Новелла Иванова - Как любят россияне
Говорят, что первая любовь с годами проходит, тем более такая скоротечная! Ничего подобного! Не верьте этому. Я все эти годы постоянно вспоминаю мою жар-птицу, встреченную в пути. Порой мне кажется, что она слышит меня и даже находится где-то рядом. Я разговариваю мысленно с ней, рассказываю о своей жизни, особенно в трудные минуты к ней обращаюсь за поддержкой. И вы знаете, мне легче бывает! Вы скажете – мистика какая-то. А я говорю совершенно серьезно, что это такая необычайная сила любви, которая не проходит даже со смертью человека.
Я честно говорю, что у меня нет никаких корыстных планов по отношению к Нине. У нее наверняка своя семья, и я не хочу быть ей помехой. Просто очень хочется хотя бы раз увидеть ее снова, только посмотреть на нее, и все!
Напечатайте, пожалуйста, письмо. А вдруг она найдется? Вдруг кому-то она рассказала о нашей встрече, и этот человек напишет вам, где она, Нина, что с нею. Вот была бы радость для меня великая!
Михаил из Кемеровской области
Не судите, любившие!
Читаю письма влюбленных и радуюсь, что живут еще на нашей загаженной людьми, но все же прекрасной планете любящие и любимые. ЭТО ДЛЯ НИХ МИР РАСКРАШЕН ЛЮБОВЬЮ ОТ НЕЖНО-РОЗОВОЙ ВЛЮБЛЕННОСТИ ДО ЧЕРНОГО МРАКА. Это их души плачут, страдают, неистовствуют восторгом и нежностью, хотя живут среди хаоса сытых и равнодушных, среди изолгавшихся и изуверившихся, среди отчаявшихся и обнищавших духом и бытием. Преклоняю перед вами колени, люди с живой душой, ибо она делает нас человеком. Я – ЖЕНЩИНА, И Я ЛЮБЛЮ! Уже одно только сознание, что этот человек есть в моей жизни наполняет все мое существо неизъяснимым восторгом и нежностью. Чем бы ни были заняты мои руки, но душа грезит и поет о нем. Легко вспоминать о любви, когда она в прошлом пролетела блистательная и великолепная, как сказочная жар-птица, лишь задев одним сияющим крылом. Но как трудно писать о ней, когда она живет во мне огромным, неизмеримым счастьем и мучением!
Каждая встреча с любимым – как глоток ключевой воды среди ужаса и пустыни! И дни, месяцы, годы сомнений между встречами: любит ли? любил ли? помнит ли?
Да, моя любовь из ряда запретных. Но это ведь мы, люди, считаем ее такой, а Богом каждому воздается по заслугам. Так надо ли проклинать Провидение за столь необыкновенный дар?
...…Встретились двое, когда уж и встречаться-то ни к чему и жизнь уже сложилась, и эта встреча, как фальшивая нота в песне, сбивает с привычного лада.
Знойное лето конца 90-х годов. В наше село еще не ходит автобус, и мы с подругой, приехавшие в райцентр по делам, ищем попутку. Изнываю от жары, туфельки стерли ноги, на кофточке расплываются пятна – молоко давит грудь. С тоской думаю, что дома мое смуглое, черноокое чудо – моя двухмесячная дочурка – плачет. Сбрасываю туфли и решаю идти пешком – не беда, что далеко и по колкому гравию. Подружка неуверенно бредет следом. Не прошли мы и до конца улицы, как нам повезло – около нас притормозил старенький бензовоз и веселый улыбчивый шофер с озорными, насмешливыми глазами спросил нас куда подвезти. Увидев наше недоумение, догадался: «Вы откуда? Наши босиком не ходят…» Всю дорогу шофер забавлял нас рассказами из своей богатой приключениями охотничьей и шоферской жизни. Он к тому же был заядлым рыбаком, казалось, нет такого места, где бы он ни побывал на рыбалке или охоте. Знал, где какая птица водится. Говорил, не умолкая, и вконец очаровал нас. Мы и не заметили, как оказались в селе. А его путь лежал дальше, и он искренне предложил: «Прокатились бы, девчонки, со мной за компанию и сошли бы на обратном пути!» То ли оттого, что он мне понравился, то ли не желая обидеть хорошего человека отказом, я ответила, что готова за ним на край света, да только долг материнства превыше всего: дитя дома плачет. Изумился, не поверил, что восемнадцатилетняя девчонка – мама-одиночка.
