Эдуард Лимонов - Великая мать любви
29
"Опять! - Она встала. - Что-то не в порядке с alarme*. Уже который раз сегодня. Извините". - Она вышла, прикрыв очень чистую и белую дверь. Я давно уже знал что чистые и белые двери переживают владельцев так же, как и грязные, а сменив сотни крыш над головой, убедился в том, что "стройте свой дом у подножья Везувия", - самая разумная заповедь, однако у них можно было сидеть в пиджаке и рубашке, без четырех свитеров, и я бы выбрал их квартиру, если бы мне предложили выбрать. Разумеется за ту же цену. Романтизм мансарды был мне ни к чему, в моей жизни романтизма было уже много, сплошной романтизм, я бы пожил для разнообразия в теплой квартире. * Сигнализационная система.
Мяуканье прекратилось.
"Без аларма, увы, не обойтись, - сказала она входя и усаживаясь в кресло. - В доме коллекция картин. К нам уже пытались забраться несколько лет тому назад. Но с алармом приходится все время помнить о нем, - она вздохнула. - У нас очень сложной системы аларм, с разными программами..."
"Ко мне влезли в октябре, - сказал я. - С крыши, разбили стекло в окне. Среди бела дня. Правда ничего ценного не нашли, взяли только золотые запонки. Однако противно. Чувствуешь себя жертвой". Я не поведал ей пикантных деталей ограбления. Например то, что чемодан, содержащий коллекцию наручников, цепей и искусственных членов из розовой резины был раскрыт вором или ворами и все эти прелести валялись в центре комнаты. Вор или воры не прихватили ни единого "Эс энд Эм" предмета. Очевидно, у них были нормальные сексвкусы.
"Кошмар! - воскликнула мадам Бертье. - Полиция не обеспечивает секъюрити граждан."
"Секъюрити это миф, - сказал я. - Обеспечить безопасность квартир никакая полиция не в силах. Тотальная секъюрити вообще невозможна..."
"Ну разумеется, - воскликнула норвежская женщина и уселась поудобнее. Лицо ее сделалось оживленным. Очевидно вопрос секъюрити ее живо интересовал. - Но мы не говорим о тотальной секъюрити, речь идет хотя бы о том, чтобы убрать преступников с улиц и от дверей наших квартир".
"Лучше ничего не иметь, дабы ничего не терять, - изрек я мудро. И тотчас сообразил, что говорить подобные вещи в наполненной ценностями квартире глупо. - Что касается личной безопасности, то даже президентов убивают. Простому же человеку уберечься от настоящего врага невозможно. Всякий может убрать всякого. Представьте себе, вы
30
возвращаетесь вечером и у ворот вашего дома сталкиваетесь с человеком... Он преспокойно вынимает револьвер и без эмоций и лишних телодвижений стреляет в вас. Садится в машину и уезжает. Первый полицейский, исключая счастливый случай, появится не раньше, чем через десять минут. За это время автомобиль пересечет треть Парижа..."
"Ну, это вы насмотрелись "поляр"*, мсье Лимонов, - сказала она, слабо улыбнувшись, как бы веря и не время мне. - Не преувеличивайте". * Т.е. полицейских фильмов.
"Я не хожу в синема и по ТиВи смотрю только новости, мадам. Я лишь хочу сказать, что от решительного врага в современном супергороде уберечься невозможно. Наше счастье еще, что современная цивилизация разжижала волю всех, преступников тоже, и как следствие этого - враг, обыкновенно крикливый хрипун, коего хватает лишь на скандал, ругательства, или вдруг, в крайнем случае, на короткую вспышку драки. Дальше дело обыкновенно не идет. Но не дай бог ни вам ни мне приобрести ВРАГА. В Соединенных Штатах у меня были знакомые, похвалявшиеся, что способны убрать мешающего мне типа за пять тысяч долларов.
"Сказки, распространяемые преступным миром для устрашения граждан..."
"Вовсе не сказки, - обиделся я. - Моего друга Юру Брохина убили выстрелом в затылок в его апартменте в Нью-Йорке в 1982 году. - И я позволил себе уколоть ее. - Вы, люди миддл-класса, изолированы от криминального мира, тесно соседствующего, кстати сказать, с миром простых людей, вашими деньгами и предрассудками. Живете вы в гетто для обеспеченных граждан, общаетесь исключительно с себе подобными. Потому мир кажется вам чистым и светлым. Подобный дорогим магазинам или залам музеев. Но пройдитесь, скажем, по Пигалю и вы можете заметить край какой-то другой жизни, сотни и тысячи людей работающих в бизнесе продажи секса. Вы увидите, разумеется, лишь легальную его часть. Но даже она впечатляет. В кафе сидят азиаты, югославы и арабы в тесных пиджачках и с тяжелыми глазами. Часами ничего не делают и беседуют... Вы когда-нибудь задумывались, о чем? Что они фабрикуют?**"
** Т.е. замышляют.
"Признаюсь, я была на Пигале всего два раза в жизни и оба в voiture***. Я успела увидеть множество бедно одетых мужчин. Все они как бы чего-то ждали и вглядывались в перспективу бульвара." *** В автомобиле.
