Чернослив в шоколаде - Лазорева Ольга
При этих словах я мгновенно вспомнила Никиту. Видимо, это отразилось на моем лице, потому что Ян замолчал и внимательно на меня посмотрел.
– Вот ты что-то последнее время не о том думаешь, – заметил он. – Или случилось чего? Я вижу, пишешь ты, пишешь нашу книгу, и вдруг мысли совсем не туда уходят. И темнят тебя эти мысли. Ох, темнят душеньку девчоночью!
Я глянула на него повлажневшими глазами. И рассказала про Никиту. Ян слушал молча. Потом покрутил головой, вздохнул и мягко проговорил:
– Не пойму я, девонька, ты от книгу пишешь, как жить правильно. Я ж хочу не о себе книгу, а показать через себя людям, как жить, чтобы не болеть. И что же ты сама-то не учишься?
Я подняла на него глаза. Ян смотрел на меня, не отрываясь. Его глаза сияли ясным голубым светом и были чистыми и прозрачными, как у маленького ребенка.
– Я ведь уже говорил тебе, и не раз, что все это чужие системы. И они развиваются по своим законам. А ты чего удумала? С чего ты на себя вину-то наложила за чужую жизнь? Парень этот сам свой путь выбирает и идет по нему. Ты пойми, милушка, каждый человек, чтоб он там ни говорил, на кого бы ни жаловался, кого бы ни обвинял, на самом деле только сам выбирает свой путь, свою жизнь. И Никитка выбрал то, что ему кажется лучшим.
– Жить за счет богатой взрослой бабы? – хмуро заметила я.
– Главное, что не за твой, – улыбнулся он. – Благодари бога, что избавилась от такого нахлебника! И поди ему плохо? Ест, пьет, не утруждает себя ничем особо, да бабу свою е*ет. И это его система. А ты-то тут с какого боку-припеку? Пораскинь мозгами-то! Ишь, удумала себя изводить! Смотрю я на вас, людей, и улыбаюсь вам. Дети вы все, и смешные как дети. Давай-ка лучше книжку нашу писать будем!
Я кивнула, вздохнула и почувствовала, что мне становится легче. Ян в принципе был прав. То, что Никита сейчас жил с богатой женщиной, никак не было связано с тем, что я с ним рассталась. И сейчас я это понимала ясно.
В три часа приехал следующий клиент. И я ушла. Когда оказалась на улице, то решила немного погулять. Погода была, правда, сырая, так как с утра шел дождь. Но сейчас он прекратился, и сквозь просветы низких серых туч начало проглядывать солнце. Я медленно шла по оживленной улице, скользя рассеянным взглядом по лицам прохожих. После весьма интенсивной работы с Яном я всегда ощущала усталость, которая, правда, быстро проходила. Главное было прекратить обдумывать ту информацию, которой он обычно переполнял мой мозг, казалось, до отказа. И я вспомнила о Никите. И тут же поняла, что в моей голове после разговора с Яном все встало на места, что он, безусловно, прав и я сделала единственно верный выбор, прекратив такие бесперспективные отношения. На душе становилось все легче. И я уже смотрела на его нынешнюю жизнь совершенно отстраненно. Действительно, с чего я взяла, что как-то виновата? Каждый сам выбирает свой путь и идет по нему до конца или, поняв, что он неверный, вовремя сворачивает на другую дорогу. Я улыбнулась и ускорила шаг, чувствуя себя так, словно что-то тяжелое, что тянуло меня к земле все это время, отпустило. Мне даже показалось на какой-то миг, что я могу при желании взлететь, как птица.
Зазвонил телефон. Я, все еще улыбаясь, открыла сумочку и достала его, машинально глянув на дисплей. Это был Гера.
– Привет, милый! – радостно сказала я, прижав трубку к уху.
Из-за шума улицы было плохо слышно.
– Как ты там? Как родители? Я уже соскучилась по тебе! – продолжила я и свернула в арку дома, вдоль которого шла.
Во дворе было явно тише, и я остановилась.
– Оленька! – услышала я и почувствовала, как сильно забилось сердце.
«Вот уж, действительно, «лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстояньи», – подумала я, улыбаясь от счастья, что слышу его голос.
– У меня все хорошо! Ты там как поживаешь?
– Только от Яна иду, – ответила я и оглянулась.
Увидев скамью возле подъезда, направилась к ней. Усевшись, закинула ногу на ногу. Почувствовав теплое прикосновение, наклонилась и увидела большую пушистую кошку, которая терлась о мою щиколотку и уже начала мурлыкать. И я рассмеялась.
