Андрей Анисимов - Записки рыболова

Я не помню случая, чтобы я загубил свою добычу. Настоящая проблема с пойманной рыбой у меня возникла всего один раз, но то отдельная песня.

Рыбец в одесском гарлеме

Дело было на Буге, но не там, где я описывал рыбалку, когда мы остановились у смотрителя маяка. Случай, о котором пойдет речь, произошел напротив Очакова на Русской косе.

Я уже не помню названия деревеньки, где мы с женой сняли комнатку. Днем я писал этюды, а утренними и вечерними зорьками рыбачил. На Русской Косе мы оказались без машины. Из Очакова нас привез маленький кораблик, два раза в сутки переплывающий Буг. Буг в этих местах широченный, поскольку граница его вод и вод Черного моря размыта. Рыбачить без лодки с берега на огромной реке тоскливо, и чаще всего я получал жалкие трофеи в виде мелкого подлещика, густерки, плотвы и бычков. После русской косы наш путь лежал в Одессу, в которой я раньше не бывал и куда очень рвался. Последние два дня дул штормовой ветер, и я на берег не выходил. Но на третий мне надоело сидеть и ждать погоды. Назавтра нам предстояло ехать в Одессу, и просидеть так последний день – перспектива не из радужных. Я взял спиннинг и, жмурясь от ветра и, сплевывая песок, пошел удить. На берег катили настоящие морские волны, шипела пена и летели брызги. Ловить без лодки я мог только донкой. Спиннинг, оснащенный тяжелим грузом и несколькими крючками, и служил этой донкой.

Я нанизал червяков на все крючки и что было силы метнул груз. Метров на двадцать мне удалось закинуть свою приманку. Спиннинг я держал в руках, чтобы почувствовать поклевку. Но волны дергали леску, и понять, что происходит на конце удилища, было затруднительно. В какой-то момент мне показалось, что я почувствовал не механическое движение от волн, а живое подергивание. Я лениво, так на всякий случай, подсек, рыбы не ощутил, но снасть вынул. Крючки сказались голые. Это придало интерес моей безнадежной затее. Насадив крепче свою насадку, я метнул снова и теперь очень внимательно кончиком удилища «слушал». Подергивание не заставило ждать. Я подсек и понял, на крючке рыба. По тяжести это не могли быть бычки.

Я начал скручивать катушку. Берег был пологий, и из пены волн показались две серебристых рыбины граммов на восемьсот каждая. Я их внимательно разглядел. Эту рыбу я раньше никогда не ловил – рыбец. Я видел ее множество раз на базаре, но сам поймал впервые. Ни ведра, ни сумки я особой, не брал, не слишком веря в удачу, и теперь пришлось копать в песке яму и класть добычу туда. За два часа я израсходовал всю наживку и натаскал штук тридцать пять. Иногда все крючки выходили из воды с уловом. Вытянуть три рыбца из волн – это уже работа. Экземпляры как на подбор, одного размера и веса. Отправившись в домик нашей хозяйки, я добыл холщовую сумку. Вернулся, а яму с рыбой найти не могу. Ветер занес ее песком, сровнял с берегом и так замаскировал, что и следа не осталось. Я почти отчаялся. Но превратить свой улов в песчаный могильник не хотел. Не знаю, может быть, если бы я не отыскал рыбцов, это сильно бы облегчило нашу дальнейшую бродячую жизнь. Но я их отыскал. Хозяйка наотрез отказалась от подарка. Свежую рыбу она не ела. По совету старушки, я засолил улов в большом тазике. Наутро мы переложили рыбца в пакеты и потащили солеными и мокрыми к пристани. Пакеты с рыбой весили не менее двадцати килограммов. Добавляя этот вес к нашей поклаже, неожиданный трофей создавал серьезный дискомфорт. Я вообще ничего не люблю таскать в руках, а тут вещи и рыба. Жена героически пыталась взять на себя часть груза, но я из джентльменских привычек не дозволил. Кроме веса, соленая рыба еще и изрядно воняла. Эта была вонь не испорченного продукта, просто рыбий запах. В Одессе мы намеревались остановиться у незнакомого мне пожилого живописца (однокашника моего тестя) и его супруги. Я знал, что жена художника негритянского происхождения. Ее ребенком привезли в Союз родители, поверив в сталинскую симпатию к чернокожим. Теперь это была уже пожилая дама. Квартира четы в старом мемориальном доме располагалась на третьем этаже, что в нашем современном градостроительстве соответствует шестому. На счастье, негритянка не относилась к любительницам стерильной чистоты. По белому кафелю кухни из прекрасного мрамора уверенной поступью прогуливались тараканы. Я никогда не бывал в Гарлеме, но думаю, что после одесской квартиры моих хозяев, меня там удивить было бы нечем. Поэтому наш рыбный багаж даму не напугал. В апартаментах имелся балкон, где сушились внушительных размеров предметы интимного туалета негритянки. Для вяленья наших рыбцов веревки на балконе были любезно освобождены. Но вывесить рыбу – это только полдела. Еще предстояло уберечь ее от назойливых одесских мух, которые не сомневались, что рыбцы предназначены для продолжения их навозного рода. Все время пребывание в легендарном городе я изобретал, как оградить мой улов. Теперь, когда рыба проделала с нами такое путешествие, отдать ее мухам – просто позор. Марля, уксус – все пошло в дело. Улов сохранить мне все же удалось, но ценой прогулок по дневной Одессе. Через три дня рыба настолько завялилась, что ее уже можно было убрать в холодильник и везти в Москву. Чета терпеливо снесла мои рыбацкие хлопоты, но за это я был наказан приглашением в мастерскую хозяина-живописца, где тот целый день показывал мне свои тоскливые холсты и требовал восхищенного участия. Я, борясь со сном, таращил глаза и говорил банальности. Позволить себе высказать мои настоящие мысли в данном положении я не смел.

