Кристофер Николь - Рыцарь золотого веера
Филипп не сводил с него глаз. – Поэтому я хочу, чтобы ты побыл здесь, но не давал воли своим рукам.
– Да, мой господин.
– А теперь иди сюда и сядь рядом. Я хочу, чтобы ты разделил со мной трапезу.
– Я, мой господин? – Ты.
Мальчик помедлил и уселся рядом с Уиллом. Девушки обменялись взглядами, потом положили палочки для еды и ему.
– Сакэ, – приказал Уилл.
Девушка поклонилась и поставила на стол маленькую бутылочку. Он налил чашку, осушил её и снова наполнил. Девушки не сводили с него глаз.
– Ты познал многих мужчин, Филипп? – спросил он.
– О да, мой господин, – горделиво ответил мальчик. – Даже даймио пользуются моими услугами. А когда они устраивают пиры, я представляю там.
Уилл выпил ещё чашку сакэ.
– Ты представляешь там?
– Обычно с моим другом Кокудзи. Странно, что господин Норихаза не прислал сюда Кокудзи, чтобы мы вдвоём развлекали вас.
– Да, – отозвался Уилл, – действительно странно. Девушки стояли напротив на коленях, улыбаясь. Знают ли они? Конечно. Или, во всяком случае, теперь догадались.
– Наверное, – сказал он, – господин Норихаза подумал, что тебя будет достаточно. Он, конечно, знает о моём обете.
Филипп взглянул на него, его губы дрожали.
– Он ничего не сказал мне об этом, мой господин. Он побил меня сегодня утром, чтобы я получше развлёк вас. Потому что, когда меня бьют, моя штучка становится очень твёрдой и высоко подымается. Мой господин, почему бы вам не поколотить меня? Тогда бы я был очень хорош. Даймио находят меня очень хорошим, мой господин.
Уилл обнаружил, что бутылка опустела. Он решил было хлопнуть в ладоши, да передумал. К чему пьянеть? Это даже опасно, потому что Филипп был в самом деле исключительно привлекателен, и сам воздух, казалось, был пропитан соблазном. Он взмахнул рукой:
– Унесите все это. – Но мой господин ничего не съел, – запротестовала одна из девушек.
– Я не голоден, – ответил Уилл. – Унесите это всё. И постелите постель. Я хочу спать.
Служанки переглянулись, посмотрели на Филиппа и снова хихикнули.
– Андзин Миура – человек огромной силы, – одобрила старшая из девушек. – Это хорошо. В январе ночи длинные.
Он стоял у окна, разглядывая лагерь Токугавы. Он стоял так каждый день, вот уже две недели, смотря на облака над горами, на то, как они, сползая в долину, проливались дождём, а порой шёл снег. Но снег тут же таял – слишком близко было море, да и февраль уже заканчивается. Не за горами и весна.
Он разглядывал и воинов Токугавы, работавших без отдыха. Внешний ров уже был засыпан, стена снесена – как и было оговорено. Но это произошло несколько дней назад, а армия сегуна оставалась по-прежнему в лагере. И продолжала работу. Над чем, он сказать не мог, из окна было не разглядеть. Но каждый день отряды, занятые на работах, шагали куда-то с кирками и лопатами, и каждый день самураи Тоетоми высыпали на стены центральной крепости, наблюдая за ними, трубя в сигнальные рожки и провожая их презрительными выкриками.
Как странно. Его должны были выпустить отсюда ещё неделю назад.
И что тогда? Исида Норихаза получил шанс отомстить, и он его не упустил. Покидая Осаку, Андзин Миура покинет и сына. И тот всю жизнь проведёт, погрязнув в содомском грехе и мужской проституции. Ничего, впрочем, постыдного – для самурая. Исида Норихаза, видно, долго думал над этим и нашёл способ отомстить. Он обращался с Андзином Миурой с изысканной вежливостью и окружил его большим комфортом и роскошью, чем даже полагалось заложнику неблагородного рождения. На взгляд японца. И этим он его уничтожил. Как теперь Андзин Миура сможет спокойно уснуть в своей постели, зная, что Филипп развлекает даймио в Осаке?
Это было тяжело. Но ещё тяжелее было думать о Магдалине. У неё ведь отобрали сына через несколько недель после рождения. И было ли это единственным её наказанием? Или она согласилась с планом Норихазы? Она, очевидно, снова пользовалась расположением принцессы Едогими, ведь она по-прежнему прислуживала ей.
Могла ли какая-нибудь женщина согласиться на нечто подобное, когда речь шла о её сыне? Кто знает? Кто знает, что за мысли в их головах. Даже в голове Сикибу.
Боже, как жарко. Ах, какая беспечная мысль. Сикибу наверняка просто убивается от тревоги за мужа, оказавшегося заложником в Осаке. Известие, конечно, уже дошло до неё.
Наверняка? Он выполняет свой долг перед Токугавой. Так зачем беспокоиться за его судьбу?