За заботами о дочурке вскоре я позабыла об этой приятной, краткой встрече, и каково же было мое удивления, когда месяц спустя, отпросившись у мамы в кино, я увидела возле дома мужчину, в озорном взгляде, в улыбке которого мелькнуло что-то знакомое. С трудом вспомнила, но от его вторичного приглашения покататься не отказалась. Страх и раскаяние пришли в тот момент, когда мотор вдруг заглох и шофер всем телом потянулся ко мне. Я испуганно отпрянула в сторону – и вдруг поняла по насмешливому взгляду, что его рука протянута не ко мне, а к дверце. Он открыл ее для меня и, вероятно ощутив своим охотничьим инстинктом нож в моем кармане, попросил его показать. Конечно, ему, наверное, было смешно над моей дикой привычкой, уходя из дома вечером, брать с собой нож. Ну а мне так спокойнее. Потом почти в течении двух лет в свои редкие приезды он всегда клал между нашими сиденьями свой кинжал в красивых ножнах с чеканкой или ружье. И никогда его рука, даже шутя, не опускалась на мои плечи. Ни одного поцелуя, ни одного намека на то, зачем ездит со мной. Он относился ко мне как к другу, и я платила тем же. И лишь иногда, в телефонных разговорах, я позволяла себе пококетничать. Мой рыцарь был женат, имел сынишку, и я даже со смехом не могла ему ответить на шутливый вопрос, задаваемый им всегда, когда он распахивал передо мной дверцу: «Куда прикажешь, моя королева?» – «В загс, мой король!»
...Считала неприличным строить иллюзии о своем счастье на обломках чужого. И я решила выйти замуж за первого, кто не постеснялся носить мою дочь по селу. Не беда, думалось мне, что он неказист и я не люблю его. Он добр, и я привыкну. Даже то, что его родители пьют и сам он выпивает, не испугало меня. Молодая была, самоуверенная, казалось, что смогу перевоспитать мужа на свой манер.
Немного погодя приехал мой рыцарь с предложением увезти меня насовсем на край света. Знать бы тогда, что догонит, пленит и очарует мою душу любовь к нему, плюнула бы на все и уехала! А тогда первое, что пришло мне в голову: что же люди скажут? Так и рухнул наш песочный замок, где мой рыцарь был королем огромного и могучего государства.
…Много лет прошло с тех пор. Долго описывать мои переживания. Я пыталась перебороть судьбу, свое чувство независимости. Я огораживалась то детьми, то работой. Да и он не раз пытался держать себя на расстоянии. Мы не виделись по несколько лет, но…случайная встреча, взгляд, пожатие руки вновь сводили меня с ума. Я больна, больна безмерно этим прекрасным чувством, никогда я не откажусь от него, ведь это оно и ничто иное позволило выстоять мне в житейских невзгодах, научило терпению великому и умению понять и простить другого человека. Это оно научило мудро не замечать недостатки близких мне людей и ценить их даже малые достоинства. Оно заставило примириться с нелюбимым, но выбранным же по молодой глупости человеком, более того, сделать его для себя близким и желанным. Да, всему научила любовь. Люди судят меня, что я возвела это чувство в ранг божественного и заставила всю семью уважать его. НЕ ОСУДИТЕ, ЛЮБИВШИЕ, ЛЮБЯЩИЕ, ВЕРЯЩИЕ В ЛЮБОВЬ!
…Я – нищая по рождению, из многодетной семьи, где мама была домохозяйкой, а папа, инвалид войны, пил «горькую» запоями. Но я не была несчастным ребенком. Всегда в нашем доме находилась краюшка свежего, душистого хлеба, испеченная золотыми мамиными руками, и кружка парного молока. Кормилицу свою – коровку любили все, и работала на нее вся семья! Старшие дети из города на каждый сенокос приезжали, помогали.
Конечно, одеты мы были бедно, но разве от этого мы были хуже других? На всю жизнь запомнились вечера чтений вокруг лампы, когда папа красивым голосом читал маме, занятой бесконечной пряжей, «Дикий хмель», «Тихий Дон» и все роман-газеты, которые он выписывал из года в год. Он мог за день спустить все деньги, заработанные на кладке печей, но в доме всегда было много журналов и газет. Может, оттого и читали мы все запоем, особенно братья. Я в семье была младшей, любимицей, гордостью и утехой отца. Конечно, меня баловали все чем могли. Не скажу, что это пошло мне на пользу, но заряд доброты и понимания остался во мне на всю жизнь.
...Когда я родила дочь, мне все советовали отдать ее в детдом, но я и мысли такой не допускала. Как можно часть своего существа отдать в чужие руки? Отец понял и простил, сказал: «Живи, буду кормить год, расти ребенка здоровым».
Он умер, когда дочурке было девять месяцев. Братья помогли мне и маме дожить до весны, а весной я стала работать кассиром в сберкассе. Какой соблазн от чужих денег, когда у тебя зарплата 63 рубля, а мама и дочь на руках! Не мухлевала я и не воровала. Пить и гулять на такой работе немыслимо, да и не тянуло.
Рыцарю своему, правда, на работу звонить не запрещала. Разумный, он всегда помогал советом, а уж если допечет и жить невмоготу, только шепну ему: «Плохо мне», – и через час машина у дверей, и несемся мы с ним по проселочным дорогам. Я отведу душу в хорошем разговоре и опять весела, жизнерадостна и ничего не страшно.
