Нина Нефедова - Дневник матери
– Может быть, не стоит постоянно уличать девочку во лжи? Ведь дети иногда лгут безотчётно, в силу каких-то необъяснимых причин, потом это у них проходит. На вашем месте я больше доверяла бы девочке и подчёркивала бы это доверие. Например, я ни за что не призналась бы ей, что проверяла её, а сказала бы: «Вот хорошо, дочка, что ты была на субботнике. Какая же ты у нас молодчина!»
Женщина замахала на меня руками:
– Да что вы! Смеётесь, что ли?! Она будет мне в глаза врать, а я буду поощрять это?! Нет! Я не намерена! Это палка о двух концах. Вещи надо называть своими именами. Ложь есть ложь! И нечего оправдывать её тем, что детям свойственно лгать… Я не сторонница этих антимоний. Это вы там, педагоги…
Женщина не договорила, видимо решив, что и так была слишком резка со мной, но как не открещивалась она от моего совета, а всё же последовала ему. Месяца два спустя я, встретив её, спросила:
– Как Аллочка?
Она засмеялась, махнула рукой, сказала:
– А! Не обращаю внимания: лжёт так лжёт! И не без смущения добавила:
– И ведь представьте себе, меньше стала лгать! А то ведь прямо психоз какой-то был и у меня и у неё…
Я много думала над этим случаем и пришла к выводу, что лгать девочка стала не случайно. К этому были серьёзные основания. Во-первых, в отношении матери к ней было то самое тиранство, которое разумел Дж. Линдсней. Да, именно тиранство, я не побоюсь утверждать это. Несмотря на большую привязанность к девочке, мать из ложно понятых взглядов на родительский авторитет совершенно не считалась с желаниями девочки, подавляла их: «Нет, ты сядешь за книгу, когда сделаешь уроки!», «Нет, на эту картину ты не пойдёшь!», «Нет, я хочу, чтобы ты надела это платье!»
И так без конца, «нет», «нет» и «нет». Вполне естественно, что девочка, чтобы отстоять своё «я», должна была прибегать ко лжи. Она лгала матери, говоря, что при го товила уроки, между тем как не делала их и наполовину. Шла в кино, уверяя мать, что была на субботнике. И в конце концов эта привычка настолько укоренилась в ней, что она стала лгать уже безо всякой на то нужды, «просто так».
Этому способствовала и та атмосфера недоверия, которой окружили девочку, под сомнение брался каждый её шаг, каждое слово. Не случайно в ответ на слова матери: «Зачем ты мне лжёшь, когда я все равно знаю всю правду?» – девочка ответила: «А что тебе правду говорить, раз ты всё равно никогда не веришь!»
Нет, великая воспитательная сила – доверие! Ничто так не оскорбляет маленького человека, как недоверие к нему. Когда ребёнок видит, что ему доверяют, он готов на все, чтобы это доверие оправдать. Недоверие же вызывает в нём протест, обиду, желание и в другой раз обмануть.
Наконец, немалую роль в лживости девочки сыграло и то обстоятельство, что свои отношения с дочерью родители построили на лжи. Ведь они всячески хотели убедить её, что она их родная дочь. Но разве можно сказать с уверенностью, что семилетняя девочка не помнила, хотя бы смутно, облика своей родной матери? Ведь ей было года три, а может быть, и четыре, когда на её глазах погибла мать. Правда, ей было сказано, что мать выжила, сказано было уже потом. Но кто знает, может быть, в памяти девочки сохранились другие сильные впечатления, связанные с родной матерью. Между тем не проходило дня, чтобы мать не напомнила девочке о том или ином факте из их прошлой «совместной» жизни. Надевая новое платье, она говорила:
– Ты помнишь, Аллочка, до войны у меня было почти такое же платье, с таким же горошком…
Говоря неправду, она невольно и девочку вовлекала в атмосферу лжи. Возможно, девочка видела, что все эти «воспоминания» шиты белыми нитками, но не протестовала, так как довольна была, что «мама» нашлась, что с этой мамой ей жилось хорошо и никакой другой жизни она не хотела бы.
Когда я высказала эту свою догадку, мать Аллочки испугалась и, явно успокаивая себя, сказала:
– Ну что вы! Разве помнит ребёнок трёх лет, какая у него была мать и какое на ней было надето платье? Ведь прошло уже столько лет!
Я всё-таки посоветовала ей не напирать слишком на детали. Она оправдывалась:
– Вы понимаете, мне хочется, чтобы Аллочка сама была убеждена в том, что я её мать. Мне легче тогда будет её воспитывать. Чем позже она узнает правду, тем будет лучше.
Может быть, это и действительно верно. Только в одном я была не согласна с матерью Аллочки – не надо лжи! Если ребёнок чувствует, что его любят, что о нём заботятся и ни в чём не дадут понять, что он «не свой», это открытие для него не будет трагедией.
