Маркиз Сад - Двойное испытание
– Оцените хотя бы раз по справедливости, кто чего стоит, и от этого все мы только выиграем.
– Будь я столь безрассудна, что пожелала бы заявить свое право на вашу привязанность... потребовалось бы нечто вроде залога одержанной мною победы, неудачу я переживала бы болезненно... Поклянитесь мне, что эта вялая апатичная кукла никогда не внушала вам никаких чувств.
– От того ли, кто всецело в вашей власти, требовать такую клятву? Не прощу вам самой мысли об этом... Задет за живое настолько, что готов прекратить дальнейшие наши встречи.
– Ах, я так и знала, этот лукавец принудит меня просить у него извинения.
– Не тратьте слова понапрасну, многое из того, что происходит вокруг нас, кажется неправдоподобным.
– Наша с вами история точно из невероятных.
– Раз вы это чувствуете, откуда такая смятенность?
– Мне хочется избавиться от всего, что способно отнять вас у меня.
– Кто и что в силах оттолкнуть меня от вас?
– Не знаю, разве вас, мужчин, поймешь?
– Не судите обо мне общей мерою.
– Мне совершенно ясно: вы бы предпочли получить от меня прощение.
– У вас нет другого выхода... Ну же, довольно ребячиться, поедемте ко мне в имение на два дня, там я сумею убедить вас куда вернее, чем в Париже, задумывал ли я устраивать праздник для иной женщины, кроме моей дорогой графини...
И ловкий ухажер хватает свою испытуемую за руку и кладет ее себе на грудь.
– Жестокая, – говорит он восторженно, – здесь, в моем сердце, образ ваш запечатлен навеки, должно ли вам помышлять о том, что найдется соперница, способная пошатнуть ваше господство?
– Довольно об этом... ну что, дать вам согласие на два дня...
– Очень на него рассчитываю.
– Сказать по правде, это чистое безумие.
– Вы его совершите.
– Придется. Трудно противиться вашему напору, вы всегда возьмете верх.
– Всегда ли?
– О, не надо обобщать, существуют некие границы, которые я не перейду никогда... стоит мне усмотреть в вашем предложении хоть малейшее посягательство на мое благоразумие – откажусь со всей определенностью.
– Нет, нет, к строгости ваших правил мы отнесемся почтительно... Зачем мне добиваться, чтобы вы потеряли рассудок, если мои виды на ваш счет никак не сочетаются с обольщением? Обманывают женщину, которой пренебрегают, от нее ждут минутных удовольствий и, вкусив их, не намерены уделять ей внимание впредь. Как разительно непохоже обхождение с той, от кого ожидают счастья жизни своей!
– Приятно видеть, вы не лишены мудрости... Коль вы так настаиваете, я к вам поеду... но никакой показной роскоши – пусть хотя бы по этому признаку будет явлено различие между мною и соперницей моей; хочу, чтобы говорили, что с той дамочкой вы действовали парадно, с помпой, как с женщиной, к которой относятся церемонно, а со мной держались как с самой искренней и сердечной своей подругой.
– Поверьте, – говорит Селькур на прощание, – руководством к действию для меня станут одни ваши желания... устраивая праздник, на котором вы любезно позволяете вас чествовать, я немного тружусь и для себя, и несложно представить, что и сам я не успокоюсь, пока не пробужу в этих прелестных глазах выражение счастливой уверенности в своем всевластии, свойственное предмету любви и поклонения.
Селькур занялся подготовкой к празднику; за это время он два или три раза увиделся с графиней, чтобы не расхолаживать ее, пока она настроена решительно; так же не преминул он нанести два тайных визита к Дольсе, продолжая уверять ее в пылкости своих чувств; сейчас ему было яснее, чем прежде, сколь ранима эта чувствительная женщина, и сколь болезненно восприняла бы она известие о том, что ее вводят в заблуждение. Он проявил особенную тщательность, скрывая от нее все, что касалось праздника в честь Нельмур, а в остальном – всецело положился на волю судьбы и обстоятельств. Когда мы намерены принять решение, и побуждают нас мотивы силы непреодолимой, нужно, прежде всего, постараться их не разглашать, после чего без боязни поддаться неизбежным последствиям замысла своего – чрезмерные предосторожности могут расстроить его исполнение, и тем самым помешать нам добиться цели.
Утром двадцатого июля, в канун своих именин, очаровательная госпожа де Нельмур отправляется во дворец; к полудню она прибывает к въезду на проспекты; карету встречают два посланника и просят графиню задержаться на миг.
