Сергей Есин - Рассказы
Мне снились стройные ряды скелетов, поднимающиеся вверх по Б.Советской, выходящие на ул.Ленина, доходящие до пл.Восстания и строящиеся там в четкие шеренги. Они несли красные флаги с черными черепами. Среди покойников я узнавал своих верных товарищей суровой юности. Что ж нас так смертельно выкосило? Чума, одетая в черное, неистово дирижировала с балкона Дома Советов. Звучала какая-то адская музыка. Скелеты орали ей славу и готовились к последнему штурму.
Тут она разбудила меня и резко приказала ебать ее. Я отказался. Говорю: устал, блядь, смертельно
Что потом было. Это страшная сказка. Она разнесла все в квартире бедного Мартова, который забился в углу и крестился. Разгром был натуральный. Чума порезала ножом диван, ковер, картину, изображавшую свастику. Перерезала горло большому персидскому коту с мордой почти человеческой. Только литр водяры "Черная смерть" привел ее несколько в чувства.
Заканчивали мы с Чумой у Фадея на Б.Советской, куда слетелись последние птеродактили. Пили паленую водку, пели суровые песни, типа "Смело товарищи в ногу", "Варяг", "Там вдали за рекой"...Чума обнимала всех по очереди и целовала горячими губами.
.
ИМПЕРИЯ ЧУВСТВ ЗЛА
"Полюбил моряк морячку...голубой прибой..." пела пожилая женщина в черной потертой железнодорожной шинели, простых чулках и стоптанных чунях на больных ногах, проходя мимо поликлиники. "Я пьяная, а иду еще за бутылкой, потому что, понимаешь, мне мало" - обратилась она неожиданно к молодому доктору, для которого рабочий день только что закончился. "Ты меня, сынок, не осуждай, пожалуйста."
Не дай бог. Он и не думал. Скорее наоборот. Рожа у нее красная, глаза слегка выпучены и смотрят как бы с удивлением в разные стороны. А врач с восхищением наблюдал за ней, проходящей мимо. Покачиваясь. Напевая: "Ах, эти милые глаза в японском стиле, один сюда, другой - туда, меня пленили." Смеясь черт знает над чем. Удаляясь от него в сторону винного.
Он с сожалением смотрел на уходящую натуру. Вот бы прикоснуться к такой. А на следующий день и повезло крупно. Она на прием к нему пожаловала с утра пораньше. Вошла в кабинет полусогнутая: резкие боли, даже рези, можно сказать, в желудке. Выпила, должно быть, какой-нибудь дряни, вот и плачевный результат.
Врач велел ей раздеться наголо немедленно, не задавая лишних вопросов. И так все ясно. Уложил на кушетку. Железнодорожница безропотно подчинилась, готовая на все лишь бы прекратились страшные боли. На лице гримаса страдания, а пахнет от бабы каким-то керосином просто. Но даже этот неприятный запах почему-то возбуждал его. Тянуло к ней очень сильно. Особенно к нижней ее половине, чего там темнить. Но то, что скрывалось под трусами, было совершенно сверх ожиданий - густая, жесткая как сапожная щетка, обильная шерсть.
Он едва сдержался. Возбуждение было просто дикое.
Пощупал ее слегка для порядка, помял твердый живот (она вскрикивала то и дело), сказал, наконец, почти хладнокровно, деланно равнодушно: "Что ж, придется резать, женщина", - тут же, не дожидаясь ответа, выхватил из кармана халата острый ланцет и шарахнул по животу без всякой анестезии. Она закричала, заплакала, задергалась, заругалась. Он засунул руку глубоко в кровавое месиво, стал шарить там, искать чего-то. Она рыдала, причитала, молила сжалиться над ней и одновременно крыла его отборным матом. Даже пыталась плевать в него, но он ловко уклонялся, делая свое привычное дело, как учили. Долго копался во внутренностях у пациентки, даже вспотел немного. Пот капал со лба и по носу. Извлек, наконец, искомый кусочек пораженного мяса и бросил его решительно в ведро с какими-то ошметками. Провел осторожно рукой по надрезу и тот сразу же зарубцевался, только маленький совсем шрамик остался, еле заметный.
Вот и вся операция. Длилась-то всего минут пятнадцать. Женщина встала с облегчением. Вся боль сразу исчезла чудесным образом, как и не было ее совсем. Появилось легкость, бодрость, нахлынул прилив сил, энергии. Захотелось засадить срочно стакан водяры, заторнуть капусткой и салом.
--Какое там здоровье,- жаловалась она потом молодому хирургу в интимной атмосфере своего неприлично грязного жилья, угощая дорогого гостя от всей души самогоном,-- я ж вся насквозь отравленная. Когда еще лен этот на полях убирали, химии нанюхалась больше некуда. Понял? Если б не пила водку, давно б сдохла. Точно.-
"Раздеть бы ее, сучку, наголо, повозить мордой по грязи, нассать на нее, насрать, потом поставить раком и отхлестать мокрой половой тряпкой по жопе,"- размышлял врач. Дернув стакан ядреного гнета.
