Маркиз Сад - Эрнестина
– Но дочь моя, с этими планами я связываю и свое продвижение по службе.
– О! Отец, понимаю, граф возьмет на себя труд обеспечить вашу карьеру, лишь добившись моей руки... Ну что ж, пусть так, вы вволю насладитесь обещанными вам почестями. Но тот, кто ими торгует – не получит того, на что надеется, потому, что я скорее умру, чем буду принадлежать ему.
– Эрнестина, я полагал, вы более преданны... думал, вы сильнее привязаны к своему отцу.
– Ах! Милый мой родитель, и мне казалось, что вы дорожите собственной дочерью куда более, чем... Будь проклят день, когда сюда приехал этот бесчестный соблазнитель. Мы все были так счастливы, пока здесь не появился этот человек... Было лишь одно препятствие на пути к блаженству – но и оно, казалось, уже было преодолено. Я ничего не страшилась, пока отец мой был со мною заодно. Теперь он покидает меня – и мне остается лишь умереть.
Рыдания и стоны несчастной Эрнестины разжалобили бы даже самое черствое сердце.
– Послушай, дочь моя, послушай, – начал полковник, ласково утирая слезы Эрнестины, – граф готов осчастливить меня еще прежде, чем станет добиваться твоей руки. Он ни разу прямо не заявлял, что окажет мне протекцию только такой ценой, хотя нетрудно понять, что главная его цель – именно ты. Если верить его обещаниям, он намерен восстановить меня на военной службе. Для этого нам с тобой необходимо поселиться в Стокгольме, где граф берется обеспечить нам самое радужное будущее. Он говорит, что сразу после моего переезда в этот город он лично будет ходатайствовать о предоставлении мне пенсии в тысячу дукатов, [5]как за мои собственные заслуги, так и за заслуги моего отца. Он также утверждает, что я уже давно мог бы добиться подобных милостей при дворе, найдись у меня в столице хоть один друг, способный замолвить за меня словечко. Эрнестина... неужели ты хочешь лишиться всех этих благ? Неужели желаешь упустить столь благоприятные и для тебя и для меня возможности?
– Нет, отец, – твердо ответила дочь Сандерса, – я не стану мешать вам. Однако прошу вас лишь об одном – прежде чем давать согласие на что бы то ни было, устройте графу испытание. Уверена – он не выдержит его. Если граф действительно желает облагодетельствовать вас, и если он действительно порядочный человек и хозяин своего слова, то его дружеское расположение к вам должно быть бескорыстным. Если же для оказания вам милостей он поставит какие-то условия – значит он действует исключительно в личных интересах, его отношение к вам неискреннее, и вам следует опасаться этого человека, ибо перед вами не друг, а обольститель вашей дочери.
– Он готов жениться на тебе.
– Никогда он этого не сделает. А впрочем, послушайте, отец, ведь если граф на самом деле испытывает к вам расположение, то оно должно существовать независимо от его чувств ко мне. Вряд ли ему захочется доставлять радость вам, причиняя при этом неприятности вашей дочери. Если он человек добродетельный и чувствительный, то он предоставит вам обещанные блага, не требуя меня взамен. Чтобы узнать его истинные намерения, скажите, что согласны принять его покровительство и просите начать его великодушные действия с того, чтобы он сам, прежде чем покинет наш город, устроил бракосочетание вашей дочери с единственным в мире человеком, которого она любит. Если граф благороден, искренен и бескорыстен – он согласится. Если же он стремится услужить вам, принеся меня в жертву – он разоблачит себя. Необходимо добиться его ответа на ваше предложение, причем подобное предложение с вашей стороны не должно удивить его, поскольку, как вы сами говорили, он еще открыто не просил у вас моей руки. Если он ответит, что лишь такова будет цена его благодеяний, то значит он вовсе не намеревался помочь вам, а пекся лишь о себе одном – ведь ему станет известно, что сердце мое занято и, продолжая настаивать, он тем самым попытается принудить меня. В таком случае душа его бесчестна, и вам надлежит отвергнуть все его посулы, чем бы приукрашены они ни были. Человек чести никогда не возжелает добиться руки женщины, будучи уверенным, что никогда не добьется ее любви. И вовсе не в ущерб девушке следует делать одолжения ее отцу. Это хорошее испытание, и я умоляю вас прибегнуть к нему. Если оно окажется успешным... вернее, я хотела сказать, если мы будем уверены, что намерения графа законны, то можно соглашаться на все его предложения, и тогда он будет способствовать вашему продвижению по службе, не нанося вреда моему благополучию. И мы все будем счастливы... да, будем, отец мой, и вам не в чем будет упрекнуть себя.
