Валентин Бадрак - 7 принципов построения семейного счастья
Если вновь попытаться проиллюстрировать случаи психологической инфантильности, то стоит обратиться к истории жизни Генриха Шлимана. Легендарный первооткрыватель Трои, чье детство было омрачено неприятием отца, не понимал природы семейных отношений. Несомненно, причиной этого явились сложности в отношениях его родителей. Как рассказывает один из биографов археолога, Генрих Штоль, Шлиман считал отца виновным в ранней смерти матери и относился к нему с неприязнью. Возможно, именно тут следует искать первоисточник его семейной импотенции. У Шлимана сформировалось четкое убеждение, что отец отравил ему детство, и это убеждение являлось одним из самых сильных стимулов его активной деятельности. Но у истории печального детства есть оборотная сторона: Шлиман вырос акцентуированным на собственные достижения, хотя и не научился строить отношения с женщиной на уровне чувственности, душевных переживаний и эмоционального обмена. Он вырос черствым и шаблонным, желающим, чтобы женщина видела его достоинства, однако с глубоким внутренним сомнением он воспринимал в представительницах противоположного пола личность, живого человека с меняющимися чувствами. Поэтому первая попытка Шлимана создать семью (для такого шага существовали как внутренние побуждения, так и социальная норма) в период реализации себя как предприимчивого коммерсанта оказалась крайне неудачной – как кажется, вследствие формального выбора жены. Будучи почтенным бизнесменом и отдавая делу всю свою энергию, Генрих Шлиман не особо задумывался о глубине отношений между людьми, о любви, к пониманию которой его не приблизили с легкостью заработанные миллионы. Сделав ставку на «не обладающую ни богатством, ни красотой» Екатерину Лыжину, он долго добивался руки искушаемой благополучием и деньгами простой девушки. В конце концов преуспевающий бизнесмен тридцати восьми лет добился желанного «да» у едва оформившейся восемнадцатилетней особы, но получил лишь новую головную боль в виде механических отношений, которые со временем дошли до полного отчуждения.
Попытавшись найти семейное счастье во второй раз (Шлиман в то время уже занимался эпохальными поисками гомеровской Трои), он в точности повторил свою прежнюю ошибку: одержимый великими идеями человек почему-то был уверен, что любовь в семье сложится в процессе совместной жизни. Поразительно практичный в бытовой жизни и вопиюще незадачливый в интимных отношениях обладатель миллионов создал некий шаблон будущей жены. Среди прочего, по его словам, она должна была обладать «ангельским характером», быть «пусть бедной, но образованной» и обязательно «любить Гомера». «Может быть, вам знакома какая-нибудь сирота, – писал он своему греческому другу, – дочь ученого, вынужденная служить гувернанткой, обладающая нужными мне качествами». Семья в иерархии жизненных приоритетов Шлимана занимала даже не второе место, поэтому он допускал выбор спутницы жизни «вслепую», как выбирают собаку – по экстерьеру – или заказывают автомобиль, ориентируясь на необходимые технические характеристики. Самым изумительным моментом второй женитьбы Шлимана стало игнорирование предупреждения, которое он получил, тестируя будущую жену, словно профессор студентку. На вопрос Шлимана: «Почему вы хотите выйти за меня замуж?» – еще не научившаяся лгать Софья Энгастроменос смущенно ответила: «Такова воля моих родителей: мы бедны, а вы человек богатый». Но Генрих Шлиман пережил и такой ход: просто не обратил на это внимания, слишком уж ему нужна была хозяйка в доме, слишком он, истощенный своими поисками, надеялся обрести с кем-нибудь внутренний покой. Может быть, все и получилось бы, если бы сам Шлиман полностью перестроился и если бы изначально в отношениях не были замешаны деньги. Но тридцать лет разницы и глубокая эмоциональная пропасть, над которой был ловко выстроен мост из денежных знаков, долгое время скрывали внутреннее противоречие и абсурдность этого союза. Софья в первые годы с охотой принимала участие в раскопках и порой даже играла роль хорошей жены. Но в один момент все неожиданно рухнуло, и престарелый ученый, которого боготворило полмира, обнаружил, что живет с совершенно чужим ему человеком, к тому же беззастенчиво пользующимся его средствами. Стареющий археолог прозрел, но лишь для того, чтобы умереть на мостовой. Чем не типичный сюжет незрелых отношений, которые через годы почти в точности скопируют Василий Кандинский и Нина Андреевская?! И мудрость, и глупость повторяются в этом мире с удивительной цикличностью.
