Геннадий Федотов - Русская печь
Когда невеста отправлялась к венцу, она дотрагивалась до печки, чтобы узнать, какая у нее будет свекровь. Если печь была еще теплой, то свекровь будет доброй, а если уже остыла — неприветливой и злой.
После венца новобрачные отправлялись в дом мужа. Войдя в дом, молодая снимала с себя поясок и бросала его на печь. Это было знаком того, что отныне она вступает в семью мужа под защиту его очага. В Вологодской губернии, чтобы приобщиться к дому мужа и его очагу, молодая должна была посмотреть на печь и трижды обойти вокруг стола.
У западных славян приобщение к супружескому очагу происходило несколько иначе. Как только молодая переступала порог, она вытаскивала из горящей печи полено, обгоревшее только с одного конца. Обойдя три раза вокруг печи, она трижды резко встряхивала полено так, чтобы от него в разные стороны разлетелись искры. Согласно старинной примете, чем больше искр, тем больше будет детей и изобильнее жизнь. После этого молодуха бросала полено обратно в печь.
На Украине, наоборот, молодухе запрещалось смотреть на печь и заглядывать в ее устье, поскольку боялись, что она может навредить свекру и свекрови. Взглянув на устье печи, она могла про себя произнести: «Велика яма, сховается тато и мамо». Пройдет некоторое время, и «тато и мамо», то есть свекор и свекровь, вскоре умрут. Чтобы оградить их от возможных козней невестки, присутствующие на свадьбе женщины загораживали печь плотной живой стеной. Накануне свадебного застолья печке приходилось изрядно по трудиться. Варили холодец, пекли пряники, пироги… Шаркала в печи кочерга, лязгали ухваты, ударяясь о бока горшков и чугунов, гремели противни… С самого раннего утра до поздней ночи хлопотала у печи хозяйка со своими помощниками.
Свадебное застолье начиналось с печки, печкой и кончалось. Даже танцевать, и то приходилось от печки. Когда наступала пора расходиться, гостям подавали горшок каши и разгонные пряники. Когда последнее угощение съедали, кто- нибудь из гостей с силой бросал пустой горшок в печь, приговаривая: «Сколько черепья, столько молодым ребят!» Если горшок разбивался на множество мелких черепков, это сулило молодой семье многочисленное потомство. Печь была с домочадцами не только в радости, но и в горе. Как только человек умирал, в доме немедленно открывали печную трубу, чтобы выпустить душу покойного на небеса. На русском Севере у печи совершали специальный обряд. Он описан Н. Клюевым в одном из стихотворений:
Четыре вдовы в поминальных платках:
Та с гребнем, та с пеплом, с рядниной в руках;
Пришли, положили поклон до земли,
Опосле с ковригою печь обошли,
Чтоб печка-лебедка, бела и тепла,
Как допрежь, сытовые хлебы пекла.
Посыпали пеплом на куричий хвост,
Чтоб немочь ушла, как мертвец,
на погост… Хрущатой рядниной покрыли скамью,
На одр положили родитель мою…
Почти повсеместно существовал обычай: после похорон, едва переступив порог дома, прикладывали ладони к печи и грели руки. Если печь в это время топилась, к ее устью подносили, потирая, руки… Это делалось для того, чтобы ненароком не занести в дом смерть. Очень впечатлительные люди заглядывали в устье печи и смотрели на живительный огонь, который помогал освободиться от гнетущего чувства страха.
ХРАНИТЕЛЬ ОЧАГА
В каждой крестьянской семье бессменным покровителем и хранителем очага издревле считался домовой. Он незримо покровительствовал не только огню русской печки, но также дому и его обитателям, домашнему скоту, полям и садам, храня их от воров и недоброго глаза. В одном из стихотворений А.С.Пушкина к домовому обращены такие слова:
Поместья мирного незримый
покровитель,
Тебя молю, мой добрый домовой,
Храни селенье, лес, и дикий
садик мой,
И скромную семьи моей обитель!
Да не вредят полям опасный
хлад дождей
И ветра позднего осенние набеги;
Да в пору благотворны снега
Покроют влажный тук полей!
Останься, тайный страж,
в наследственной сени,
Постигни робостью полунощного вора
И от недружеского взора
Счастливый домик охрани!..
