Борис Никитин - Мы и наши дети
СООБРАЗИЛ!
У Алеши трудная задача: хочется ему вытащить из Антошкиной кроватки подушку, а она толстая — между планками не пролезает. Что тут делать? Алеша пробует и так и сяк… — Ника-а-ак! — огорчается Алеша и с силой тянет подушку за углы к себе. Ручонки срываются — и Алеша плюх на пол! — А-а-а! — громко плачет он от обиды. Бабушка Дина спешит ему на помощь, но папа останавливает ее на полпути. — Пусть сам сообразит! И Алеша, видя, что "скорая помощь", к которой он часто прибегает, остановлена, перестает хныкать и быстро находит выход. Он подставляет к Антошиной кроватке табуретку, мигом влезает на нее и через верх вытаскивает злополучную подушку. — Саабазий! — удовлетворенно повторяет он папино любимое слово и мчится с подушкой к бабушке в комнату. — Ну вот! Видите! — не может удержаться папа от улыбки по адресу бабушки. Ей на этот раз нечего возразить. Она молча улыбается и идет за Алешей. А на другой день послала мама Алешу отнести кастрюльку с остатками каши на кухню. Алеша остановился перед закрытой дверью и не знает, как быть. — Никак! — произносит он с сердцем. Мешает кастрюля в руках. Бабушка Дина слышит Алешино досадливое "никак" и спешит ему на помощь. Но папа уже начеку и опять отрезает ей путь. — Это задача, каких в жизни бывает много. Пусть попробует решить ее сам. — Но ведь он еще не знает, как ее решать. Ему в первый раз надо показать, рассказать, научить надо. А ты требуешь от него невозможного, — энергично протестует бабушка Дина. — А кто первый раз объяснял, как надо спутник запускать? Или космические корабли? — не сдается папа. — Додумываются же люди до всего? И никто им даже первый раз не объясняет! Алеша не ждет конца этого спора, ставит на пол кастрюльку и, ухватившись за ручку двери, открывает ее. Это, конечно, не открытие Америки, но это одно из решений задачи. — Вот вам и невозможное! — радуется папа новой Алешиной победе. А бабушке приходится молчать. Она только что доказывала, что в первый раз это невозможно. На самом деле Алеша, конечно, не думает о том, первый или пятый раз он решает эту "задачу". И знаменитое "я сам!" к нему еще не приходило. Он подходят ко всему гораздо проще. Бабушки делают за него, и когда он их просит, и когда они сами считают нужным помочь ему, и Алеша пользуется этим вовсю. Папа с мамой так не делают. Ну, что ж! Приходится соображать самому. И он быстро "перестраивается" в зависимости от обстановки. Через час-два он уже входит в курс дела и ведет себя, как надо взрослым. Вот идет папа за водой к колонке. В одной руке у него два ведра и китайское коромысло (короткое, с веревочками), а в другой Антоша. Алеша в саду с бабушкой. Он бегает по дорожке и поливает из своей маленькой лейки камешки, щепочки и даже иногда грядки. Но бабушками командует бойко: — Налей ис? вадицьки! — и одна бабушка наливает ему из ведра воды. — Дай паицьку А?се! — и другая бабушка подает ему палочку. Папе такая готовность бабушек угодить Алеше очень не по душе, и он приглашает его с собой: — Идем водички принесем! Алеша, не долго думая, мчится с лейкой к закрытой калитке на улицу. — Папа, акой пазянстя! — просит он, останавливаясь перед калиткой. — Ты сам, Алеша, открывай, — предлагает ему папа. — Нии-как! — пробует разжалобить папу Алеша. Но это не дает результата. Тогда Алеша ставит в сторону лейку и двумя ручонками открывает калитку. Папа проходит с Антошей, Алеша бежит следом, но… без лейки.
— Куда же тебе воду наливать? Где лейка? — спрашивает папа, открывая кран. — Патияй, — удрученно произносит Алеша и бежит к калитке. Папа наблюдает за ним. Алеша с ходу, толчком, открывает калитку, пробегает мимо лейки и прямо к "скорой помощи": — Бабуська, леицьку! — А ты куда ее девал? — бросает свою грядку бабушка и спешит навстречу. — Патияй! — огорченно разводит ручонками Алеша. — Ну, пойдем поищем! — и, взяв Алешу за руку, бабушка ведет его к калитке, около которой стоит "потерянная" лейка. — А это что? — показывает бабушка на лейку. — Леицька! — обрадованно хватает ее Алеша и тут же, берясь одной рукой за калитку, просит бабушку: — Акой, пазянстя! — и та с готовностью открывает ему калитку. Улыбающийся Алеша мчится к папе. "Вот как тут быть? — думает папа. — Алеша только что сам открывал калитку, а тут попросил бабушку. Мог бы сам найти лейку, а это сделала бабушка. А если так всегда и всюду? Если никакие обстоятельства не заставят его самого "решать задачи"? Если всегда рядом будет для этого "бабушка"?