– Эрнестина, – сказал полковник, – графа можно с полным основанием считать порядочным человеком, даже если он готов оказывать мне услуги, надеясь получить тебя за это в жены.
– Можно было бы понять его, если бы он не знал, что я уже связана обещанием. Но если сказать ему об этом, а он будет по-прежнему предлагать вам услуги путем принуждения меня к браку – станет очевидно, что все его поступки продиктованы одним лишь эгоизмом, и в душе его нет места деликатности. И с этой минуты все его обещания могут вызвать лишь настороженность...
И Эрнестина прижалась к груди полковника:
– О отец мой! – воскликнула она в слезах. – Не отказывайтесь от испытания, о котором я прошу, не отказывайтесь, умоляю вас, не жертвуйте столь безжалостно дочерью, она обожает вас и живет ради вас одного! Несчастный Герман умрет от горя, прокляв вас перед смертью, вскоре и я последую за ним в могилу, и вы потеряете двух самых дорогих для вашего сердца друзей.
Благородный великодушный полковник души не чаял в своей дочери. Ему никак нельзя было отказать в чистосердечии. И хотя именно из-за него честный человек нередко попадается на удочку плутов, оно, тем не менее, свидетельствует о широте и открытости возвышенной души. Полковник пообещал дочери исполнить ее просьбу, и уже на следующий день переговорил с сенатором.
Однако коварство Окстьерна превзошло проницательность юной Сандерс. Он уже успел согласовать с Шольц свои действия на случай любого поворота событий и при встрече с полковником сумел дать тому обстоятельный ответ.
– Выходит, вы поверили, дорогой мой, что желая услужить вам, я преследую личную выгоду? Вы еще плохо меня знаете. Сердце мое преисполнено желанием быть вам полезным, не говоря уже о моем уважении к вам. Безусловно, я влюблен в вашу дочь, и не вижу смысла скрывать это от вас. Однако, если она полагает, что я не в силах составить ее счастье, я весьма далек от мысли принуждать ее к этому. Но я не намерен здесь, в этом городе, лично скреплять узы столь вожделенного для нее брака, как вы, кажется, того желали бы. Такая рана была бы слишком тяжела для моего сердца. Принося себя в жертву, я не хотел бы быть возложенным на алтарь своею собственной рукой. Все же я позабочусь о том, чтобы свадьба состоялась, и переложу все хлопоты на Шольц. Раз ваша дочь предпочитает стать женой кассира вместо того, чтобы называться супругой одного из первых сенаторов Швеции – что ж, на то ее воля. У вас нет ни малейших оснований опасаться, что выбор Эрнестины повлияет на предоставление благ, коими я пообещал вас вознаградить. Теперь мне нужно срочно уехать. Едва я улажу некоторые свои дела, за вами с дочерью заедет моя карета. Вы с Эрнестиной отправитесь в Стокгольм. Герман может последовать за вами и тотчас жениться на Эрнестине. Либо он предпочтет дождаться вашего назначения на обещанный мною пост и тогда заключить еще более выгодный для себя союз.
– О почтенный человек! – воскликнул Сандерс, пожимая руки графу. – Сколько обязательств вы на себя берете! Услуги, кои вы желаете оказать нам, тем более ценны, что они совершенно бескорыстны, и сверх того, требуют от вас самопожертвования... Ах, сенатор! Вот поистине вершина человеческого великодушия. В наш век, когда добродетели столь редки, подобное благородство возносит вас до небес.
– Друг мой, – сказал сенатор в ответ на восхваления полковника, – честный человек первым наслаждается совершенными им благодеяниями. Разве одного этого не достаточно для его счастья?
Полковник поспешил пересказать дочери свою необычайную беседу с Окстьерном. Эрнестина была растрогана до слез и все приняла на веру. Высокие души доверчивы, их легко убедить в том, на что они сами способны. Герман оказался менее легковерным. Несколько неосторожных слов, вырвавшихся у Шольц, не сумевшей скрыть радости по поводу столь удачного развития планов ее мести, – породили в его душе сомнения, и он не замедлил поделиться ими с возлюбленной. Эта утонченная девушка успокоила его, заявив, что человек столь знатного происхождения и столь высокого ранга, как Окстьерн, не способен на обман... Святая простота! Она еще не ведала, что пороки, подкрепленные высоким происхождением и богатством и приободренные безнаказанностью, становятся еще более опасными. Герман заявил возлюбленной, что желает объясниться с графом с глазу на глаз. Эрнестина запретила ему любые насильственные действия. Молодой человек настаивал на их применении. В конце концов, прислушиваясь лишь к голосу своей гордыни, любви и отваги, он заряжает два пистолета и на следующее утро врывается в спальню графа, застав того еще в постели.
