Наталья Степанова - 1001 заговор сибирской целительницы / Наталья Ивановна Степанова
«…Познакомилась я с матушкой Евдокией в монастыре. Она каждое лето ездила в монастырь помолиться о всех людях. Человек она была необыкновенный: перевязывала больных, стирала гнойные бинты, отмаливала чужие грехи на коленях. Я лично видела, как завядшие цветы поднимались от ее прикосновения и вновь распускались. Мне она казалась удивительно красивой и доброй. Я слышала, как она пела молитвы — ангелы, наверное, так поют в раю. В толпе молящихся ее и не видно было. Она старалась быть незаметной. Скромность и одухотворенность сочетались в ней как-то по-особому. Если бы кто-то невзначай увидел ее во время молитвы, то только от одного впечатления (сила-то духовная какая!) начал бы верить».
Рассказ Татьяны Васильевны Зуевой«…Узнав адрес матушки Евдокии, я стала собираться. Мне очень хотелось что-нибудь подарить ей на память о себе. Я перебрала все свои вещи, но ничего подходящего не нашла. От моей мамы оставались новая перина и подушка. Перину, понятное дело, далеко не увезешь, а вот подушку я взяла. Завязала ее в платок, еду и радуюсь. Евдокия будет довольна, думала, ведь тогда ничего не было, все с трудом доставалось.
Когда я пришла к Евдокии, она мне сказала:
— Подушку я твою не возьму, в ней золото лежит, этим золотом ты впоследствии сына своего откупишь от тюрьмы напрасной. На свечки деньги оставь, а больше ничего не надо. Свечки все равно нужно на твои деньги покупать.
Я оставила ей три рубля и ушла. Евдокия все сделала, о чем я ее просила. А просила я за мужа, чтобы он вернулся ко мне и к моим детям. С мужем мы помирились, больше я за ним плохого не замечаю.
Да, подушку-то я дома распорола и нашла среди пуха кольцо и золотой крест. Не знаю, как они туда попали, видно, мать моего отца спрятала их туда. У моей-то матери не было золота. Этим золотом я и вправду откупила впоследствии сына от большой беды».
Рассказ Прасковьи Андреевны Тарасовой«…Привела меня к матушке Евдокии моя мать. Добирались мы до знахарки долго. Ехали лошадьми, потом паровозом, потом пехом шли, а затем опять ехали. В ту зиму такая стужа была, дыхание замерзало. Когда мы вошли к ней в дом, там было как в раю: жарко топилась печь, кругом иконы блестели, у икон горели огни лампадок.
Матушка Евдокия напоила нас чаем с травами, и меня уложили спать. Засыпая, я слышала, как плакала мама, рассказывая матушке, что у нее туберкулез и легкие в распаде.
Прожили мы полмесяца на квартире у матушкиной соседки. Каждый день мама ходила к Евдокии, и я с ней тоже. Наблюдая со стороны за состоянием мамы, я видела, как она поправляется на глазах. Евдокия варила ей пахучие травы и корни, отчитывала ее на иконах, что-то еще делала. Наливаясь здоровьем, мама моя боготворила ее. Все норовила руки поцеловать, а Евдокия не позволяла.
Как-то вечером, когда матушка Евдокия проделала все, что нужно, и мы по обыкновению сели пить чай, моя мама спросила ее:
— Благостная, не сердись, скажи мне мое будущее, очень тебя прошу.
Евдокия вначале насупилась, видно, не понравилась ей просьба мамы, но потом смягчилась и стала говорить. При этом ее лицо стало как бы каменным, ни одна мышца не дрогнула — маска да и только. Глаза смотрели прямо, но как бы мимо нас. Из сказанного я поняла, что мама потеряет в один год и брата и мужа, когда ей исполнится сорок лет. Проживет 62 года и умрет от воспаления легких. Сказала также, что я, ее дочь, проживу 84 года и у меня будет восемь внуков и четверо детей. Сначала я выйду замуж за нищего студента, но тот бросит меня через год, и я выйду замуж во второй раз.
Она говорила еще много, но про то велела никому не рассказывать.
Все слова матушки Евдокии сбылись».
Рассказ монахов«…Было это давно. Еще до войны. Мы с братом Семеном ездили по свечным делам. В поезде познакомились с женщиной, она возвращалась от какой-то Евдокии Степановой. Мы наслушались таких удивительных историй, что решили зайти к Евдокии, благо, дела наши были в том же месте, где жила Евдокия. Адрес нам женщина дала.
Отстояв очередь, мы попали к ней в дом. И вот что странно, мне сразу показалось, что стал я маленький-маленький, ростом с табуретку, наверное. Такое же ощущение было и у моего брата Семена, как он мне позже сказал.
Евдокия заговорила тихим, но строгим голосом. Негоже время тратить на любопытство, сказала она, время молиться, а не блукать. Велела передать игумену, что война скоро будет, но съезжать из монастыря никуда не нужно, так как он будет цел. Сказала, что у брата Семена много грешных мыслей и что он должен молитвами отгонять их прочь. Еще она по нашей просьбе сказала, кто сколько проживет.
