Я въезжаю в стройку. Как начать и закончить ремонт, не сгорев по пути - Оксана Махрова
А вот верхушка общества с XVIII века поворачивается к избе задом, а к Европе передом: дворяне всё чаще путешествуют, рассматривают зарубежные интерьеры, развивают свой вкус и меняют взгляды на обустройство дома. Петр I приглашает архитекторов-иностранцев застраивать Санкт-Петербург, и в стране растет европейское барокко, до того существовавшее в весьма «обрусевшем» виде. Кстати, европейский уклад проникал в Россию и другими путями: в XVIII веке Российская империя приросла новыми территориями, где был вполне налажен быт, а климат был теплее. В результате войн в города съезжались представители других народов. В Москве, например, возникла белорусско-польско-литовская Мещанская слобода: ее жители принесли с собой новую моду на платье и быт.
Следом за пышным барокко приходят строгий классицизм, витиеватое рококо и величественный ампир, а на исходе первой трети XIX века общество уже охвачено волной романтизма с его нарочито детализированными решениями. Столичные особняки и квартиры изобиловали комнатами: кабинетами, будуарами, гостиными, соединяющими их анфиладами[1]. Это был настоящий триумф комфорта и роскоши. Изящную мебель изготавливали из красного дерева, тополя, ореха, карельской березы и украшали чеканками из латуни; стены помещений выкрашивали в спокойные глубокие цвета, например в серый или оливковый, использовали сложные драпировки, мягкую мебель, кружево. Стремление жить в изысканной обстановке стало новой нормой в привилегированных сословиях. Следом подтянулись и городские жители: интерьерные новшества добираются до более простой буржуазии – тут уже начинается расцвет стиля модерн, или ар-нуво.
Простота, пластическая выразительность и изящество ар-нуво вытеснили некоторый пафос и консервативность предыдущих стилей. Это направление вытащило жилые пространства из трясины классических интерьеров, ставших слишком помпезными, и как нельзя лучше отразило стремление людей к переменам и новому художественному языку. В архитектуре строгая симметрия уступает место плавным линиям, декоративным панно и орнаментам. Обновляются строительные материалы: в ход идет железобетон, большую роль теперь играют сталь, стекло, кирпич и керамика. Увы, эпоха модерна стала самой кратковременной в истории архитектуры. В нашей стране ее оборвала революция 1917 года, принесшая с собой социализм и идею коммун.
Общежития-коммуны и дома-коммуны – амбициозный, но сложно «перевариваемый» современным человеком проект. Мы ценим уединение и свое пространство, а в то время становятся популярными идеи создания нового общества, в котором общественное будет превыше частного, а оригинальность – даже в интерьере – станет ненужной характеристикой. Сама идея домов-коммун, или «фаланстеров», появилась даже раньше, в начале XIX века. В ней воплотилось утопическое стремление изменить базовые потребности человека: освободить его от тягот быта и семейных уз и приучить к коллективизму. Эти же идеи оказались близки лидерам Октябрьской революции. Ленин полагал, что гражданину необязательно и вредно иметь не то что отдельную квартиру, но даже свою комнату. Норма площади на человека, например, в Ленинграде сокращается с 13,5 до 9 квадратных метров – такой она остается и сегодня.
К 1920-м годам идея общего жилья обрела свои лозунги: «Долой мещанство с его частной собственностью!» и «Даешь новый быт!». В архитектурной среде в это время занимались вопросом «научной организации быта». Все личное, особенное, красивое после революции стало не только излишеством, но и опасным проявлением индивидуальности. О ремонте и обустройстве интерьера думать было, мягко говоря, несвоевременно. Идеологически стыдно.
В 1930 году попытки уравнять жилищные условия всех и каждого наконец-то подверглись критике в специальном постановлении «О работе по перестройке быта», однако идея коммуны никуда не исчезла, и с 1929 года практически все квартиры становятся коммунальными – начинается еще один виток «уплотнения».
Одновременно большая городская архитектура сталинской эпохи устремляется к монументальности и выразительности: проект московского Дворца советов на бумаге вырастает до невероятных 415 метров; ВДНХ занимает 136 гектаров, строится Дом правительства (известный как Дом на набережной) на 505 квартир. Уже после войны, несмотря на голод и разруху, появляется уникальный сталинский ампир: в столице возводят высотки, открываются богато декорированные станции метро. Однако обычные люди всё так же продолжают скученно жить в коммуналках.
К 1950-м годам идея коммунального жилья заходит в тупик, и правительство берет курс на быстрое строительство благоустроенных многоквартирных домов («хрущевок») – оказывается, что каждой семье все-таки требуется отдельное жилье. СССР выходит на первое место в мире по темпам строительства жилой площади. Новые дома необходимо чем-то наполнять, поэтому разрабатываются новые предметы интерьера и мебель. Казалось бы – вот он, рассвет после долгой ночи! Но, увы, бóльшая часть интерьерных решений и мебели так и останется на бумаге – на заводах нет нужной фурнитуры, материалов и новых линий производств.
Для того чтобы создавать «красивое», необходимо его видеть. Это то, что мы называем насмотренностью, визуальным опытом. С этим ситуация обстояла еще хуже, чем в начале века, ведь вскоре после прихода советской власти страна оказалась за железным занавесом. Круг впечатлений обычного человека исчерпывался тем, что он видел рядом. Мой папа молодость провел далеко от Москвы, а мама была «столичной штучкой», пожившей на Лубянке, Соколе, Кутузовском проспекте – всех «краеугольных» районах, где обитала зажиточная интеллигенция. Когда я расспрашиваю ее о тех временах, она с восторгом вспоминает вкус пломбира в кафе при гостинице «Украина», автомобиль «Чайка» и то, как невероятно красиво цвели черемуха и сирень вдоль всего Кутузовского проспекта во время майских парадов. Однако ей нечего рассказать о своем интерьере. Она жила в такой же квартире, в какой жили миллионы ее сограждан, – не лучше и не хуже.
В конце 1980-х железный занавес упал и на страну обрушились новые потрясения. Стирались привычные социальные ориентиры, в страну хлынуло все зарубежное, хорошего качества и сомнительного – но для неподготовленного человека все было едино. Изголодавшийся по новизне народ радовался откровенной безвкусице лишь потому, что ее привезли из другой страны. Неслучайно в 1990-е в квартиры вламывается евроремонт, имеющий мало общего с европейскими интерьерными решениями. Первыми его заказывают новые русские: представители этого
