Анри де Кок - Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира
И так, потому что он не встал, потому что под предлогом, что для него не существует дня,– он продолжал покоится на ложе. Каждые шесть часов он посвящал нисколько минут на то, чтоб приказать зажечь лампады и подать ужин.
– Но нет причины, чтоб этому был конец! – проговорила царица.
– Эта чужестранка – волшебница!.. – кричали две тысячи наложниц.
– Да, – подтверждала Гермонтия, – это волшебница! Совершенно неестественно иметь такую маленькую ногу, как у неё… Это демон, овладений душой и телом моего супруга! Дорогой Амазис, мы тебя больше не увидим!.. Или, когда увидим, если это продолжится, – что останется от тебя – призрак! Несчастье! несчастье!
– Несчастье! несчастье! – повторяли две тысячи женщин.
Если б это имело конец! Все имеет конец, даже ночи царственной любви.
Прошло шестьдесят часов; утром Амазис позвал своих комнатных слуг, вел им открыть окна спальни и оделся…
В это время, в соседней комнате, Родопа, вспомоществуемая эфиопскими невольницами, также одевалась.
Когда туалет ее был окончен, ее привели к царю, который сказал ей с оттенком нежности и быть может сожаления, умеренного величием.
– Родопа, мы с тобой больше не увидимся. Но прежде чем расстаться я должен отплатить тебе за то счастье, которым ты меня дарила. Я даю тебе три милости. Говори, чего ты желаешь?
– Прежде всего, о царь, свободы, – ответила фракиянка. – Я невольница Манефты из Навкатриса.
– Ты более не невольница! Дальше?
– Потом, если боги будут столь милосердны, что дозволят мне прожить довольно долго, чтоб выполнить мой проект, – я прошу права воздвигнуть на песчаной равнине, близ пирамид Гермеса и Псамметиха I-го, третий, подобный им монумент на мой счет, который будет носить мое имя.
Амазис иронически наклонил голову.
– Ты, кажется, забыла, – сказал он, – что для того, чтоб построить подобную гробницу, мало быть царем, то есть существом которому боги вручили все могущество и все богатство… а ты…
– Я женщина без богатства и власти. Ты заблуждаешься царь! Мое могущество, против которого ничто не устоит, здесь… и здесь…
Родона постепенно касалась пальцем своих уст, еще влажных от поцелуев, своих очей, еще полных страстности. Она продолжала:
– Что касается моего богатства… признай что смертная, имевшая счастье провести 60-часовую ночь с Амазисом, царем царей, – с того времени может одним взглядом осчастливить не только мужчин этой страны, но даже мужчин всех стран, которые почтительно принесут золото к ее ногам.
Амазис поклонился. Все охотно соглашаются с рассуждением, которое льстит суетности.
– Действительно, отвечал он,– если рассматривать вещь с этой точки зрения, я признаю, что от тебя зависит вскоре иметь громадное богатство. И так, я позволяю тебе выстроить пирамиду возле пирамиды Гермеса и Псамметиха I-го. Какой же ты желаешь третьей милости?
В кедровом ящике, около Родопы, возвышался голубой лотос. Коснувшись его пальцем, Родопа скромно проговорила:
– Позволение сорвать и сохранить этот цветок в воспоминание твоей благосклонности…
Физиономия Амазиса осветилась самой ласковой улыбкой. Удовольствоваться цветком за шестьдесят часов сладострастия– это было и восхитительно, и грациозно, и ловко…
– Так как он тебе правится,– возьми его, сказал царь.– Но завтра он перестанет существовать. Вот другой, который не завянет, – другой, – помни, – если когда-либо твоя жизнь будет в опасности, тебе будет достаточно прислать его ко мне, чтоб моя рука распростерла над тобой покров спасения.
Проговорив эти слова Амазис отделил, сломив ветку, от золотой вазы удивительно сделанный цветок и подал его Родопе.
– И это еще не все, – прибавил он. – Царь не довольствуется тремя милостями, из которых одна заключается в подарке двух цветков, – он простирает далее свое великодушие к женщине, которую он любит. Я тоже хочу помочь тебе в постройка пирамиды. Следуй за Имбульдом; он проведет тебя к Мозуаху, моему казначею, который даст тебе во сто раз больше золота, чем может поместиться в твоих туфлях. Прощай!
И в последний раз подарив улыбкой предмет своей прихоти, царь удалился.
Туфли Родопы были очень малы, но когда они были сто раз погружены в царскую сокровищницу и вынимаемы наполненными, то в ней образовалась очень заметная пустота.
Нужно было двух человек, которые снесли бы эту массу металла в колесницу, которая отвезла Родопу в Навкатрис, где в тот же день она купила великолепный дворец.