Хотя домовой был невидимым, иногда он все же появлялся перед некоторыми домочадцами в образе маленького сухонького старичка с седыми всклокоченными волосами на голове и свалявшейся бородой. Считалось, что он любит полакомиться кашей и вздремнуть в теплом уголке на печи.
В зависимости от расположения духа, он мог жить и на шестке, и в подпечке, и за печью. Поэтому в старину был обычай бросать за печку сметаемый с шестка мусор, «чтобы не переводился домовой».
На Руси домового называли хозяином, кормильцем, доброхотом, доброжилом, добродеем. Люди верили в его доброту и справедливость.
Домовой не только присматривал за огнем, печью, домом и хозяйством, но и зорко следил за поведением каждого домочадца. Если, к примеру, нерадивая хозяйка не соизволила привести избу в порядок (не подмела пол или не вымыла посуду), то не миновать ей справедливой кары. Разгневанный домовой мог сорвать с нее ночью одеяло, а то и того хуже, сбросить неряху с кровати на пол. Чистоплотной и аккуратной стряпухе домовой всячески выказывал свое расположение. Он незримо помогал ей раздувать в печи уголья или же высекать огонь с помощью огнива. Да мало ли в какой помощи нуждалась хозяйка. Но если баба с утра ходила по избе растрепанной и все у нее валилось из рук, домовой целый день не давал ей покою. То он наступал ей на подол так, что бедная баба падала на ровном месте, то дергал ее за растрепанные волосы. А когда она в таком виде доставала из печи чугунки или раскаленные уголья, то мог подпалить ей свисающие космы. Сплетницам, любившим точить лясы и перемывать соседям косточки, домовой насылал типун на язык — болезненный прыщик, который мешал не только говорить, но и есть. Такую же награду получали заядлые сквернословы, ведь ругаться в избе, где стоит печь, считалось большим грехом. Перепивший хозяин дома тоже нередко ощущал на себе «ласку» домового. Среди ночи вдруг наваливался он на пьяного человека и душил, не давая ему продохнуть, до тех пор, пока несчастный не просыпался в холодном поту. С глубоким презрением домовой относился к лежебокам, особенно к лежебокам-печепарам, которые валялись на печи, не зная меры. Однако остается загадкой: почему он позволял Емеле-дураку лежать на печи сколько душе было угодно. Чем ему потрафил этот знаменитый лодырь? Домовой всегда заранее узнавал об опасности, которая подстерегала хозяина и его домочадцев. Если семья была дружная, трудолюбивая и жила с ним в ладу и согласии, домовой старался предостеречь ее от грядущих несчастий. Забравшись за печку, в подпечек или трубу, он плакал, стонал и охал так, что крестьянам чудились в этих звуках тревожащие душу слова: «Ух, к худу! Ух, к худу!» Встревожится тогда хозяин, поспешит проверить, все ли в его хозяйстве ладно. И смотришь, обнаружил какой-нибудь изъян. Стоило его устранить, как все опять шло своим чередом. Случалось, что в семье к домовому относились пренебрежительно, домочадцы без конца ссорились, а хозяйство велось из рук вон плохо. Во время очередной ссоры выведенный из терпения домовой начинал швырять из печи горящие дрова, выбивать из печной кладки кирпичи, бить горшки. Большинство крестьян не сомневались в справедливости домово го и в случае подобных выходок старались изменить свое поведение. Мало того, чтобы незримый покровитель не обиделся и не покинул дом, его задабривали и оказывали всяческие почести. В те дни, когда пекли хлебы, домовому клали за печку специально испеченные крошечные хлебцы.
В трудные минуты жизни к домовому даже обращались за помощью. Случалось, что хозяин уходил в город на сезонные работы или уезжал туда с предназначенным на продажу обозом зерна. Если он не возвращался в намеченный срок, встревоженная хозяйка становилась перед печью и «вопила» (слезно просила): «Дым — домовой, верни хозяина домой!»
Раз в году, на Ефремов день (7 февраля), на Руси повсеместно отмечались именины домового.
Старые люди говорили: «Ефрем Сирин, запечник, прибаутник, сверчковый заступник». Одному богу известно, каким образом христианский святой превратился в домового-запечника, покровителя сверчков. В этот день домовой капризничал, уходил на двор и потешался там над домашними животными. Порой он был не прочь сыграть злую шутку даже над самим хозяином.