Рыбцы благополучно добрались до столицы и оказались весьма привлекательными на вкус. Они подавались к пиву почти целый год. Но когда я вспоминаю цену, которую мне пришлось заплатить за последнюю рыбалку на Русской Косе, меня охватывает ужас.

Тере, кейла!!!

Записывая давние рыбацкие приключения, я никак не подберусь к собственной речке, на которой живу уже около двадцати лет и которая стала основным местом моих рыболовных подвигов. Речку эту зовут Кейла, и она протекает у меня под окнами. Все началось с того, что я решил завести себе загородный дом.

До конца восьмидесятых литературным трудом я кормиться не мог, потому что никогда не умел писать то, чего было можно печатать. Писал в стол, а зарабатывал ремеслом керамиста, поскольку по образованию художник. Керамика требует печей и мастерской. Такая мастерская у меня имелась и находилась в подвале жилого дома на Ленинском проспекте в Москве. Но работать в подвале весьма неприятно и для здоровья не пользительно.

Я решил завести себе загородный дом. Сперва думал о Подмосковье, но друзья из Эстонии присоветовали завести его там. Границ тогда не было, езды одна ночь и пятнадцать рублей купе, а на машине и еще дешевле. Бензин стоил копейки. Преимущества жизни в загородном доме в пригороде Таллинна очевидны. В сельском поселке магазины, прачечные, почта и все необходимое. Деревенские дома в Эстонии снабжены водой и канализацией. Я могу рыбалить в самых глухих и дикарских местах и относиться к быту с неприхотливостью питекантропа, но жить и работать постоянно без чистого клозета и горячей воды не умею. Все это и склонило к решению приобрести дом в прибалтийской Республике. Друзья дали объявление в газету о намерении купить недвижимость. Я наезжал на несколько дней и оглядывал предложенные адреса. Дом на берегу речки Кейла сразу ответил всем моим пожеланиям. Нет, не сам дом. Он был не достроен, многое предстояло доделывать, но под окнами река! О таком рыбацкая душа может только мечтать. Я не долго раздумывал – и не жалею. Двадцать лет жизни тому доказательство. Лучших соседей, чем эстонцы, трудно себе представить. Говорят, что они хмуры и нелюдимы. Ничего подобного. Простые эстонцы тактичны и застенчивы. Они очень бояться нарушить твой покой и потому дружескую инициативу проявляют осторожно. Конечно, сперва они сторонились русского и опасались проявлений национального характера. Ждали, когда я начну напиваться, играть на гармошке и поджигать их дома. Но, поняв, что у меня по жизни другие планы, стали общительными и с удовольствием помогали мне обживаться. Сосед, мастерская которого упирается в мой забор, сам художник, специалист в выделках кож, стал моим хорошим другом. Но это вовсе не значит, что мы каждый день пьем вместе водку. В гости друг к другу мы заходим всего несколько раз в год. А зачем? Все местные новости мы сообщаем в беседах у забора. Такие беседы случаются часто, поскольку дел на участке у каждого хватает. Моей маме восемьдесят пять лет и, уезжая, я оставляю ее на своих эстонских соседей. Матушка, пока, дай Бог, вполне самостоятельна, но пожилой человек может приболеть, в доме возможны сбои техники – отопление, вода, электричество и прочее. Я абсолютно спокоен, зная, что соседи моментально придут на помощь и днем и ночью.

Вообще, должен признаться, что за двадцать лет жизни в этой милой и уютной стране я ни разу не столкнулся с так называемым национализмом. Это я могу утверждать. Вовсе не значит, что у русских, постоянно живущих в республике, нет проблем. Я в другом положении. Я дачник, свою московскую прописку и Российское гражданство менять никогда не помышлял. Русским, постоянно живущим в Эстонии, приходится учить язык. А как наши люди любят это делать, известно. Многих загнали сюда на военные заводы. Эти заводы теперь никому не нужны и закрыты. У людей нет работы. Все же эти проблемы скорее социального, чем национального характера. Развал огромной страны пришелся на наше поколение и принес немало горя в жизни многих людей. Но принес и такое, о чем двадцать лет назад я не мог и мечтать. В первую очередь, он принес мне возможность писать то, что я думаю, и забыть слово цензура. Поверьте, ни в одной из строчек этой книги нет оглядки, понравятся мои записки властям или нет. Я пишу людям и пишу, как думаю. Именно этого двадцать лет назад я не мог себе представить…