому — буду с вами откровенен, — что лично я предпочитаю вагину. Я думаю, она великолепна. Я даже больше скажу: вагина — моё третье любимое отверстие в теле. Клянусь.
Третье, девочки. Не так уж и плохо. Продолжайте в том же духе.
Однако я полагал, что, поскольку «Болтливая дырка» поёт с женского голоса, моё шоу должно строиться исключительно на голосах мужчин.
Но моя точка зрения изменилась, стоило мне посмотреть «Монологи вагины».
На спектакль я отправился с подружкой — у нас было первое свидание. Сразу должен предупредить вас, парни: это было ошибкой. Пока мы сидели, читая программку и ожидая начала спектакля, я вдруг испытал странное чувство беспокойства. И огляделся вокруг. Я был единственным мужчиной в зале!
Этого просто не могло быть! Ведь в зале полно народу. Я перепроверил ещё раз. Ряд сзади — сплошь женщины. Впереди — то же самое. Я заглянул на балкон — и был оглушён писком женских голосов. Хотя постойте-ка!
Вон там, через четыре ряда впереди — обжимающаяся парочка. Ну, слава богу! Нет! Обе — женщины! Проклятье!
Минуточку, что значит «Проклятье!»? Две обжимающиеся женщины. Сбылась моя заветная мечта! Но нет, в этих критических обстоятельствах не было места эротизму. (И вообще, они были совсем не похожи на лесбиянок из видео) Единственное, чего мне в тот момент хотелось, так это увидеть хотя бы одного мужчину, заключить его в объятия, осознать, что я не одинок. И я увидел его. Место № 23. Ещё один потеющий от волнения, беспокойно ерзающий на месте страдалец. Я поймал его взгляд, отметил дикий ужас в глазах. Мы оба явно думали об одном и том же: «Женщины, повсюду женщины. Пойдём-ка лучше выпьем». Но пока мы вставали, готовясь улизнуть в бар, свет погас и спектакль начался. Шанс был упущен. Мы оказались в западне. Это была «комната 101», и наши жизни уже никогда не будут такими, как раньше.
