Эдуард Лимонов - Великая мать любви
Подойдя ко все еще шумной и яркой в ночи Централ-Парк Южной, я почувствовал что меня тошнит. Прислонясь к ограде, я извергнул ядовитые свинину, портвейн и булочки, облученные взглядом Больного Ума...
Существует научная теория, согласно которой все возможно лишь в строго определенное время. Если объяснить инцидент в Централ-Парке согласно этой теории, получится, что я насильственно вторгся в новое время с поступком из старого времени, и несовместимость между ними едва не уничтожила меня. В 1977 г. я бродил по ночному Нью-Йорку, излучая иное биологическое поле сильное и опасное. Силы же моего сегодняшнего поля (поля парижского писателя), несмотря на всю мою храбрость и опыт, едва хватило чтобы оттолкнуть Больной Ум. В 1977-ом Минотавр ко мне побоялся бы приблизиться. Один Минотавр к другому Минотавру.
В СТОРОНУ ЛЕОПОЛЬДА
Я пропустил вываливающуюся из "Флор" пьяную компанию, и вошел. "Кафе "Флор"- вспомнил я одну из острот Леопольда, - напоминает бухарестский вокзал в последние дни войны." Действительно, разнообразие, переходящее в хаос и сегодня господствовало на бухарестском вокзале. Леопольд сидел на своем обычном месте у дальней стены. Одет он был небрежно: твидовый пиджак и джинсы. Что мне не понравилось, - я тщательно культивирую образ Леопольда-эстэта, и когда он ведет себя не в соответствии с образом, меня это обижает. По левую руку от него примостился человек в старомодном длинном белом плаще. Леопольд вещал, а человек внимательно слушал. За спиною субъекта в плаще помещалась компания панк-японцев, - несколько молодых ребят одетых в смесь мужских и женских тряпок. Японцы были обильно политы перекисью водорода - светлые пятна зияли на их головах в самых неожиданных местах.
"Хай Леопольд!"
"Хэлло Эдуард! Это мой друг Юлиус. Когда-то мы знавали с ним лучшие времена."
"Хэлло Юлиус..." Я сел. Выражение "лучшие времена" могло означать что угодно. Могло значить, что Юлиус был любовником Леопольда. Могло также значить, что у них, у Юлиуса и Леопольда, было когда-то еще больше денег, чем у них есть сейчас. Впрочем мне не было известно, есть ли у Юлиуса деньги. У Леопольда, я знал, есть достаточное количество денег, но Леопольд работает. Я заказал себе виски со льдом и прислушался к тому, о чем они говорят.
"Настоящие деньги начинаются с десяти миллионов" - сказал Леопольд. При этом все его крупное лицо, включая мясистый турецкий нос, снисходительно сморщилось. "Ты Юлиус, никогда не имел таких денег..."
"С десяти миллионов франков?" - поинтересовался я.
"Долларов". "Юлиус долгое время занимался продажей картин, - объяснил Леопольд. - Ты когда-нибудь слышал о Гренель-галлери, Эдвард? - И не дожидаясь моего ответа, ответил сам. - Он продавал художников двадцатых годов". Выдан короткую справку, он повернулся к Юлиусу, который в это время размотал и опять замотал неопределенного цвета шарф вокруг горла, и сказал, обняв меня за серое плечо тренчкоат, вывезенного мною из Нью-Джерзи, Соединенные Штаты. "Эдурд - писатель с Рамзэй и Альбан-Мишель* , мы с ним большие друзья." И Леопольд прижал писателя Эдуарда к себе, переместив на сей раз руку к нему на шею.
* Т.е. публикует свои книги в изд-вах "РАМЗЭЙ' " "Альбю-Мишсль "
У всех свои слабости. Писатель Эдуард простил Леопольду его слабость. Леопольд - мой друг и только, но этому Юлиусу, очень может быть, что его бывшему или настоящему любовнику, Леопольд желает показать, что и писатель его любовник.
Пусть покажет, с меня не убудет. Если Леопольду нужно, чтобы Юлиус красивый потасканный блондин с длинными, чуть тронутыми сединой волосами и тонкими чертами нервного лица считал бы, что у Леопольда Любовник Писатель, что же... Выручая друга, я положил Леопольду руку на плечо и некоторое время просидел так, улыбаясь и поглаживая Леопольда по холке. На деле же у Леопольда в любовниках сейчас бандит югослав, весь в татуировках.
Они опять заговорили по-французски. Я некоторое время послушал, как Леопольд объяснял Юлиусу, почему именно настоящие деньги начинаются с десяти миллионов, но быстро вспомнив, что мне еще очень далеко даже и до ста тысяч франков, всегда еще успею приобрести нужные сведения, занялся рассмотрением внутренностей бухарестского вокзала. К тому же французский язык в больших количествах меня до сих пор еще утомляет.
