Нина Нефедова - Дневник матери
Вот тогда-то я и разрешила ему сдать бабушкин самовар, который, кстати сказать, уже несколько лет стоял без употребления. Оля сдала тогда ступку.
В тот месяц то и дело можно было увидеть на улице ребят с металлоломом. То они тащили рельс (и где только они его взяли?!), то ржавую сетку от кровати, то волокли погнутую проволоку, несли прохудившиеся кастрюли, ведра, чайники. Иной раз все это с грохотом падало и рассыпалось под ногами прохожих. Ребятам помогали собирать, улыбались и говорили одобрительно: «Молодцы, ребята!»
Обрадованные похвалой, «молодцы» с ещё большим рвением тащили свой груз дальше. Ведь они знали, что, чем больше они соберут лома, тем больше в стране будет самолётов, паровозов, машин.
При встрече друг с другом они прежде всего осведомлялись:
– Вы сколько килограммов сдали?
– А вы?
Если Юра ещё какой-нибудь год-два тому назад тоже собирал и лом, и бумагу, то в этом году он уже ничего не собирает. Правда, он в курсе дел малышей и, выслушав отчёт Вали о том, сколько им сдано бумаги, одобрительно, и может быть чуть снисходительно, говорит:
– Давай, жми, жми, Валька!
Что-то мне не нравится в этом тоне. Я вызываю Юру в кухню и говорю ему:
– Вместо того чтобы ещё больше воодушевить ребят, ты над ними подсмеиваешься…
– Мама! Да что ты! – искренне удивляется Юра. – Я и не думал даже…
– Не думал, а вот в твоём тоне это проскользнуло… Надо осторожнее быть с малышами… Ты сам видишь, с каким энтузиазмом они взялись за дело…
Спустя несколько минут я слышу, как Юра говорит в столовой:
– Да, большой государственной важности это дело – сбор макулатуры. А какую это экономию даёт стране! Ведь только на одни школьные тетради идёт древесины…
Юра производит какие-то подсчёты, и у него получаются астрономические цифры. Юра сам несколько озадачен ими, а малыши потрясены. Ведь если верить этим цифрам, то на земле скоро не останется ни одного дерева…
– Вот это да! – восклицает Валя. – Лелька! Завтра же пойдём за полотно, там, возле складов, бумаг всяких валяется видимо-невидимо…
В Юриной группе ещё в прошлом году была создана бригада, которая по вечерам патрулирует на улицах, следя за поведением школьников.
Юра – один из самых активных участников этой бригады. В основном это мальчишки десяти-двенадцати лет, любители прокатиться на подножке трамвая.
После случая с Валей Юра особенно нетерпим к ним:
– Знаешь, мама, просто видеть не могу, как они висят на подножках… Так бы и наподдал хорошенько!
– Что же вы делаете с ними?
– Отводим в милицию, в детскую комнату… А потом родителей вызываем! Недавно наша бригада благодарность получила. Горисполком обещает школе денежную премию…
Валя тоже горит желанием «патрулировать» и даже сшил себе красную повязку, но в бригаду берут только комсомольцев, а Валя ещё не член ВЛКСМ, хотя быть им – его заветное желание. Он изучил уже Устав и ждёт не дождётся того дня, когда получит анкету.
Однажды он прибежал из школы сияющий, счастливый.
– Мама! Угадай, что случилось? Хорошее, хорошее!
– «Пятёрку» получил?
– Нет! Лучше! В сто раз лучше! Пионервожатая сказала, что меня можно уже «передать в комсомол»…
Юра, который любит подтрунить, причём часто в самые неподходящие моменты, спрашивает Валю:.
– А как ты ответишь на вопрос: «Почему вступаешь в комсомол?»?
– Ну, чтобы быть полезным, как все…
– Голова! Ты должен сказать: «Хочу быть в первых рядах строителей коммунизма!» Запомнил?! Иначе ответишь – тебя не примут!
Слушая разговор ребят, я думаю о том, как часто слова, которые должны звучать клятвой, произносятся заученно, становятся шаблоном. Кто виноват в этом? Пожалуй, повинен в этом больше всего канцелярский стиль работы, устанавливающийся иногда в молодёжной организации. При этом стиле совершенно не обязательно интересоваться, с какими помыслами, устремлениями и чувствами приходят в комсомол подростки. А важно одно – чтобы всё прошло по форме.
Я помню, с каким трепетом и радостным чувством вступления в новое ждала Лида приёма в комсомол и как пришла она домой «потухшая».
– Я думала, мама, что всё это будет иначе… Ведь это бывает только раз в жизни…
Нет, в наше время комсомол был не таким! Не было, кажется, ни одного участка на фронтах борьбы за молодую Советскую республику, на котором не сражался бы он самозабвенно: гражданская война, борьба с разрухой, детской беспризорностью, ликбез. Да мало ли славных дел на счёту комсомольцев 20 – 30-х годов!