И угадайте, кто был первым любовником Родопы, который в виде золотых слитков положил второй камень для ее пирамиды? Второй потому, что первый был дан Амазисом.
То был Манефта, весьма еще довольный получить за эту цену благосклонность той, которая три дня назад была его невольницей.
Едва прошло пять лет, и Родопа уже обладала почти всей суммой необходимой для постройки пирамиды.
Она рассчитала верно; её любовное приключение с Амазисом произвело шум. Сначала весь Египет доставлял ей любовников; затем настала очередь других стран…
Каждый день из Греции, Италии, Персии, Китая появлялся в Навкатрисе какой-нибудь любопытный путешественник, желавший насладиться восхищением при виде прелестей этой женщины, из любви к которой могущественный царь, изменив порядок природы, заставил ночь продолжаться шестьдесят часов.
Еще год или два, и куртизанка, успокоившись на лаврах, могла бы дать приказание начать постройку своей гробницы.
Обожаемая при жизни; уверенная, что после смерти она упокоится, как царица, под массой гранита и мрамора… Какое настоящее и какая будущность для дочери бедного фракийского рыбака! Ибо таково было происхождение Родопы. Отец её был рыбаком в Адере.
И все таки не смотря на все благосостояние, Родопа часто бывала задумчивой. Часто, утром, проснувшись и созерцая из окна своего дворца далекие небеса, или гуляя вечером одна по тенистым аллеям своего сада, она часто о чем-то вздыхала.
Чего же не доставало ей?
Мести.
Кому она хотела мстить? Кто оскорбил ее?
Если вы забыли, то она помнила.
То был Эзоп; она хотела отмстить ему.
«Увидеть его… наказать… и умереть!..» – думала она.
Но увидит ли она его? Зная о его наклонности к путешествиям, она надеялась, что он приедет в Египет. Начинался шестой год… Она теряла надежду
То была с ее стороны ошибка. Однажды, богатый вавилонянин Агзер, только что прибывший в Навкатрис, первой заботой которого было представиться прекрасной куртизанке, сказал ей:
– Я путешествовал с одним господином, который говорил мне о тебе.
– Как его зовут?
– Эзоп.
Фракиянка прыгнула к вавилонянину.
– Ты путешествовал с Эзопом?
– Да, и даже был очень рад, потому что это человек ученый. Он был в большом уважении в Вавилоне.
– А что он говорил обо мне?
– О! Ничего, чего бы не знал весь свет. Это преимущество знаменитостей интересовать малейшими подробностями их жизни.
– Ну?
– Он говорил, что ты была невольницей вместе с ним в Самосе, у одного купца, по имени Иадмон.
– Потом?
– Всё. Разве он мог мне сказать больше этого?
– А где он теперь? – спросила Родопа после некоторого молчания, не ответив на вопрос Агзера.
– В Мемфисе, при дворе царя.
– Хорошо. Я тебе очень благодарна.
Итак, Эзоп говорил о ней. Он, стало быть еще думает о ней. Но после того, что некогда произошло между ними, он не осмелится явиться в тот город, где она живет.
Нужно, чтоб он явился.
Необходимо даже, чтоб он явился к ней, в ее дворец.
Нисколько месяцев тому назад, она купила арабского невольника, по имени Безелеэль, которого она сделала своим кравчим.
Этот невольник был необыкновенно красив; куртизанка заметила это, и не раз замечала она, что когда он думал, что она не наблюдает за ним, он стоя сзади нее и скромно наливая вино в золотую чашу, которую она подавала ему через плечо, обнимал ее взглядом, который должен бы был ее сжечь, если б, по ремеслу, она не была несгораемой.
Родопа призвала Безелеэля в павильон, возвышавшийся по средне сада, где она имела привычку отдыхать во время жаркого дня.
Она полулежала на диване. Одежду ее составляла туника из белого газа, украшенная черными перлами, которая как облако обвивала её прелести, не скрывая их.
В одной руке она держала ветку нимфеи, в другой лист папируса, на котором было начертано нисколько строк по-гречески.
Безелеэль вошел, и против воли испустил крик восторга.
– Что с тобой? – сказала Родопа.
– Я жду приказаний госпожи, – пробормотал колено– преклонный невольник.
Но она, рассматривая его с странной улыбкой, и дотрагиваясь до его лба концом своей ветки, спросила:
– Так ты находишь меня прекрасной?
Он задрожал.
– Отвечай, я тебе приказываю. Ты находишь меня прекрасной, и любишь?
Подняв тихо голову, он коснулся губами цветка, который не был отдернут.
То был ответ…
– И так, – продолжала Родопа,– будь проворен, благо– разумен и ловок, и я сделаю для тебя в действительности то, о чем тебе могло только сниться. Ты видишь эту записку?