За соседним столом фотограф, судя по его мягкому английскому - француз, показывал американской модели фотографии тестов и они безмятежно беседовали на языке дяди Сэма, без тени сексуальности, дружественно... Очевидно наслаждаясь и общей профессией и тем, что они сидят в кафе "Флор" и это Париж, а не родной штат Южная Дакота в случае модели и родная нормандская деревня в случае фотографа. Я давно уже не видел таких счастливых лиц. Вокруг модели и фотографа на нескольких стульях покоились всевозможные яркие современные тряпки, каковые эти счастливые молодые люди сняли, размотали или отстегнули от себя.
На диване напротив Юлиуса, Леопольда и Эдуарда, отделяемый от них проходом, по которому торопились к бару и от бара седые, похожие на разорившихся графов официанты, сидел принц Гамлет... В джинсах, в остроносых ботинках, принц хмурил темные брови и микроскопическими глоточками время от времени отпивал из бокала пиво.
За юношей, на том же диванчике, но отдельно, сидела девушка в лисьем полушубочке и черной шляпке с серой лентой и пила из высокого бокала зеленую жидкость. Она вертела бокал в пальцах, сверкала глазами под шляпой, снова и снова оглядывала зал, один раз задержалась взглядом не мне и моем тренч-коат, но тотчас перевела взгляд и прощупала японцев. Ни Гамлет ни девушка в шляпе не обращали друг на друга никакого внимания. Каждый хотел чтобы его подобрали и куда-нибудь повели. В другую жизнь. Обедать. Танцевать. Впустили, пусть на немного, на ночь, на сутки в чужую жизнь.
"Эдуард, - взял меня за руку Леопольд, - Нам пора. Я зарезервировал стол в "Липпе". "Подумай о том, что я тебе сказал" - поучительно обратился Леопольд опять к Юлиусу, и взяв с дивана короткую куртку на экзотическом меху неизвестного происхождения, влез в один рукав, потом во второй. Красивый и нервный Юлиус встал и смущенно молчал, теребя шарф.
Было десять тридцать вечера. Над бухарестским вокзалом клубился обильно сигаретный дым. Один из панк-японцев, толстый, выливал пиво в клетчатую кепку. Пришла большая компания состоящая из индивидуумов прямо противоположных стилей жизни и возрастов, от бюрократов средних лет в костюмах-тройках и при соответствующих лицах и галстуках, до... юноши в размалеванном стрелами плаще... Соединенная неизвестными узами компания стала усаживаться, устраивать гнездо с помощью двух бывших румынских графов благородно-зловещего вида в белых куртках.
"Good Ilick, Юлиус" - пожелал я ему удачи. Юлиус улыбнулся. Формально. С Леопольдом они торопливо поцеловались. Мы вышли на мокрую улицу и пересекли бульвар Сен-Жермэн.
"Юлиус милый, но он дурак - сказал Леопольд убежденно, когда мы вошли в "Липп". - Когда-то он был моим любовником... Я правда его никогда не любил, - поморщился Леопольд и продолжал, остановившись среди зала. - Лет пять назад Юлиус открыл галерею. У него очевидно есть определенный торговый талант, он быстро сделал большие деньги. Но год назад он внезапно закрыл дело и продал галерею. Сумасшедший Юлиус, видишь ли Эдуард, решил стать писателем... - Леопольд саркастически рассмеялся. - Ему 37 лет и он до сих пор не знает, кем же собственно он хочет быть в жизни, мечется от одного увлечения к другому. Он любит искусство, Эдуард, но он напрасно обольщается, я думаю он совсем не творческий человек... Вырожденцы не способны к творчеству."
"Мне кажется, он из хорошей семьи? - предположил я, - Аристократ, очевидно приставка "дэ" и все такое прочее?"
"У тебя, Эдуард, как и подобает сыну советского коммуниста и человеку со свежей кровью, явная слабость по отношению к приставке "дэ". - Леопольд засмеялся и кивнул кому-то в зале. - От этого ты и спал с Диан, признайся?"
Он пожалел меня и обтекаемо назвал "человеком со свежей кровью". Мог бы назвать и плебеем, или простолюдином, или дворнягой. "С Диан я спал из любопытства. Я ее изучал".
"Что?" - обернулся он. Мы наконец добрались до седого мэтрдотеля.
"Еще несколько минут, пожалуйста, - сказал мэтр. - Стол для вас накрывают". "Кто это? - востребовал Леопольд у мэтра, схватив его за руку. Глазами Леопольд указал на прошедших в обеденный зал двух темноволосых женщин средних лет. - Не греческая ли это актриса... забыл имя...?".
Лицо мэтра изобразило глубочайшую сосредоточенность. Затем из глубины своих шестидесяти лет он выудил искомое. "Папп?" - спросил он Леопольда неуверенно.
"Пирр?" - спросил Леопольд мэтра неуверенно.
"А с ней принцесса греческая!" - закончил мэтр ликующе, и удалился. Его позвали и он пошел проконтролировать какое-то действие своего персонала.
Он тотчас вернулся и провел нас к столу. Стол стоял посреди большой ресторанной дороги, В центре. Мы уселись рядком на кожаный диванчик, и мэтр задвинул нас столом, при этом стукнув меня по коленке.