И, сравнивая комсомольцев тех лет и комсомольцев последних лет, я всё пытаюсь понять, что отличает их. И прихожу к выводу, что нынешним комсомольцам не хватает окрылённости, гордости за своё высокое звание и ответственности, той ответственности, что находит своё выражение в формуле: «Мы за все в ответе!»
Но права ли я? Ведь людям, шагнувшим во вторую половину своей жизни, прошлое всегда кажется лучше. Не сказывается ли в этом чисто субъективное восприятие жизни? Конечно, когда молод, здоров, полон сил, когда в состоянии «сдвинуть» гору, и жизнь будто ярче, и дела, которые ты вершишь, значительнее.
Славных дел Ленинскому комсомолу хватает и ныне, много было их и в Великую Отечественную войну. Так что я не слишком полагаюсь на свои представления о современной молодёжи и тем более не хочу, чтобы о них знали дети.
Зачем? Я совсем не собираюсь умалять их чувства гордости и удовлетворения от сознания того, что они члены Ленинского комсомола. Наоборот, всячески стараюсь внушить им, что они должны высоко нести это почётное звание.
Вступление каждого из ребят в ряды ВЛКСМ воспринимается всеми нами как радостное событие и, конечно, отмечается в семье торжественно. Мы с Иваном Николаевичем придаём большое значение этому, так же как празднованию Первого мая, Седьмого ноября, Дня Конституции.
Ребята особенно любят праздник Первого мая. Вся последняя неделя перед ним проходит в атмосфере подготовки и радостного ожидания праздника. Комнаты в доме оклеиваются новыми обоями, все чистится, моется. Открываются зимние рамы, настежь распахиваются окна. На мебель надеваются белоснежные чехлы, на окна вешаются накрахмаленные шторы. Утром тридцатого уборка заканчивается, и в доме воцаряется торжественная тишина.
Выкупавшись, надев на себя все чистое, ребята именинниками ходят по квартире, заглядывают в кухню, где я священнодействую, и спрашивают:
– Мама! Чем это у тебя таким вкусным пахнет?
Утром Мая, позавтракав, Иван Николаевич и дети отправляются на парад. Я остаюсь дома и смотрю демонстрацию с балкона.
Колонна демонстрантов проходит яркая, нарядная, ликующая. Люди несут знамёна, лозунги, плакаты, портреты. Все поют. Гремят духовые оркестры.
Я люблю смотреть, как идут дети. Каждая колонна школьников отличается от другой. В одной колонне в руках у детей красные флажки, которыми они взмахивают, проделывая упражнения, в другой – цветные обручи, в третьей – цветы; много цветов. Пришлось, наверное, немало сил потратить учителям, чтобы искусственные ветки яблонь и груш были совсем, как живые.
Дети идут, старательно равняя шаг. Я смотрю на них, на этих маленьких граждан, и такая волна любви, и нежности, и ещё чего-то необъяснимого охватывает меня. И уже совсем трудно удержать порыв чувств, когда слышишь, как они детскими, неокрепшими ещё голосами поют:
Кипучая,Могучая,Никем не победимая,Страна моя,Москва моя,Ты самая любимая.
ПРОСТУПКИ ДЕТЕЙ
Следует ли десяти-двенадцатилетнему ребёнку давать деньги и можно ли предоставлять ему право свободно распоряжаться ими?
Этот вопрос часто возникал в нашей семье. Иван Николаевич и я придерживались одного мнения, что слишком раннее знакомство с деньгами действует на детей развращающе. Не зная цены деньгам, получая их без всякого трудового усилия, ребёнок с малых лет приучается к мотовству.
Иногда любящая мать, желая побаловать ребёнка, даёт ему в школу на завтрак сумму, значительно превышающую стоимость завтрака. Такой «счастливчик» на глазах у остальных, более скромно наделённых ребят, хозяином подходит к школьному буфету, покупает пирожное, дорогие конфеты и прочие сладости, и все это с хвастливым видом уничтожает на глазах товарищей. Его деморализующее влияние на остальных детей очевидно. Я знаю случай, когда дочка швырнула матери (уборщице той же школы) в лицо деньги:
– Не нужен мне ваш нищенский завтрак!
Невольно вспоминаются мне завтраки в нашей сельской школе, где я училась. На большой перемене мы рассаживались вдоль длинного, во весь коридор, стола, и кухарка (она же сторожиха, она же уборщица школы) наливала нам по чашке картофельной похлёбки, горячей, ароматной, приправленной луком и мукой, поджаренными в конопляном масле. Кажется, ничего вкуснее этой похлёбки не было на свете!
