Эми Чуа - Боевой гимн матери-тигрицы
Но когда София играла свою последнюю пьесу — “Экспромт-фантазию” Шопена, — ситуация изменилась.
По какой-то причине напряжение во мне рассеялось, столбняк прошёл, и я могла думать только о том, что она овладела пьесой. Когда София встала, чтобы поклониться, сияя улыбкой, я подумала — вот моя девочка, она счастлива, и счастливой её делает музыка. В тот момент я знала — мои усилия были не напрасны.
София заслужила овации, а потом юристы, среди которых были те, кому я поклонялась годами, рассыпались в похвалах. Один сказал, что игра Софии была возвышенной и что он мог бы слушать её весь вечер. Другой настаивал на том, что девочке надо заниматься профессионально, поскольку будет преступлением упустить такой талант. И на удивление много гостей, которые сами были родителями, задали мне личные вопросы вроде: “В чем ваш секрет? Думаете, дело в культуре азиатских семей, где рождается так много исключительных музыкантов?” или “Скажите, София занимается потому, что любит музыку, или потому, что вы её заставляете? Просто я не могу заставить собственных детей позаниматься хотя бы пятнадцать минут”. И наконец: “А что с вашей младшей дочерью? Говорят, она выдающаяся скрипачка. Мы услышим её в следующий раз?”
Я сказала им, что изо всех сил пишу книгу, в которой отвечаю на все эти вопросы, и что пришлю им по экземпляру, когда работа будет закончена.
Примерно в то же время, когда София выступала перед судьями, я забрала Лулу с одного богом забытого теннисного корта в Коннектикуте, в часе езды от нас.
— А знаешь, мама, я выиграла.
— Выиграла что? — спросила я.
— Турнир.
— И что это значит?
— Я выиграла три матча и в финале выбила сеяного игрока (спортсмен, входящий в число сильнейших игроков основного турнира, которые не должны встречаться между собой в таблице соревнования в первых турах.). Она шла под номером шестьдесят в Новой Англии. Не могу поверить в то, что выиграла у неё!
Это застало меня врасплох. Будучи подростком, я играла в теннис, но всегда только для развлечения, с семьёй или школьными приятелями. Став взрослой, я пыталась сыграть пару турниров, но быстро поняла, что не выдерживаю напряжения спортивных состязаний. Мы с Джедом заставляли Софию и Лулу брать уроки тенниса в основном ради семейного досуга, но никогда не питали особых спортивных надежд на их счёт.
— Ты все ещё играешь среди новичков? — спросила я Лулу. — На низшем уровне?
— Да, — ответила она дружелюбно. С тех пор как я предоставила ей свободу выбора, мы стали общаться друг с другом значительно легче. Казалось, моя боль пошла ей на пользу и она стала более терпимой и добродушной. — Но я собираюсь попробовать перейти на новый уровень в ближайшее время. Я уверена, что проиграю, но почему бы не попробовать ради смеха.
После этого, совершенно неожиданно, Лулу сказала: “Я так скучаю по оркестру”.
За следующие шесть недель она выиграла три турнира. На последних двух я наблюдала за её игрой, поражаясь тому, каким метеором она была на корте, как неистово она отбивала, какой сосредоточенной казалась и как не позволяла себе сдаться.
Поскольку Лулу побеждала, соревнования становились все более жёсткими. На одном из турниров она проиграла девочке, которая была в два раза крупнее. Когда Лулу вышла с корта, она по-доброму улыбалась, но, сев в машину, сказала: “В следующий раз я её сделаю. Сейчас я ещё не в форме, но скоро стану лучше”. Затем она спросила меня, не смогу ли я записать её на дополнительные уроки по теннису.
На следующем занятии я наблюдала, как Лулу отрабатывает свой удар слева — с вниманием и упорством, которых я никогда в ней не замечала. После она спросила меня, не куплю ли я ей побольше мячиков, чтобы она продолжила тренировку, и мы остались ещё на час. По дороге домой, когда я сказала ей, насколько лучше стал её удар, она ответила: “Нет, я все ещё бью неправильно. Мы сможем поехать на корт завтра?”
У неё такой драйв, подумала я про себя. Она такая... напористая.
Я поговорила с инструктором Лулу по теннису: “Ведь невозможно, чтобы она стала по-настоящему преуспевающей теннисисткой, так? Я имею в виду, что ей тринадцать, а после десяти лет уже слишком поздно начинать тренироваться, — я слышала о популярности теннисных академий и четырёхлетках с личными тренерами. — К тому же она слишком маленького роста, как и я”.