Он обернулся, заслышав звук открывающейся двери. Четырнадцать дней провёл он безвыходно в этих стенах, обслуживаемый только четырьмя девушками и Филиппом. Девушкам было ещё рано накрывать к ужину, а Филипп, как обычно, пристроился в дальнем уголке, что-то рисуя. Девушки как-то принесли бумагу и тушь, и Уилл набросал изображение парусника, потому что Филипп часто расспрашивал его о кораблях.
– Вы, Андзин Миура, – сказал тогда мальчик, – великий штурман. Мы много слышали о вас, мой господин.
– От своей матери? – вопрос вырвался у него совершенно непроизвольно.
– Всякий слыхал об Андзине Миуре, – ответил Филипп. – Человек, который умеет строить корабли получше даже голландских.
Поэтому он нарисовал Филиппу корабль. Английский корабль, гордо бегущий по волнам. Больше того – набросал внутренние планы и даже показал его в разрезе. Его работа. Он ведь корабельный плотник. Только и всего. Корабельный плотник, попавший в ад. И работавший на дьявола.
Филипп был в восторге. Он часами разглядывал чертежи, мысленно бродя вдоль и поперёк по кораблю или даже командуя им. В конце концов, море и корабли были у него в крови.
И так же, часами, Уилл рассказывал. Это было единственным развлечением. Он рассказывал о долгих месяцах, проведённых в море, рассказал Филиппу о битве с Армадой, о ледяных горах, плавающих у Северного мыса, о воинах-дикарях в Кейп-Лопес, о неоглядных просторах Южной Атлантики, о пингвинах и снегах Горна, о Великом океане. Отец, разговаривающий с сыном.
Возможно, эти четырнадцать дней он даже был счастлив… Но Филипп поначалу просто растерялся. Его истинкты были столь тщательно вылеплены, что он просто чувствовал себя обделённым. Но за эти последние несколько дней даже он оттаял.
Двери медленно распахнулись. За ними виднелась обычная стража. Как будто и не было этих пятнадцати лет. Но на сей раз там были не его служанки со столиками и пищей, а Ода Юраку, одетый в ярко-оранжевое кимоно. Один.
– Андзин Миура, – сказал Ода Юраку и поклонился. – Мне очень жаль, что я не смог посетить вас раньше. Вас, наверное, все позабыли.
– Мне здесь вполне уютно, – отозвался Уилл.
– Впрочем, у вас есть мальчик, – закончил Юраку. – Он вам по вкусу, Андзин Миура?
Уилл поклонился:
– Он очень умный мальчик, мой господин Юраку… Он приложил много усилий, чтобы скрасить моё пребывание здесь.
Несколько секунд Юраку не сводил с него взгляда, едва заметно нахмурившись. Затем он ещё раз поклонился и пошёл к окнам.
– Я двоюродный брат Оды Нобунаги. Пятнадцать лет я был его правой рукой.
Уилл нахмурился:
– Я знаю это, мой господин.
– Когда Нбунага умер, я встал перед выбором, Андзин Миура. А Асаи Едогими – моя племянница.
– Я знаю это, мой господин. – Но сердце его забилось чаще. Может быть, у него всё-таки есть друг в этом замке?
– Эти люди, – продолжал Юраку, – они ничтожества. Простолюдины. А я происхожу из величайшей семьи страны.
– Столь же великой, как Минамото, мой господин? – спросил Уилл.
Юраку взглянул на него и повернулся к двери.
– Я хочу поправить своё прежнее пренебрежение к вам, Андзин Миура. Вы поужинаете со мной?
– Охотно, мой господин Юраку. Если вы позволите мне принять ванну и переодеться.
Юраку поклонился, и полчаса спустя Уилл шагал за ним по широкому, отделанному деревянными панелями коридору, вверх по бесконечно изукрашенным лестницам, по затянутым гобеленами каминным залам, снова вверх по лестницам. В этом замкнутом пространстве он терял чувство направления. Но сейчас они наверняка где-то высоко, почти под крышей башни. Направляясь куда? На встречу с кем? Пот градом лил с него. И как рукоять короткого меча вонзилась ему под рёбра! Но самыми неожиданными были те слова Юраку.
Ширмы скользнули в стороны. Это уж наверняка не тюрьма. Юраку вошёл в комнату величиной татами в тридцать, где их ждали около полдюжины вельмож. Здесь были братья Оно, Санада и Исида Норихаза, но они оставались на полу. Потому что на возвышении виднелась маленькая, лёгкая фигурка юноши лет двадцати, в небесно-голубом кимоно.
– Коутоу, Андзин Миура, – шепнул Юраку и сам поспешно опустился на колени. Уилл последовал его примеру, а Хидеери положил руки на бёдра по освещённой веками традиции, прежде чем подозвать их ближе.
– Андзин Миура, мой господин принц, – объявил Юраку. Уилл опустился на колени рядом с возвышением.
– Человек с пушками, – произнёс Хидеери. – Я много слышал о тебе, Андзин Миура. Твои ядра чуть не убили мою мать.