31
"Около года, мадам, у меня была любовная связь с женой бандита. Да-да, настоящего бандита. За время этого странного романа я успел узнать насколько криминализирован Париж... Вы даже себе не представляете..."
В коридоре зазвенел телефон. Она извинилась и вышла. Произнесла там несколько невнятных фраз и возвратилась в комнату.
"Это Мишель. Он извиняется. Он все еще в ателье. Он ждал, когда схлынет трафик. - Она уселась в кресло.
Я знал, что рабочее ателье Мишеля Бертье находится в десяти минутах ходьбы от квартиры. Он сам сообщил мне когда-то, что с удовольствием совершает aller-retour в ателье и обратно пешком. Так что какой трафик, почему нужно брать автомобиль? Чтоб полчаса добираться в нем до квартиры?
Она очевидно поняла по моему лицу, что я нуждаюсь в объяснении. К тому же я ждал обыкновенно по-английски точного ее мужа уже 25 минут. "С тех пор как Мишеля ограбили он предпочитает пользоваться автомобилем." "Ограбили?"
Судя по ее глазам, она жалела, что проговорилась. Возможно он не велел ей никому говорить. "Да. Черный парень встретил его у выхода из метро, последовал за ним, вынул нож и потребовал бумажник... Мишель, вы же знаете, он бывший военный, экс-офицер разведки Де Голля, и вдруг какой-то сопляк угрожает ему ножом, Мишель рассердился и отказался отдать бумажник... Черный ударил его по лицу... Разбил ему очки, нос... при падении Мишель ударился головой и бедром. Потерял сознание..." "Да, - пробормотал я. - Да..."
"Физический ущерб - меньшее из зол, - сказала она грустно. - Он полежал в постели несколько дней и оправился. Морально же, он кажется до сих пор не отошел от этого fait divers*... Вы понимаете... как вам сказать, морально, с ним произошла трагедия. То есть собственная беззащитность его потрясла. И для бывшего офицера, прошедшего через войну это должно быть особенно обидно. Куда обиднее, скажем, чем для профессора литературы... Хотите еще водки?" * Так называется отдел происшествий во французских газетах.
Я взял Шивас-ригал. Она, может быть не сознавая, что делает, налила себе то же самое. Села. "И еще, если бы хотя бы он не был черным... Вы знаете, Мишель только что вместе с несколькими коллегами выступил в печати против апартеида, они начали компанию, и Мишель, как бы душа всей этой компании в прессе. Ясно, что нельзя
переносить преступность одного индивидуума на всю расу, но ему было бы легче, если бы грабитель оказался белым..."
"Много было денег в бумажнике?" - спросил я, сознавая, что вопрос глупый. Но иногда следует задать глупый вопрос дабы избавить умного человека от проблемы. Я захотел дать ей возможность прекратить исповедь.
"Восемьсот франков, кредитные карты... Но денег не жаль и о краже карт я тотчас заявила, так что грабитель не сумеет ими воспользоваться. Но меня заботит Мишель... вы знаете, в нем как бы что-то сломалось. Он стал очень молчаливым... иной раз я застаю его сидящим, глядя в одну точку, как бы отключившимся от реальности. Лучше бы это случилось со мной... На меня бы это не произвело такого впечатления. Я пережила бы подобную историю куда легче. Я ведь крепкая женщина севера..." - она грустно улыбнулась.
Вновь зазвонил телефон и мадам Бертье, вздохнув, вышла. Прикрыла за собой дверь. Я оглядел гостиную. Желтый приятный теплый свет. Несколько ковров. Вдалеке, в квадрате коридора видна окниженная сплошь стена библиотеки. Уютное гнездо, храм литературы и искусства. Лишь в окна, приглядевшись, можно увидеть темный, волнующийся, рычащий, свистящий и завывающий Париж, внешний мир... После войны полковник погрузился на сорок лет в спячку, в теплый, интеллигентский, сходный с детским сон. Он всерьез поверил, что мир светел, организован и безопасен... Но пришел большой черный парень со стройными ногами в джинсах, в кожаной куртке с прорванной подкладкой (почему эта деталь пришла мне в голову?) подкараулил пухлого седовласого буржуа, отличную мишень, у метро, и ударом в лицо разбудил Мишеля Бертье. Очнувшись на ночной улице, отирая кровь с лица, полковник, слабые ноги подгибались, встал, держась за ствол дерева. И побрел домой. Старость, конец жизни, унижение быть сбитым с ног, лишенным очков, беспомощным... Я ли это, в свое время посылавший парашютистов в тыл врага, на задания, заведовавший судьбами людей, я ли это бреду, сощурив глаза, с трудом узнавая улицы?.. - подумал Мишель Бертье...