-- Потом еще по жизни всякие неприятности, ты учти это, пожалуйста,--продолжала Она, балдея на старые дрожжи.--Мужик мой помер три года назад, отравился водкой. Правда, это ладно. Погиб Максим и хуй с ним. Мишка Черный теперь зато ко мне открыто ходит постоянно. Частенько заглядывает. Когда хочу, прогоню, правильно? Зачем связываться. Он злится. Если я его выгоняю, говорит: не приду больше. А потом увидит меня, когда едет на своей дрезине, и бежит обратно сюда. Тянет его непреодолимо.-
--Видно, вы его притягиваете,--предположил молодой человек, сам, если откровенно, неслабо привороженный красномордой железнодорожницей.
Муж мой ладно, не жалко, а тут послушай, еще дочка молодая совсем умерла. Ей в школе ребята лягушку сунули за пазуху, она очень испугалась, начались припадки. Однажды упала головой в лужу и захлебнулась. Вот так в пятнадцать лет и ушла. Хорошо мне теперь одной в хате пустовать? Как считаешь?-
Он хотел пожалеть ее. Красные до блеска щеки немолодой женщины были уже мокры от слез. Утешить бы ее хоть немного. Но вместо жалости вдруг охватила ярость. Резко схватил большой столовой нож и решительным движением вставил его ей в бок. Она ахнула от такого сюрприза. И тяжело съехала со стула на пол. Рухнула и растянулась на давно неметенном полу. Он стал в исступлении топтать ее ботинками. Бил по голове, пинал все тело. Она корчилась, стонала, материлась и обливалась кровью.
Успокоившись минут через десять, не оставив на бабе к этому времени живого места - грудь вся синяя и под обеими глазами по большому фингалу - он вынул нож из глубокой раны и осторожно, с нежностью касаясь кровоточащей поверхности, заживил ее. Почти ничего не видно стало.
Железнодорожница, побледневшая от потери крови и слегка похорошевшая, лежала на диване.
***
--Подлюга ты вороная,-- говорила женщина доктору на следующий день, когда они гуляли вечером вдоль путей под грохот проходящих мимо составов, в основном тяжелых товарников,-- ты зачем меня зарезал, мясник?
--Это для профилактики,- отвечал он мягко, успокаивающе, как и положено медперсоналу.
--А-а-а, - протянула она, - а я думала..."
И вдруг запела громким хриплым голосом:"Но ты должен понимать, что я буду запивать..."
И, прервав песню на полуслове, просила у хирурга за что-то прощения.:"Ты прости меня, сынок, пожалуйста, я, ты знаешь, психованная .Жизнь у меня очень трудная. Мать меня родила, когда ей было пятьдесят четыре года, а отцу семьдесят восемь лет, У него были седые волосы и борода, глаза голубые-голубые, брови же густые и черные. А мать настоящая уродина была. Она людей ненавидела и живьем начала гнить. Червяки ее съели заживо. Так ее, сынок, бог наказал, потому что она идиоткой была."
. Возле станции догнивал большой фанерный щит с выцветшей надписью: СССР--оплот мира и социализма. "Здесь бы ее, сучку," подумал хирург сладострастно .Возбуждение было просто страшное. Между тем темнело, острее пахло углем, керосином, мазутом. Вспоминалась одна история из студенческого времени. Он познакомился с абитуриенткой, провалившей вступительный экзамен. Пригласил ее выпить, чтобы утешить. Она отказалась, он ей по роже--выпила, сучка драная. Стал обнимать--ломается. Он ей опять по роже--успокоилась. Попробовал раздеть - та ни в какую. По роже ей, обратно, по роже. Нормально разделась, падла. Успокоил он целочку эту.
Этот эпизод врач частенько вспоминал и смаковал с большим удовольствием. Железнодорожница тем временем кричала изо всех сил, чтобы перекричать грохот проходящих товарников:"Что б тебя черт забил! Выпил стакан и уже пьяный в дупель, дурень! Сразу за нож, живодер. Не умеешь водку пить, нюхай навоз. Понял? Я ж вся в былиночку высохла... такая жизнь...К тому ж в магазинах, сам видишь, одни иностранные тряпки - ни фуфаек, ни галош...Какие сами, такие, короче, и сани...вот теперь зверобой взять...Раньше, слушай несчастный, в газетах писали, что он полезный от всех болезней; от давления, например, и желудок успокаивает тоже, а теперь какой-то хуеплет, слышь, написал в газете "Гудок"...ты понял меня, ай нет?"--орала она охрипшим голосом.-"Я говорю, какой-то хуеплет написал, что коровы этот зверобой не едят, будто он для печени вредный...А я этому хуеплету, между прочим, не верю, чтоб ты знал. Сейчас вообще в газетах правды нет.
Или телевизор взять. Вот мы смотрим Изауру, рабыню, после Марианну. Теперь Просто Марию. Я, например, Санту Барбару очень люблю, про Си-Си...Смотрим, сынок, и переживаем, как будто это нас касается. Да? А ведь у нас самих разве нет горя? У нас же, слушай несчастный, то понос, то золотуха. Что, не так разве?"