– Сегодня, сударыня, вас не ждали во владениях короля Оромазиса, – начинает один из них. – Спасаясь от пожирающей его страсти, он укрылся здесь, в глуши, дабы свободно предаться своим страданиям; ему так хотелось безлюдья, что он повелел разворотить все подступы, ведущие в его королевство.
Графиня вгляделась в открывшийся перед ней широкий проспект, и взору ее действительно предстали голые бесплодные деревья, лишенные листвы, разбитая дорога, на каждом шагу испещренная ямами и лощинами, пустынность... На какое-то мгновение она засомневалась и чуть было не попалась на эту удочку...
– О, так я и знала, у него в голове только одно – как бы выставить меня на посмешище! В ответ на такой прием, освобождаю его от дальнейшего ухаживания и возвращаюсь обратно.
– Постойте, сударыня, – удерживает ее один из посланников, – известно ли вам, что одного слова короля достаточно, чтобы изменить лик земли: потрудитесь подождать, пока его уведомят о том, что вы здесь, и он тотчас прикажет создать благоприятные условия для вашего проезда к нему.
– А что будет со мной во время этого ожидания?
– О, сударыня, неужели для того, чтобы уведомить короля, потребуется целое столетие?
Посланник взмахивает волшебной палочкой, и из-за дерева вылетает сильф, вздымается к небу, исчезает, возвращается с тем же проворством. Подлетает к карете графини, чтобы объявить, что она вольна выходить. Сильф стремительно носится по воздуху, повторное его кружение знаменует большие перемены. Пустынная полуразрушенная сельская улица, где не видно было ни души, внезапно заполняется трехтысячной толпой, взорам графини предстает великолепная ярмарка, на каждой стороне аллеи расположены яркие лавочки, ломящиеся от украшений и модных вещиц. Торгуют в лавочках очаровательные девушки в живописных костюмах, они наперебой расхваливают свой товар. Ветви деревьев, еще минуту назад высохшие и бесплодные, теперь изнемогают под тяжестью цветочных гирлянд и фруктов, а дорога, недавно казавшаяся непроходимой, теперь устлана зеленью, вокруг благоухают кусты роз, сирени и жасмина.
– Признаться, король ваш – просто безумец, – говорит графиня сопровождающим ее посланникам. Но, произнося эти слова, она меняется в лице, нетрудно заметить, сколь она польщена, горделиво оценивая усилия, предпринятые ради того, чтобы поразить и заинтересовать ее. Она продолжает свой путь.
– Королева, – обращается к ней один из посланников, – все безделки и кружева, услаждающие лучезарные ваши глаза, преподнесены вам в подарок; смиренно просим, соблаговолите сделать выбор по вашему вкусу, то, к чему прикоснутся белоснежные ваши пальцы, сегодня вечером вы обнаружите в предназначенных вам апартаментах.
– Это очень любезно, – отвечает графиня. – Знаю, как будет огорчен здешний правитель, если я отвечу отказом на его учтивую просьбу, постараюсь держать себя с не меньшим тактом.
И она начинает обходить аллеи, то слева, то справа, бегло осматривая лавочки, кажущиеся ей наиболее изысканными; немногое из увиденного удостаивает она прикосновения, хотя, признаться, дотронуться хотелось бы до большего; за ней внимательно наблюдают, не упуская из виду ни одного из ее жестов и взглядов, с равной исправностью отмечается и то, на что она указывает, и то, что она втайне желает; наблюдают также и за тем, с каким удовольствием рассматривает она некоторых красоток, торгующих драгоценностями... Вскоре станет ясно, в какой манере исполнит Селькур малейшее ее желание.
В тридцати шагах от дворца нашу героиню встречает ее поклонник, он символизирует дух Воздуха, за ним следует свита из тридцати человек.
– Сударыня, – говорит Оромазис (под таким именем читатель без труда узнает Селькура), – я был далек от мысли, что вы соблаговолите оказать мне такую честь: если бы я смел предвидеть милостивое ваше согласие, то прилетел бы раньше вас. Позвольте мне, – продолжал он, свидетельствуя почтение, – поцеловать каждую пылинку, по которой ступали ваши ноги, и униженно склониться перед божеством, правящим на небесах и вершащим судьбами земными.
В подтверждение сказанному, и дух, и все его окружение падают ниц, прямо на песок, графиня подает им знак, повелевая встать: ее приказ исполняется. Процессия движется к дворцу.
У парадного входа графиню почтительно приветствует фея Всесильная, это покровительница владений Оромазиса: высокая сорокалетняя женщина редкой красоты, в величественном наряде. Ее благожелательный вид вызывает расположение.