ПРО ШТАНИШКИ
К полутора годам мама сшила Алеше несколько трусиков, коротеньких, на резинке, а спереди на каждые трусики пристрочила красный треугольничек. — Ну-ка, давай найдем, где тут красный треугольничек! — предложила утром мама Алеше, но положила (хитрая какая!) трусики так, что ничего красного не было видно. Алеша стал искать красный треугольничек. Поднял трусики, но под ними на кроватке тоже ничего не оказалось. — Куда же он девался? — удивленно сочувствовала мама Алеше. И Алеша полез в трусики. Не залез ли треугольничек внутрь? И там ничего не было. У Алеши даже складочка на лбу от сосредоточенности. И вдруг круглая Алешина рожица расплылась в улыбке. — Нас?й! — протянул он маме трусики, крепко ухватив их за красный треугольничек. — Не спрячется он теперь от нас, — тоже улыбается мама. — Мы его вот так положим, — укладывает трусики отметинкой наверх. Ножки уже Алеша умеет протягивать, чтобы помочь маме надеть штанишки, но теперь мама не подтягивает их наверх, а говорит Алеше: — Давай-ка штанишки подтянем! Берись за резинку! Раз-два! И готово! — Алеша серьезно тянет на животик резинку. — Где у нас красный треугольничек? — спрашивает мама. — Пуицьки (на пуговичке), — это бабушка называет Алешин пупочек "пуговичкой". Но теперь это "обозначение" пригодилось. Алеша запомнил, что красный треугольничек на "пуговичке", и на другой день долго сидел утром на кровати и крутил свои трусики так и сяк. Но надел трусики самостоятельно. Правда, потом он частенько еще предпочитал бегать голеньким, чем надевать трусики, а если ему досаждали: "Надень!" — он просил это сделать кого-нибудь из старших. Все-таки вначале трудновато было справиться со штанишками. То две ноги попадут в одно отверстие, то не найдет Алеша, куда совать вторую ногу. Но через месяц-полтора уже не только снять трусы, но и надеть их стало для Алеши сущим пустяком.
И поесть спокойно не дадут!
Воскресное утро проходит в обычных будничных хлопотах: папа с Алешей убрали свои кровати, принесли воды, сделали еще кое-какие дела "по хозяйству". По дороге остановились у турников и минуту-две позанимались на них. После такой зарядки позавтракать неплохо. И Алеша уже в кухне около мамы. — Сейчас картошка дожарится, и будем завтракать, — говорит мама. — Ты пока разверни плавленый сырок! Алеша влезает на стул и сосредоточенно принимается за работу. Вот обертка снята, сыр лежит на тарелке, ароматный, вкусный. Не удержавшись от соблазна, Алеша тянет сыр в рот. — Подожди, Алешенька, сырок будем есть вместе с папой. А сначала картошку поедим, — останавливает его мама. Алеша, помедлив секунду, нехотя кладет сырок на тарелку, немного огорченный слезает на пол и бежит к папе. — Папа, идем! — зовет он папу и тянет за руку в кухню. Но картошка еще не готова, и папа с Алешей успевают принести масло, нарезать хлеб и еще помочь маме кое в чем. Бабушка Дина тут же готовит завтрак для своих "больших детей": дяди Володи и тети Тани — и наблюдает за Алешей. А Алеша снова на скамейке у плавленого сырка, не сводит с него глаз. — Мама, маа-инький кус?цек? — и Алеша складывает щепоткой два пальчика. Слово "маа-инький" он произносит таким трогательный тоненьким голоском, что бабушка не выдерживает: — Лена! — обращается она к маме. — Картошка когда еще изжарится, а ребенок будет ждать, нервничать. Покормите его — он успокоится. — За пять минут от голода еще никто не умирал. Даже медицина не знает таких случаев, — говорит мама, — пять минут потерпеть тоже надо уметь… Наконец картошка готова, мама ставит сковородку на стол и часть откладывает Алеше на тарелку. Теперь не до спора, Алеша, надувая щеки, студит свою картошку и, поддев вилкой кусок, осторожно подносит к губам. Картошка на сковороде заметно тает. Аппетит у всех завидный. Покончив со своей порцией, Алеша "берет на буксир" папу с мамой, и сковородка быстро очищается. Чай еще горяч, и, пока он остывает, мама намазывает масло на хлеб, а Алеша приподнимается