Василий Захарченко - Разговор с электрическим мозгом
Мы входим в просторное помещение, освещенное врывающимися в окна косыми колоннами солнечных лучей и длинными полосами ламп дневного света под потолком.
Так вот он, Центральный пост, ради которого я приехал сюда! Действительно, он производит ошеломляющее впечатление. Вдоль стен стоят серо-стального цвета металлические ящики. Эти своеобразные кирпичики заполнены электроникой. Из таких глыб в давние времена складывали крепостную стену, а сегодня складывают умную кибернетическую машину. Возле магнитофонов возятся монтажники. Людей не очень много -пунктов магнитной записи гораздо больше. Да в этом и нет ничего удивительного. Здесь, на тонкой коричневой ленте, крохотными магнитными всплесками записаны десятки команд. Они сверяются с показателями кибернетической машины, поступающими со всех концов комбината, из различных его цехов. Температура, давление, химический состав сырья и продукта, влажность - все это по проводам в виде электрических показателей притекает сюда, в сердце электронной машины. А она, словно обдумав и взвесив все, дает необходимые команды цехам, управляя сложнейшим производством всего комбината.
Да, я согласен с теми, кто убежден, что автоматическому управлению в первую очередь поддаются химические предприятия. Ведь здесь очень мало людей в цехах. И, вероятно, их совсем может и не быть, если тонкие нервы проводов передают из цехов в Центральный пост ритмичное дыхание жизни всего завода. И обратно - если пост берет на себя команду всем предприятием.
- Мы скоро заканчиваем монтаж Центрального поста,- поясняет Николай Иванович Авдюшин - уже не молодой инженер, аккуратно выбритый, в модном, безукоризненно отглаженном костюме. Он здесь самый старший. Он кандидат наук, инженер-кибернетик.
- Пожалуй, еще с месяц провозимся...- вступает в разговор широкоплечий, черноволосый парень в ковбойке, напоминающий красно-коричневым загаром вождя краснокожих. Это Петя Кузовкин - спортсмен и заводила.
- А тебе все не терпится! - перебивает его Нина Охотникова, тоненькая девушка, подстриженная под мальчишку.- Тебе бы только в футбол гонять! - Она поворачивается к нам: - Он у нас больше о мяче думает, чем о работе.
- Разве так можно, Нина?! - сопротивляется Кузовкин.- Тебе еще и поверят...
Молчит только Коля Трошин. Трудные у него дела: монтаж математической машины затягивается, а на носу зачеты в вечернем институте. Он оброс, глаза красные - видно, парень не высыпается.
Вот, пожалуй, и все, кто занят монтажом кибернетической установки.
Я с интересом приглядываюсь к этим ребятам, привычно и ловко орудующим в электронных внутренностях ящиков-кирпичей, забитых всевозможными приборами. Невольно прислушиваюсь и к их разговору. Видимо, он начался давно. Я улавливаю только клочки беседы. Мне хочется записать их в блокнот, но профессиональная привычка журналиста останавливает меня: никогда не делай записи на глазах у тех, кто говорит.
- Я догадываюсь, откуда прислали эту умницу,- говорит Петя Кузовкин, орудуя паяльником.- Из Киева. Говорят, там наша машина работала, в вычислительном центре. Это не что-нибудь - машина-энциклопедист!
- Я вот тоже хочу знать как можно больше,- говорит Нина.- Хоть всю жизнь учись - все тебе мало...
- Всю жизнь,- грустновато соглашается Коля Трошин.- Только вот жить хочется побольше. Хочется дожить до коммунизма - и чтобы молодым оставаться.
- Ишь чего захотел,- бормочет Кузовкин.
- А по-моему, ребята, вы заблуждаетесь,- говорит Николай Иванович.Насколько я знаю, машина прибыла к нам совсем не из Киева, а, возможно, с одной из станций наведения космических кораблей.
- Это же просто фантастика,- бойко констатирует Кузовкин.
- А почему бы и нет?
- Быть не может!..- удивляются все.
- Ой, как интересно! Неужели она знает, как Гагарин выходил на орбиту? - волнуется Нина.- Невозможно поверить... Неужели она слышала, как билось его сердце, как он дышал там, в космосе?
Предположение Николая Ивановича вызывает бурную реакцию. Каждый хочет сказать свое слово. Вдруг серо-стальные кирпичи электронной машины приобретают для всех нас неожиданное значение.
- Ну что ж, пускай она теперь поработает на Большую химию,- говорит Коля Трошин.- Раз машина такая умная, уж мы как-нибудь обучим ее и нашему делу.
- Да, но ей будет у нас скучно без романтики. Космические корабли - и вдруг химический завод,- вздыхает Нина.
