Наталья Степанова - Для пожилых людей. Заговоры, обереги, советы
Согласитесь, если мы с вами чего-то не видим, то означает ли это, что этого вовсе нет? Мы не можем видеть радиоволны и частички атома, но они есть. Невидимые глазу волны позволяют нам слышать по беспроводному телефону человека, который находится за много суток езды от нас. Все больше и больше ученых сходятся во мнении, что были, есть и будут невидимые нашим глазам параллельные миры, в которые, возможно, и переходят души умерших. Разговоры о людях, которые исчезали, а затем объявлялись, не беспочвенны. Другой вопрос, что никто не слышит их, а они утверждают, что побывали за гранью и видели там умерших живыми людьми. Все это, как всегда, воспринимается с усмешкой либо как очередная выдумка газетчиков, чтобы увеличить рейтинги их изданий. А теперь письмо, о котором я говорила. Привожу его с некоторыми сокращениями.
Из письма:
...«О том, что со мной произошло, я уже пытался рассказать два раза: один раз – своей маме, второй раз – священнику, и из этих попыток я усвоил, что если я и дальше буду упорствовать, рассказывая о моем приключении, то в конце концов, так или иначе, пострадаю. Я просто запретил себе не то что говорить, но даже и думать об этом, но последнее у меня не получилось. С того дня, когда это произошло, минуло шестьдесят пять лет. Я уже очень стар, и мне вдруг с новой силой захотелось, чтобы кто-нибудь узнал о том, что со мной произошло. Я все время думаю об этом, но, конечно же, уже не испытываю тех волнений и страхов, которые долгое время меня не отпускали.
Как я уже сказал, случилось это давно, почти семьдесят лет назад, и в то время мне едва исполнилось пять лет. Родился я и рос в христианской, верующей семье. Наша семья даже при религиозных гонениях всегда соблюдала посты, хранила иконы и молилась. Мой прапрадед был священником, и, видимо, все пошло от него. Итак, в пять лет я потерял любимого отца – он заболел туберкулезом и быстро угас. Моя мама, видимо, очень его любила, потому что после похорон она беспрерывно плакала, молилась и каждый день бегала к нему на могилку. Меня она тоже с собой брала, и у меня ныло сердце от ее рыданий. Когда мама уходила на совхозные работы, я подходил к иконам, вставал на колени и просил Бога, чтобы он утешил маму и она не плакала. Еще я просил Господа хоть раз показать мне моего отца, так как мне хотелось при встрече спросить его, зачем он умер, зная, как его любит мама и я. Я гладил иконочку, целовал ее, и она становилась мокрой от моих детских слез, потому что каждый раз, когда я начинал молиться, мне становилось жаль свою маму, себя, и умершего отца, который всегда меня баловал и играл со мной, ведь я у них был единственным ребенком.
В тот раз был не обычный день, а Покров Богородицы. Я проснулся и обнаружил на столе обещанный мне черемуховый пирог. Мамы не было дома, и я решил, что она ушла без меня на могилку. Взяв в руки пирог, я вспомнил, что не произнес ежедневную молитву перед принятием пищи. Проговорив ее, я не откусил вожделенного пирога, а решил отдать его Богу, думая, что мой поступок смягчит Его сердце, и Он в честь Покрова и моего дара Ему исполнит мое желание. Встав на табуретку, я дотянулся до полки, на которой стояли иконки, и положил свой пирог возле них. Потом взял в руки икону, которой я обычно молился, и попросил ее в честь праздника исполнить то, что я хочу. Мне хотелось есть, и я снова залез на табуретку и откусил от подаренного Богу пирога кусок. Потом мне захотелось еще кусочек, и так я съел весь пирог. Осознав, что я провинился перед Богом – дал Ему в подарок пирог, а потом съел, – я разревелся. Одевшись, я вышел во двор, испытывая досаду, что мама, не дождавшись, когда я проснусь, ушла без меня на кладбище (я тогда не знал, что на самом деле мама уехала в город, в церковь). Дорогу до кладбища я знал хорошо. Мне не хотелось возвращаться в дом, где я мог видеть икону Бога, у которого я забрал и съел пирог, и я пошел на кладбище искать маму. На улице было тепло, несмотря на Покров, снега еще не было, и кругом лежала желтая листва, по которой я побежал в нужном направлении. До кладбища я дошел быстро, но на могиле отца мамы не было, и я приуныл. Мое внимание привлекла стрекочущая сорока, она перелетала с куста на куст, и я устремился за ней. Она смешно прыгала, и это меня забавляло. Сам того не замечая, я ушел в глубь кладбища, оно было очень большое, и, куда бы я ни глядел, везде были памятники и кресты. Остановился я у какого-то старого склепа. Сперва я рвал возле склепа ягоды рябины и маленькие перезрелые ранетки, я ел их и набивал ими свои карманы. Неожиданно меня заинтересовала эта странная могила со склепом. Увидев в склепе дверку, я сильно захотел в нее войти и стал по ней пинать и бить ее задом. Дверь со скрипом открылась.