Дальнейшей судьбы девочки я не знаю. Опасаясь того, что кто-нибудь со временем откроет девочке истину, родители уехали в другой город. Ради её спокойствия и счастья они пошли на то, чтобы оставить работу, друзей и, по существу, начать жизнь заново.
Чаще всего ложь ребёнка вызывается страхом перед наказанием. Именно страх заставляет ребёнка хитрить и лицемерить. Как то раз я стояла на остановке в ожидании автобуса и была свидетельницей такой сцены. Мальчик лет четырнадцати, играя в комнате мячом, попал в окно. Мяч вылетел на улицу, пробив в стекле большую дыру. Мальчишка, вместо того чтобы броситься за ним, стал торопливо собирать стекла по ту сторону окна и разбрасывать их на полу и на подоконнике, стараясь создать впечатление, что стекло было разбито с улицы. Он притащил даже веник и долго сметал им мельчайшие осколки за окном, чтобы они не выдали его.
Автобус что-то задерживался. Все, кто был на остановке, смотрели на этого мальчишку кто с сожалением и жалостью, кто с раздражением, а кто и с явным одобрением: «Не растерялся, мол, парень!».
А какой-то мужчина сказал:
– Видать, зверь у него отец…
Мне хочется привести слова Ф. Э. Дзержинского, который очень любил детей и хорошо знал их психологию. В одном из писем к сестре, давая наставления по поводу воспитания её детей, он писал:
«Любовь проникает в душу, делает её сильной, доброй, отзывчивой, а страх, боль, стыд лишь уродуют её. Любовь творец всего доброго, возвышенного, сильного, тёплого и светлого. Ребёнок умеет любить того, кто его любит. И его можно воспитывать только любовью»[10].
SOLIDAGO VIRGA AUREA (золотая розга)
Как иногда бываешь несправедлив к детям и как потом становится мучительно стыдно за себя! Помню случай с Лидой. Был день моего рождения. Ждали гостей. В доме была праздничная суматоха. Я, как всегда в таких случаях, нервничала.
«Скорей бы девочки, что ли, приходили!» – думала я. Но они почему-то задерживались в школе. Первой пришла Лида.
– Ну, наконец-то! – с облегчением вздохнула я. – А Таня где?
– У Тани классное собрание, мама.
– Вот всегда так! Как только она нужна в доме, так обязательно собрание… Скорей хоть ты берись за дело!
– Сейчас, мама. Пойду переоденусь…
Лида ушла, но что-то уж очень долго она там переодевалась…
– Лида! Ты скоро?
– Сейчас, мамочка!
Прошло ещё несколько минут. Я начала уже сердиться. Нет, это просто ни на что не похоже! Сколько можно ждать?
– Лида!
Молчание… Вся кипя от негодования, я рывком распахнула дверь в детскую и остолбенела. Лида сидела за столом в пальто, в шляпе и… писала.
Поведение её я расценила как прямое издевательство надо мной.
– Лида! Как тебе не стыдно!
Лида подняла на меня отсутствующие глаза, – я даже усомнилась, видела ли она меня, – и продолжала напряжённо думать о чём-то своём, точно пыталась вспомнить что-то. Она даже не сразу сообразила, чего я от неё хочу. Меня это уже совсем взорвало.
Я обрушилась на Лиду с градом упрёков. В такой день она могла бы быть внимательнее ко мне: ведь не каждый день я праздную день своего рождения. И как она может, зная, что я нуждаюсь в её помощи, сидеть спокойно и заниматься своим делом? В конце концов совсем не обязательно писать сейчас, это можно сделать позже…
– Нет, мама, мне очень важно написать именно сейчас… Ну, разреши мне побыть одной ещё несколько минут? Я потом тебе все расскажу…
Но я уже «закусила удила» и остановиться было трудно.
– Не знала я, что у меня такая чёрствая, неблагодарная дочь! – сказала я и, хлопнув дверью, вышла из комнаты.
Вскоре пришла из школы Таня. Лида наконец закончила свою «писанину», и втроём мы быстро справились со всеми делами. Сделав девочкам кое-какие замечания, я ушла в спальню переодеться.
Начали собираться гости. Их оживлённые голоса доносились до меня из передней, но я медлила выйти к гостям. Меня уже не радовал приход их. Мне было грустно. Ссора с Лидой тяжёлым камнем лежала на сердце. Я почти хотела уже, чтобы никаких гостей не было. Целый вечер улыбаться, шутить, занимать разговором. Нет, сегодня это было мне не под силу. Я хотела бы побыть одна…
В спальню вошла Лида. Напряжённо улыбаясь, – она ещё не забыла нашей ссоры, – Лида подошла ко мне, обняв, поцеловала меня и сказала:
– Поздравляю тебя, мамочка, с днём рождения! Вот мой подарок! – Она протянула мне листок бумаги, сложенный вдвое.
