Александр Филатов - Маршрут в прошлое - 2. (Будни НИИ Хронотроники.)
– Зачем Вы, Виктор Петрович! Знаете же, что я не люблю всех этих чинов–званий–побрякушек… Хватит об этом. Лучше снимайте пиджак… И кобуру тоже.
Ермаков снял и то, и другое, повесил на вешалку, слева от входа. Но пистолет всё же вынул из наплечной кобуры и сунул в карман брюк.
– Ой! Дядя Витя! Дайте посмотреть! – воскликнула Алиска, обожавшая всякую технику и особенно – оружие. И мать, и бабушка были данным обстоятельством очень недовольны, считая такие пристрастия и интересы неподходящими для девочки.
– Нельзя, он заряжен! – вместо Ермакова строго ответил отец, – И вообще: это – не игрушка!
Вика, помыв руки, пошла было в кухню, чтобы собрать обед, однако Ольга Алексеевна сказала:
– Не нужно, Викочка, я – сама. К тому же, почти всё готово. Лучше скажи, как там вода?
– Мам, вода почти ледяная. Чего ты хочешь: не май месяц. То есть, я хочу сказать, как раз – май месяц. Только начался. Вот Алиска по воде побегала, да мы с Викой чуть руки ополоснули. Холодно.
– А на солнце жарко, а на солнце – жарко! – припевала Алиса.
Лишь когда обед был окончен, старшая Фёдорова сочла возможным сообщить сыну:
– Тебе звонил из Москвы товарищ Романов. Сказал, чтоб ты был на Параде Победы на Мавзолее девятого числа.
– Спасибо. Ясно. Больше ничего не сказал?
– Ну, ещё он поздравил меня, сказал, что я награждена медалью – как ветеран! – улыбаясь ответила пожилая женщина.
– Поздравляю! – одновременно, не сговариваясь, сказали Алексей и Виктория.
Согласно заведённому в доме Фёдоровых строгому порядку, после обеда девочку уложили для послеобеденного. Взрослые же вышли во двор, где расположились в беседке, овеваемые лёгким ветерком. В тени беседки этот ветерок не казался таким уж тёплым: чувствовалось, что весна здесь – на берегу водного теплового аккумулятора – ещё только началась. В доме Фёдоровых не принято было говорить о делах: Алексею и Вике вполне хватало этого на работе. Относительно поездки на парад в Москву тоже всё было ясно: вылет – на служебном самолёте – восьмого; на параде быть во всей парадной форме. О чём тут говорить. Так что разговор шёл сначала о воспитании Алиски, в котором наметились кое-какие сложности. Потом долго и с интересом обсуждали новую книгу Тендрякова. Того самого, который писал всегда остро, интересно, призывая к раздумьям. В этой реальности он не умер в шестьдесят лет, в восемьдесят четвёртом, а продолжал жить и работать. И это удалось не без вмешательства Фёдорова, своевременно организовавшего операцию на сердце. Тендряков был одним из тех, кого – по настоянию Фёдорова – привлекли к самой важной работе – к духовной, идеологической – пробуждающей у людей мысль, стремление к высокому, к поиску в преодолении недостатков бытия.
________________
Поскольку было сказано, явиться на парад „при полном параде“, Фёдоров утром во вторник 8 мая облачился в свою генеральскую форму, но не государственной безопасности, а медицинской службы: было у него параллельно и такое звание – так сказать, для представительских целей. Лицо его уже было достаточно известно, по крайней мере, – журналистам. Трибуну Мавзолея, конечно же, будут снимать. Так что, незачем там сиять в форме ГБ. А так – военный медик, учёный, работает в сфере обороны: что же здесь удивительного, что он в форме генерал-полковника?! Ордена и медали? – Тоже, видимо, за успехи в науке. Медаль Героя Советского Союза… Да, с этим посложнее, но возможно, что он как-то проявил себя в Афганистане. Война-то там, без поддержки США, мгновенно окончилась в позапрошлом году. Кстати, полным поражением моджахедов и установлением дружественного СССР (но отнюдь не вассального!) режима. Так что, с регалиями – всё в порядке. Ведь привлекать внимание к НИИ „Х“ было никак нельзя, а то, что Фёдоров из какого-то военного НИИ – известно, к сожалению, уже многим. Вика полетела в штатском костюме, ловко сидящем на её стройной фигурке, прикрывая ноги до колен. Фёдоров взял с собой в дорогу маленький баул, пояснив жене, что в Москве есть всё необходимое. Виктория, чисто по-женски, его не послушала и долго отбирала вещи, которые ей якобы могли там пригодиться. Ермаков был также при полном параде. В форме воздушно-десантных войск, с золотой звездой Героя, своим шрамом на лице он и выглядел как герой. Наград у него – боевых наград – было побольше, чем у Фёдорова. Алексей глянул на этот „иконостас“ и произнёс с уважением:
– Какой Вы молодец, Виктор Петрович!