Заглянув в нее, я увидел, что внутри темно, и, достав из кармана коробок со спичками, поджег длинную толстую палку, которую нашел возле могилы. Палка загорелась, и, взяв ее в руки как факел, я стал спускаться в склеп по узкой каменной лестнице. Внизу оказалась довольно просторная комната, в углу которой на возвышении стоял большой, позеленевший от времени и сырости гроб, который я мысленно обозвал про себя ящиком. Походив по комнатке из угла в угол, опять же не знаю зачем, я стукнул об этот ящик палкой, и от удара пламя на палке затрепетало и едва не погасло. И вот тут я увидел, что нахожусь в склепе не один. Рядом со мной стояла женщина, примерно такого же возраста, как моя мать. Помню, первой моей мыслью было то, что я уже где-то видел эту незнакомку и что она удивительно красива. Затем я подумал о том, что мне нужно скорее улизнуть, чтобы не попало за то, что я открыл дверь и вошел без спросу. Но по лицу женщины я не заметил, чтобы она сердилась. Сунув руку в карман, я подцепил побольше мягких ранеток и протянул их ей, в надежде таким образом уладить то, что я натворил. Женщина покачала головой и произнесла: „Я сыта, наелась черемуховым пирогом. Хочешь, я покажу тебе, где твой отец?“ – неожиданно спросила она и, увидев мою растерянную улыбку, слегка подтолкнула меня в спину, и я вошел в еще одну дверь, которую до этого не замечал. Я был уверен, что до этого момента дверки не было, ведь я своим факелом осветил и осмотрел все стены и углы. Но эта мысль, мелькнув в моей голове, пропала.
В тот момент мне было так удивительно радостно и спокойно, как больше уже не было никогда. Пройдя в другую комнату, я сощурился от яркого света. Комната была такой огромной, что я не видел ее стен, будто бы мы оказались на улице, где есть все: передвигались и сидели люди, были цветы, деревья и даже река. А мы, проходя мимо, снова и снова видели разных людей. Было очень много ярких птиц, росли кустарники все в цветах и удивительной красоты цветы. В воздухе стоял дивный аромат, дышалось легко, и было слышно чарующее, просто ангельское пение – позже видение этого большого сада и этот дивный запах цветов преследовал меня всю мою жизнь. Еще в тот момент, в том моем странном путешествии, я испытывал приятную сытость от того, что видели мои глаза, а видел я на деревьях сочные алые, желтые и зеленые яблоки, виноград, висящий на лозах и разные неведомые мне фрукты. Я не рвал их и не ел, но вкус всех этих плодов мое небо и язык чувствовали, а мой желудок был приятно наполнен. Мое внимание было заняли бегающие дети. Их смех был подобен колокольчикам, и мне вдруг захотелось все бросить и к ним бежать, но в этот момент та, которая меня сопровождала, произнесла: „Гляди, видишь, это твой отец!“
До сих пор не пойму, почему в тот момент у меня в голове не возникла мысль о том, что мой отец умер, ведь, несмотря на мой малый возраст, я это хорошо понимал, да и ежедневные мамины слезы не позволили бы мне об этом забыть. Отец был все в том же костюме, в котором он всегда ходил и в каком его похоронили, но и об этом я в тот момент тоже не думал. Радость переполнила меня при виде отца, обняв его руками, я уткнулся ему в живот, а он погладил меня рукой по спине и по волосам.
„Пора“, – сказала та, что со мной пришла, и, взяв мою руку, повела меня обратной дорогой. Мне кажется, что мы проделали только пару шагов, но уже за это время мы смогли вернуться назад в склеп, и, повинуясь ее жесту, я стал подниматься по узкой каменной лестнице на выход из склепа.
Очутившись на свободе, я ощутил, как сильно изменилась погода. Кругом лежал снег, дул холодный ветер и было темно. Чуть ли не бегом я пустился домой, мне не терпелось объявить матери, что отец живой, а значит, он скоро должен вернуться к нам. Каково же было мое удивление, когда дома я застал свою мать в слезах и истерике. Она кинулась ко мне, схватив меня, трясла за плечи и кричала так, что звенело в ушах. „Где ты был все эти дни?“ – орала она, а я не понимал, из-за чего она так сердится, ведь я отсутствовал совсем недолго, просто ходил ее искать. Уже когда она успокоилась, умыла меня, раздела и уложила в кровать, я попытался ей объяснить, рассказать о моем визите к отцу, но понял, что это только ее пугает, и тогда я решил больше об этом не говорить. Мама подумала, что я где-то блудил, а потом все-таки смог вернуться домой. С ее слов, меня искали всем селом, но найти не смогли. Только через год я вновь попытался ей рассказать про мое путешествие, но моя мама запретила мне говорить подобное. Второй попыткой был мой рассказ священнику тогда, когда мне было тридцать лет, но по выражению лица батюшки мне стало ясно, что он решил, будто я не в себе.