– Что тебя там так развеселило? – спросил Гера. – Или кто?
– Ревнуешь? – задорно поинтересовалась я. – Это тут кошка о мои ноги трется. Вот мне и стало смешно. Я на скамью присела, чтобы с тобой спокойно поговорить. Или ты долго не можешь? Дорого, наверно?
– Ну о чем ты, дорогая! На то и деньги, чтобы обслуживать наши потребности. Вот появилась потребность поговорить с тобой, – добавил Гера.
И мое сердце растаяло.
– У меня все хорошо, книжку пишем, и довольно быстро, – сказала я, стараясь стереть с лица идиотски счастливую улыбку, потому что неподалеку остановились две толстые старухи и начали беззастенчиво меня изучать.
– Вот и замечательно! А как там бедняжка Марика? – поинтересовался Гера участливым тоном. – Ты была у нее с тех пор?
– Нет, – ответила я и сразу помрачнела.
Старухи тут же потеряли ко мне всякий интерес и повернулись друг к другу.
– Я даже по телефону с ней не общалась, – продолжила я. – Нора сказала, что она в тяжелом состоянии, на антидепрессантах и почти все время спит.
– Ну, ей так сейчас лучше, – ответил Гера. – Но все это ужасно! Даже я беспокоюсь об этой девочке, представляю, каково тебе!
– Спасибо за участие! – сказала я и вновь заулыбалась. – Ты-то там как? Со своей давней любовью Олей не виделся? – зачем-то спросила я.
– Виделся! – явно обрадовался Гера. – И она совсем не изменилась! Я тебе не говорил никогда, но ведь я любил ее очень сильно! Мы встречаться начали, когда ей 15 лет только исполнилось. Она девственницей была, и я у нее первый! – с гордостью добавил он. – А через три года она взяла да и замуж вышла за общего друга. А я в Москву подался.
«Вот, значит, в чем дело! – подумала я. – Это он от несчастной любви сюда сбежал!»
– И как, счастлива она в браке? – поинтересовалась я.
– Нет, – после паузы ответил Гера. – Муж выпивать любит.
– Жалеет, наверно, что такого парня потеряла, – не унималась я.
– Мы с ней об этом не говорили, – сказал он. – Думаешь, жалеет?
«Бог мой! Что я делаю? – изумилась я про себя. – Сейчас мой Герочка побежит к ней выяснять, жалеет она или нет. И неизвестно, до чего они договорятся!»
– Думаю, да! – все-таки подтвердила я.
– Я через три дня прилетаю, – после непродолжительного молчания сказал Гера. – И я соскучился по тебе, Оленька!
– Я тоже, – тихо ответила я. – Жду тебя.
Я закрыла телефон, убрала его в сумку и еще какое-то время посидела на скамье. Меня удивило, что Гера вдруг так разоткровенничался со мной. Но потом поняла, что он, видимо, расслабился дома, что каким бы он ни был коммуникативным и легко адаптирующимся, все равно в столице чувствовал себя чужим. И из-за этого всегда носил маску уверенного в себе, сильного и самостоятельного мужчины, который не нуждается ни в чьей заботе и внимании. Может, поэтому Гера виделся мне эмоционально суховатым, хотя, как я сейчас понимала, он просто не хотел показывать свои чувства. Ведь почти все мужчины, за редким исключением, считают, что показывать любовь к женщине – это слабость.
«А вдруг я ошибаюсь? – мелькнула неприятная мысль. – И вовсе он ко мне никаких нежных чувств не испытывает? А все еще любит эту неведомую мне Олю?»
Но я тут же отогнала эти мысли, встала и пошла в сторону метро.
А вечером позвонила Марика. Услышав ее слабый дрожащий голосок, я чуть не расплакалась. Перед глазами вновь встала картина, которую я тогда увидела в ванной. Но я взяла себя в руки и ответила спокойно:
– Рада тебя слышать! Как ты?
– Ничего, – сказала она. – Только сплю много. Мама сиделку наняла. Она за мной присматривает, и уколы делает, и еду готовит.
– Вот и хорошо! – заметила я. – Тебе нужно выздороветь скорее! А то мне и погулять не с кем!
– Да ладно! – тихо засмеялась Марика. – Гонишь, как всегда!
– Что ты! – возмутилась я. – Ты же знаешь, как все заняты! Подружки работают, дочки учатся, это я со своим свободным писательским графиком могу спокойно гулять.