и пытается через весь стол дотянуться до печенья. Животиком он опрокинул свою чашку: лужа на столе, лужа на полу — беда! Алеша наш в слезы. — Что ж вы смотрели? Ребенок чашку близко к краю поставил, надо было отодвинуть! — замечает сердито бабушка. — Нет, он должен смотреть сам, — отвечает папа и этим совсем выводит бабушку из себя. Но это только начало сраженья, легкая перестрелка. Главная баталия начинается после того, как папа говорит, что Алеша больше чаю не получит. Тут не выдерживает даже Алеша, очень мужественно ходивший за тряпкой и вытиравший лужу. Утихнув было, он вновь громко плачет, и это дает бабушке право идти в атаку. — Но он же хочет пить, тем более после картошки! Дайте ему чаю! — Свой чай он разлил. Пусть теперь пьет воду, — не отступает папа. Алеша, видя бабушкину поддержку, заливается пуще прежнего. — Черт знает что такое! — хлопает дверью дядя Володя. Сражение в полном разгаре. Нам припоминается все, делаются самые ужасные предположения и предсказания. И чай у нас уже остыл, и Алеша перестал плакать, заедая свое горе печеньем без чая, а бабушки все продолжают возмущаться. И чудесное, солнечное воскресное утро потускнело, померкло. Настроение у всех испорчено… — А может быть, и не надо всего этого? — иногда сомневается мама. — Может быть, это действительно пустая трепка нервов для всех, и в первую очередь для Алеши? Но когда за обедом и на следующий день мы видим, как Алеша предусмотрительно отодвигает от края стола стакан, как осторожно переставляет чашку с молоком, всякие сомнения пропадают: надо делать так, как мы делаем. Теперь, когда кто-нибудь удивляется свободе и непринужденности поведения Алеши за столом, папа говорит: — О! Он у нас теперь человек опытный, знает, что стакан легко опрокинуть, а кашей можно обжечься. Теперь все трудности уже позади, и мы "пожинаем плоды". Действительно, опыт Алеша начал приобретать давно. "Самостоятельно" есть он начал с восьми месяцев, когда мама впервые дала ему в руки бутылочку с кефиром. А к одиннадцати месяцам он уже делал первые попытки есть кашу ложкой. Но каждый раз папа или мама "мешали" (бабушкам было чем возмущаться): то ложку не так взял, то кашей капнул на клеенку. — Давай сюда ложку! Не умеешь еще! — говорили мы, и ложку приходилось отдавать. Обидно все-таки! Но когда Алеше исполнился год, папа сам привез ему три легкие чайные ложки. — Возьми, как папа! — и Алеша берет почти верно. Папа чуть-чуть только его поправляет. Месяца через три Алеша не только ложкой, но и вилочкой справляется с картошкой и макаронами. Его уже можно сажать одного за маленький столик, и каша из блюдца попадает в рот, а не на пол и не на столик. И теперь на Алешу за столом действительно приятно посмотреть — так ловко он орудует и вилкой и ложкой. Ест он быстро, по-деловому, даже чуть серьезно, пока не наестся. А потом говорит: — Пасиба, наейся, — и вылезает из-за стола. А его аккуратностью за столом мы можем даже гордиться. Как-то мама усадила за стол вместе с Алешей и его 6-7-летних приятелей. Ели кашу. Справились с кашей почти все одновременно. Ребятишки, поблагодарив маму, убежали домой, а мама и Алеша стали убирать со стола. Алеша при этом заглянул под стол. — Мама, кь?ски! Оказывается, убирать-то надо было не столько на столе, сколько под столом: там была каша, но была она под всеми стульями, кроме Алешиного. А однажды Алеша сделал замечание даже маме. На завтрак мама сварила макароны. Алеша ест вилкой и только в трудных случаях помогает ручонками. Макароны попадаются длинные. Он очень сосредоточен. А мама "невнимательна" и уронила на стол макаронину. — Мама, наканяйся! — серьезно советует Алеша маме и придвигает тарелку поближе к ней. Мама смущенно улыбается и старательно наклоняется над тарелкой, поднося вилку ко рту. — Наклоняюсь, Алешенька, наклоняюсь! — говорит она Алеше, а сама смотрит на папу. Тот с трудом прячет улыбку, а потом говорит: — Вот наш Алеша и советы дельные дает!