– Ну, вот! Видите?! А говорили – регалии не нужны. Даже на Вас действуют…
В Шереметьево самолёт уже поджидала „Волга“, посланная маршалом Шебуршиным. Он счёл, что поскольку никаких официальных визитов и дел, кроме участия в Параде Победы, не предвиделось, то и „Чайка“ ни к чему. Но водителя он послал на встречу прежнего – давнего знакомца Фёдорова. Тот был рад – и тому и другому. Вернее, другой: ведь „Волга“ – женского рода. Супруги уселись сзади, Ермаков – впереди.
– Алексей Витальич, – обратился к Фёдорову водитель, едва они поздоровались, – Велено сначала ехать к маршалу, а потом отвезти Вас на вашу прежнюю конспиративную квартиру.
– Хорошо. Поехали!
Без правительственных номеров и мигалок дорога занимает куда больше времени, чем с ними. Всё же, к обеду они были на месте. По дороге полковник о чём-то вполголоса разговаривал с водителем. Оказалось, что они – тоже давние знакомцы. Тоже – по Афганистану. Подъехали к „Большому Дому на Лубянке“ со двора. При выходе из машины Вика спросила:
– Может, я здесь подожду? Что мне там среди вас – генералов делать…
– Что вы?! Никак нельзя. Маршал даже специально сказал, чтобы я персонально для Вас обеспечил проход к нему безо всяких препятствий – чтоб никто не видел, значит.
– Ладно, пошли! – со вздохом согласилась молодая женщина, действительно неловко чувствовавшая себя среди высоких чинов.
Шебуршин вместе с начальником ПГУ (разведки) ждал прибывших в комфортабельном подвале, уже знакомом читателю по предыдущим главам. На круглом столе, за которым они расположились, был подан приличествующий случаю, хорошо приготовленный обед. Как раз к моменту прибытия гостей из Калининграда. За него и принялись, едва покончив с совершенно искренними дружескими взаимными приветствиями. После обеда начальник разведки СССР сделал доклад, из которого и Алексею, и Виктории стало ясно, что впереди – ещё очень много работы, немало трудностей. А Виктории Петровне стало, наконец, ясно, что она в самом деле на этом совещании очень нужна. Нужна, потому, что основная тяжесть новой работы ляжет на её плечи. Лицо её нахмурилось. Маршал заметил это и, подбадривая, сказал:
– Ничо, Вика! Не тушуйся! И Алексей, и я, и вон – генерал-лейтенант (кивнул на начальника ПГУ) тебе поможем! И пару надёжных ребят – вам в помощь – я уже подобрал и проверил. Проверил – понятно?
– Понятно, Леонид Иваныч! – с облегчением произнесла женщина.
Затем приступили к обсуждению деталей. Деталей, которые касались Америки, Америки и только Америки. Наконец, как бы спохватываясь, маршал сказал:
– Ты, Алексей, всё же согласуй детали со Степанычем... с Никитиным, то есть – у него на руках все нити: кроме наших разведданных собрал и все сведения по экономической и политической линиям. На этом закончим: вроде – всё ясно. Вы всё же с дороги. Как говорится, побеседовали и будет! До завтра!
________________
Фёдоров уже полтора года не был в Москве и с интересом оглядывал празднично убранные улицы. Он всё ещё никак не мог привыкнуть к быстроте перемен, которые теперь планомерно и последовательно изменяли жизнь страны. Города и сёла теперь по всей стране стали чистыми и ухоженными. В течение последних пяти – шести лет осуществляется грандиозное дорожное строительство. Нашлись и средства, и материалы для приведения в порядок домов, некогда неуютных, обветшавших. Рабочих рук не хватало. После начала краха западной „рыночной системы“, когда там резко упал уровень жизни, разразилась жесточайшая массовая безработица. Простым людям – рядовым гражданам стало некуда деваться, Советский Союз стал нанимать сезонных строительных рабочих и техников. Отбор был довольно строгим, а заключаемые договоры – жёсткими. Через шесть месяцев сезонные рабочие были обязаны покинуть страну. Многим, очень многим из сезонников хотелось задержаться в СССР. Однако это не разрешалось. Так что, вернувшись на родину, такие сезонные рабочие становились в своих странах самыми лучшими пропагандистами советского устройства жизни.
И, действительно, жаловаться им было бы грешно: заработки у них в СССР были ровно такими же, как у советских граждан, медицинская помощь – совершенно бесплатной (и без каких-то там „страховок“), рабочее время – строго ограничивалось. Многие, стремясь „подзаработать“, пытались договориться о сверхурочной работе, но режим труда и отдыха для них соблюдался умышленно строго. За шесть месяцев иностранные рабочие и техники успевали сообразить, что относительно невысокий уровень оплаты труда в сравнении с тем, который ещё несколько лет назад существовал на Западе, вызван высочайшими социальными гарантиями, предоставляемыми людям советской системой, равной доступностью граждан к основным благам жизни.