Примерами психологической незрелости и ложных надежд в браке могут служить такие печально известные пары, как Сергей Есенин и Айседора Дункан, Владимир Высоцкий и Марина Влади, Михаил Булгаков и Татьяна Лаппа, Альбер Камю и Симона Ие. К сожалению, подобные пары составляют большинство. Ни один из двоих участников таких союзов не отличается способностью создать и поддерживать на плаву лодку семейного счастья, либо деформированные представления о семье одного из пары не позволяют ей развиваться. Фальшивые установки и фетиши вместо позитивно сформированных представлений о браке служили и служат теми подводными рифами, которые уничтожают флотилию отправившихся за счастьем суден.
Еще одним измерением психологической зрелости является общая линия поведения супругов после формирования семьи, в частности реакция каждого из них на раздражители. Хотя главным образом это касается соблазнов интимного плана, диапазон раздражителей может быть гораздо шире. Другими словами, говоря о психологической зрелости семьи, мы подразумеваем, в том числе, и готовность каждого из супругов к подавлению. С некоторой натяжкой можно допустить, что небольшая часть предельно увлеченных личностей, преимущественно с глубоко укоренившейся в сознании системой внутренних законов нравственности и высокой этики, не испытывали каких-либо стремлений, уводящих от семьи или прямо ведущих к ее разрушению. Это, как правило, личности с обостренным самосознанием, и среди них могут быть как фанатично преданные семейным догмам люди, так и абсолютно отвергающие союз мужчины и женщины. К первой когорте могут быть отнесены Николай Рерих и Альберт Швейцер, ко второй – Исаак Ньютон и Никола Тесла.
В то же время необходимо выяснить, каким на самом деле может быть приемлемый для каждого из супругов порог подавления, то есть до какого момента подавление приносит пользу семье, не искажая психику каждого из партнеров? Если мы рискнем вспомнить Зигмунда Фрейда с его колким замечанием, что в основании цивилизации лежит постоянное обуздание человеческих инстинктов, то сама по себе идея подавления не покажется слишком жесткой. Более того, известный философ Герберт Маркузе взял на себя смелость заявить следующее: «Основные инстинкты человека, беспрепятственно преследующие свои цели, несовместимы с любыми продолжительными объединениями ради самосохранения: они разрушают даже там, где соединяют. Неуправляемый Эрос так же губителен, как и его неумолимый двойник – инстинкт смерти. Разрушительная сила обоих инстинктов проистекает из их стремления к удовлетворению, которое культура дать не способна, – удовлетворению как самоцели – в любой момент». Впрочем, эта мысль не является революционно новой: великий русский философ Николай Бердяев еще в начале XX века утверждал, что «когда сладострастие становится самоцелью, оно приводит не только к разврату, но и к разрушению личности». К сентенциям этих мыслителей можно присовокупить опыт развития человека. Никто не станет отрицать, что на том участке истории эволюции homo sapiens, который не вызывает у нас сомнения, общественной моралью женщине было позволено гораздо меньше, чем мужчине, то есть ее традиционный уровень подавления под воздействием доминирующей морали всегда был выше мужского, всегда являлся сдерживающей силой, сохраняющей семью. Между тем мы хорошо знаем, что истинное влечение женщины ничуть не меньше мужского. «Женщина является самкой в той мере, насколько она себя таковой ощущает», – говорит Симона де Бовуар, как бы намекая на то, что внутренняя установка для женщины является определяющей силой. Вот что сообщает психоаналитик Вирджиния Сатир: «Я не верю, что есть женщина, которую физиологически привлекает лишь один мужчина», добавляя при этом, что «в каждой паре есть три составляющие: я, ты и мы» и что «степень любви между супругами зависит от того, как эти двое справляются с тремя частями». Другими словами, в какой мере действуют установки каждого, в такой мере определена ценность самого союза. При этом женщина в силу исторически сложившегося большего опыта подавления может нести гораздо больший груз духовности, чем мужчина с его нередко поощряемыми обществом полигамными устремлениями. Но можно не сомневаться: чем более весомой является духовная составляющая брака, чем большее ощущение ценности отношений с конкретным близким человеком, чем сильнее внутренняя установка на семейный союз, тем меньше желания реагировать на внешние, находящиеся за пределами семьи раздражители. Естественно, что сил семье может добавить господствующие в общественном сознании установки, развитые благодаря пропаганде, установкам государства и мнениям интеллектуальных или духовных лидеров, а также религии. Религиозная философия Востока учит, что вожделение, если оно не контролируется волей, выходит за пределы семьи. Страсть не может быть удовлетворена, как огонь не может быть полностью насыщен дровами. Стоит подумать над этим.