- Почему - без романтики?- перебивает ее Николай Иванович.-- Мне кажется, машина у нас как раз на своем месте,
Но на этом разговор не закончился. Коля Трошин - парень дотошный, и я благодарен ему, что он затронул тему, которая давно и настойчиво волновала меня.
- Вот я, Николай Иванович, все один вопрос обдумываю,- высказал свое заветное Коля, на мгновение отрываясь от работы и размахивая паяльником, как регулировщик на перекрестке.- Еще раньше неандертальца, говорят, жил на свете обезьяночеловек. У Энгельса так и написано: "Когда обезьяночеловек впервые взял в руки орудие..." Я не знаю, что это было - палка или камень,но только взял он в руки орудие и стал очеловечиваться. Труд заставил его развиваться по-новому. Потом человек приручил огонь, начал использовать пар, изобрел электричество и добрался до электроники, атомной энергии, до космоса. И вот химией, вроде нас, занялся. Это все верно. Но всегда человек стремился облегчить свой физический труд. А мы с вами чем заняты? - И Коля указал паяльником на серо-стальные кирпичи машины.- Что мы с вами, облегчаем физический труд? Как бы не так! Наша машина умная. Она стала орудием не наших рук, а нашего разума...
Николай Трошин обвел своих товарищей - монтажников - серьезным и встревоженным взглядом.
- Кто знает, может быть, сегодня мы начинаем новую эволюцию? Как вы думаете, Николай Иванович? Палка - рычаг для мускулов. Кибернетическая машина - рычаг для мысли, для нашего мозга...
Николай Иванович Авдюшин с интересом слушал Колю Трошина. Затем он улыбнулся своим мыслям и подчеркнуто небрежно ответил:
- Кто его знает? Поживем - увидим.
- А что же тогда с нами станет после такой эволюции? - растерянно спросил Кузовкин. Все рассмеялись.
Было уже десять часов вечера, когда мы расходились. Монтаж машины затягивался - все нервничали и засиживались допоздна. Приемные блоки были уже смонтированы, но самым трудным было создание программы управления заводом. С программой не все ладилось.
Я задержался на Центральном посту управления. В широкие окна заглядывала темнота. Еще более четко разрезали потолок яркие линии люминофоров. Не знаю, что заставило меня подойти к машине. Вряд ли это было простое любопытство. Я нажал на клавишу управления, хотя отлично понимал, что делать этого не следует. Почти инстинктивно опустился палец на пластинку клавиши.
...И вдруг я окаменел. Машина заговорила. Кибернетическая машина говорила спокойно, почти бесстрастно, каким-то чужим, металлическим голосом.
Не ручаюсь, что я точно записал этот неожиданный разговор, восстановленный по памяти. Я слишком растерялся, чтобы записать его даже тогда, когда вернулся в гостиницу. Только на следующее утро попытался я восстановить в памяти наш разговор с машиной. Но разговор этот имел решающее значение для написания книги.
С этого вечера я ежедневно беседовал с машиной, встречаясь с нею с глазу на глаз. Наши разговоры с каждым днем волновали меня все больше и больше. Мой электронный собеседник был умным и опытным спорщиком. Часами я просиживал в библиотеке, торопливо листая страницы журналов и книг, в поисках ответов на вопросы, которые ставила передо мной машина. Ей хорошо. На ее стороне электрическая память и чудесная программа, заложенная целым институтом. А мне каково? Вы сами понимаете, что в таком разговоре я должен быть во всеоружии. Ведь я говорил с машиной не только от своего собственного имени, но и от имени Человека, спорившего с Машиной. Вот почему из десятка книг и статей, просмотренных мною за день, у меня вырастали страницы записей - своеобразные конспекты на ту или иную тему.
Сегодня я восстанавливаю в памяти наши вечерние споры с машиной. Свои записи я предоставляю вам, читатели. Я хочу, чтобы вы ознакомились с конспектами: ведь они были так необходимы мне в часы ночных разговоров с машиной.
5 мая, вторник
Наш первый, записанный по памяти, разговор с машиной.
- Здравствуйте,- внятно прозвучал чуть глуховатый, металлический голос.- Я слышал все ваши разговоры. Не удивляйтесь. Машины моего класса обладают слухом. Однако я не успел представиться - меня зовут Кибер, от слова "кибернетика". "Лет двадцать пять назад от этого слова шарахались, а сегодня оно звучит обыденно. Кстати, вы знаете его происхождение?
А. Безусловно... Но что ты знаешь об этом слове?
К. Его когда-то случайно обронил наш старый друг Андре Мари Ампер. В своем очерке по философии наук в рубрике за номером 83 Ампер поместил предполагаемую, новую науку - кибернетику. Слово "кибернетес" по-гречески означает "рулевой", "кормчий". Кибернетика в Древней Греции - наука о кораблевождении. Видимо, Ампер понимал под новой наукой науку об управлении.