— Ты, Филарет, доживешь до 75 лет, а ты, Семен, умрешь на третий день после окончания войны от тифа.
Все так потом и было. Семен заболел тифом и умер 12 мая 1945 года. Но это было после. А тогда, едва мы отошли от дома Евдокии, стали спорить, врет она или вправду прозорливая.
Семен говорил:
— Поди, наслушалась слухов о войне, вот и вещает.
Я же ей почему-то поверил. Мне потом часто снилась эта комната с иконами и вышивками и глаза Евдокии, умные и строгие, как на иконе.
Прости меня, Господи. Я верю, что она была послана Тобой в помощь людям.
Да, еще вот что, когда Семен заболел тифом, то сказал:
— Ну все, скоро умру. Правду, видно, знала Евдокия».
Рассказ Ольги В.«…Всей своей жизнью я обязана вашей бабушке Евдокии. Был у меня такой невыносимо горький час, что я решила больше не жить. Приготовила яд и пошла на кладбище проститься с покойной матерью своей. Сижу на могиле и плачу. Подходит ко мне очень старая женщина, в руках корзина, накрытая платком. Поздоровалась, постояла молча и говорит:
— То, что ты удумала, грех великий. Горе твое, конечно, большое. Но нет в этом мире ничего такого, чтобы не прошло рано или поздно. Пройдет и твое горе…
Положила она на землю палку и сказала:
— Сейчас ты перешагнешь эту палку и пойдешь домой. Вся твоя печаль останется по ту сторону палки. У тебя будет еще муж, ребенок и интересная работа. Ты еще будешь счастлива, вот увидишь.
— А почему я должна вам верить, может, это неправда? Кто вы? — спросила я, раздражаясь от того, что даже здесь, на кладбище, мне нет покоя.
— Меня зовут Евдокия, я раба Божья, — ответила она, — помогаю людям чем могу. Я всю твою жизнь вижу, но не от дьявола, а от Господа нашего. Перешагни через палку, оставь горе и уходи.
Я заплакала и сказала, что все равно умру, что яд у меня уже готов и что я все для себя решила.
Тут Евдокия меня спрашивает:
— А маме своей ты поверила бы?
— Да, ей поверила бы, но ее нет больше. Прошу вас, отойдите от меня, оставьте меня в покое, дайте мне проститься с матерью, — сказала я, а потом, не знаю почему, приняла из ее рук воду и выпила ее.
То, что произошло дальше, невозможно передать никакими словами, но все же я попытаюсь объяснить свои ощущения, которые не забыла до сих пор. Назвать это сном нельзя, так как я уверена, что в тот момент не спала. Но и явью назвать не могу — сочтут ведь, что это бред сумасшедшего.
Воздух вокруг меня начал мелко колебаться, как бывает обычно в сильную жару от раскаленного асфальта. Но при этом стало зябко, как будто резко понизилась температура. Я сидела на лавочке около маминой могилы, и вдруг передо мной возникло некое подобие густого облака. Оно сжималось и разжималось. Постепенно стали проступать очертания человеческой фигуры, и я узнала маму. Эмоций у меня не было. Я была как-то странно спокойна для такого случая. Словно я находилась в неком трансе или же под гипнозом. Рука Евдокии лежала у меня на правом плече. Сама она стояла у меня за спиной. По мере того как из облака все четче вырисовывался образ моей мамы, ее рука все сильней сдавливала мое плечо.
Сказать, мамин силуэт стоял на одном месте, нельзя: он едва заметно парил в воздухе. Потом раздался голос. В нем было столько нежности, столько материнской любви! Так можно говорить, только зная, что свидание это единственное и желанное до невозможности. Свидание матери и ребенка, которых приговорили разлучиться навсегда.
— Оленька, деточка моя милая. Заклинаю тебя, живи! Не погуби своей души, Оленька!
Я, мне кажется, в тот момент всем телом рванулась навстречу моей маме, голубке моей ненаглядной. Но я не сдвинулась и не пошевелилась, потому что рука Евдокии стерегла меня. От необъяснимой ее силы я даже не пошевелилась. Да видно, и нельзя было этого делать.
Потом все исчезло. Когда я пришла в себя, мама по-прежнему смотрела на меня с фотографии. По цветку на могиле ползала божья коровка. Щебет птиц и легкое дуновение теплого ветра. Душа моя ликовала. Господи, думала я, какую поддержку оказал Ты мне, чтобы я не погубила свою бессмертную душу. Слезы лились из моих глаз. Я повернулась к Евдокии. На ней не было лица. Она была серобелая, как будто только что выплеснула всю свою кровь и энергию. Я не нашла слов благодарности. Да и какими словами можно отблагодарить за возвращение жизни, за встречу с матерью, которую не видела долгие-долгие годы.