— Важнее всего то, что Лулу любит теннис, — очень по-американски сказал инструктор. — И у неё невероятная работоспособность. Я никогда не видел никого, кто развивался бы так быстро. Она потрясающий ребёнок. Вы с мужем отлично потрудились над ней. Она никогда не выкладывается меньше чем на сто десять процентов и всегда так жизнерадостна и вежлива.
— Вы, должно быть, шутите, — ответила я. Но дух мой воспарил. Может быть, в действие вступил китайский круг добродетели? Может быть, я просто выбрала для Лулу не тот вид деятельности? Теннис, очень респектабельный вид спорта, не то что боулинг. В конце концов, Майкл Чанг (Американский теннисист китайского происхождения. Самый молодой в истории победитель Открытого чемпионата Франции.) играет в теннис.
Я начала приспосабливаться. Я ознакомилась с правилами и процедурами USTA и национальной системой рейтингов. Я также присматривалась к тренерам и начала обзванивать округу на предмет поиска хорошей теннисной школы в регионе.
Однажды Лулу подслушала. “Что ты делаешь?” — требовательно спросила она.
Когда я объяснила, что всего лишь провела небольшое исследование, она неожиданно взбесилась. “Нет, мама, нет! — сказала она свирепо. — Не надо портить мне теннис, как ты испортила мне скрипку”.
Это ранило меня. Я отступила.
На следующий день я попробовала снова: “Лулу, в Массачусетсе есть одно место... ”
— Нет, мама, пожалуйста, остановись, — сказала она. — Я могу справиться самостоятельно. Мне не нужно твоё участие.
— Но, Лулу, нам надо всего лишь направить твои силы...
— Мне это знакомо. Я знаю тебя и слышала твои лекции миллион раз. Но я не хочу, чтобы ты контролировала мою жизнь.
Я посмотрела на Лулу оценивающе. Все свидетельствовало о том, что она похожа на меня. Иногда мне нравилось это слышать, а она категорически отрицала. Образ того, как она, трёхлетняя, стоит снаружи, непокорная и замерзшая, появился у меня перед глазами. Она неукротима, подумала я, и всегда была такой. В чем бы она ни нашла себя, она будет великолепна.
— Хорошо, Лулу, я согласна, — сказала я. — Видишь, какая я податливая и уступчивая? Чтобы преуспеть в этом мире, всегда нужно уметь приспосабливаться. Это то, в чем я особенно хороша, и то, чему тебе следовало бы у меня поучиться.
Но на самом деле я не сдалась. Я все ещё воюю, хотя мне и пришлось существенно изменить стратегию. Я стала лояльной и открытой. На следующий день Лулу сказала мне, что будет ещё меньше времени уделять скрипке, поскольку у неё есть другие интересы вроде писательства и импровизаций. Вместо того чтобы впасть в истерику, я была благосклонной и предупредительной. Я видела перспективу. Лулу может заниматься пародиями, и, хотя импровизация вовсе не китайская вещь и идёт вразрез с классической музыкой, это определённо навык. Я также надеюсь, что Лулу не сможет противостоять своей любви к музыке и однажды — может быть, скоро — вернётся к скрипке по собственной воле.
Пока же каждые выходные я отвожу Лулу на новый турнир и смотрю, как она играет. Недавно она вступила в университетскую команду по теннису — единственный ребёнок из средней школы, который удостоился такой чести. Поскольку Лулу настаивает, что ей не нужны от меня ни советы, ни критика, я прибегаю к шпионажу и партизанской войне. Я втайне вкладываю идеи в голову её тренера, пишу ей вопросы и стратегию тренировок, затем удаляю эсэмэс, так что Лулу никогда их не увидит. Иногда, когда Лулу меньше всего этого ожидает — за завтраком или когда я говорю ей “спокойной ночи”, — я неожиданно кричу: “Больше ударов с лета” или “Не двигай правой ногой во время подачи”. Лулу затыкает уши, мы ссоримся, но моё сообщение достигает цели, и я знаю, что она знает, что я права.
Эпилог
Тиграм свойственны страсть и безрассудство, ослепляющие их и подвергающие опасности. Но они во всем опираются на опыт, получая новую энергию и большую силу.
Я начала писать эту книгу 29 июня 2009 года, на следующий день после того, как мы вернулись из России. Я не знала, зачем это делаю и чем книга закончится, но, несмотря на то, что у меня бывает писательский ступор, на сей раз слова буквально лились из меня. Первые две трети я написала за два месяца. (Последняя треть была мучительной.) Каждую страницу я показывала Джеду и девочкам. “Мы пишем это все вместе”, — сказала я Софии и Лулу. “Вот уж нет, — ответили они. — Это твоя книга, мама, не наша”.
— Я уверена, что она целиком о тебе, — добавила Лулу.
