Анна Котенёва - Откровенный разговор про это для тех, кому за
И смех, и грех! Оба ведь старенькие, морщинистые, поблекшие. Но они глядят друг на друга, словно обоим по 16 лет и впереди – целая жизнь без смерти. Я сначала смеялась, а потом даже взгрустнула. Думаю, у меня такого ухажера никогда не будет. У меня и сейчас-то нет никого, хотя мне всего 54.
Потом, постепенно, я стала находить все новые интересные подробности жизни хозяйки. Она писала очень эротичные стихи – от одних мне просто хотелось плакать, а другие очень возбуждали. У нее была целая коллекция любовных писем – и все с обязательным ответом, сделанным под копирку. Фотографий мужчин было 2 больших альбома. Под некоторыми фото разные надписи. Я так поняла, что не все были ее любовниками, были обожатели или, наоборот, предметы обожания. Еще была коллекция всяких маленьких предметов – пуговицы, мундштуки, билетики, монетки и бог знает что еще. Хлам хламом, но все разложено по альбомчикам, все с записочками, с пояснениями. Для хозяйки все понятно и очень значимо, а для меня – ерунда.
Старичок к хозяйке все ходил и ходил, а у меня все больше уважения к ним обоим появлялось. Сначала-то только смешочки и небольшая брезгливость – старики, а чудят. Но постепенно я и сама стала думать, что любовь (или хотя бы игра в любовь) сильнее смерти. До самого последнего денечка кого-то любить, принимать любовь, не сводить все только до секса (как его сейчас выпячивают), а быть близкими душой – это здорово. Начерно, сейчас таких людей уже не делают…
Потом старичок умер – нам просто позвонили и сказали об этом. Хозяйка на похороны не поехала, но большую фотографию прикрепила прямо поверх занавешенного зеркала, дня 3 сидела напротив, губами шевелила. А старичок, оказывается, в молодости был очень даже недурен собой.
А хозяйка умерла еще через полгода. Не думаю, что от любви, скорее всего, просто срок пришел. Я пришла утром, а она лежит на кровати поверх покрывала, ручки на груди сложив, – видимо, почувствовала, что будет, и легла. А на губах легкая улыбка, тихая и беззаботная. И тут уж я так нарыдалась, как, может, по родной матери не плакала! И вот теперь даже не знаю, как жить, чтобы и мне умереть такой счастливой. Может, секрет какой есть, или жизнь другая?»
Лидия Олеговна, г. ЕкатеринбургМедсестра
«У меня проклятая работа – я медсестра в онкологическом отделении. Все время страдания и смерть – и никакой надежды. Те, у кого есть улучшение, выписываются, а на глазах остаются только умирающие. Они по-разному уходят, кто-то смиренно, кто-то со страхом, кто-то как на бой. А у меня потом то сердце щемит, то слезы сами катятся.
Когда я поступила в наше отделение работать, мне было 39, а сейчас 53, так что навидалась всякого. Поначалу просто сама болела, не могла ни есть, ни пить, ни с мужем спать, хотя всегда была горячая. Потом пообвыклась немного, жить-то надо, но в постели словно что-то рухнуло: мне все время было как-то стыдно, что я тут радость получаю, а там как раз в этот момент кто-то умирает.
И я так мучилась несколько лет. И муж со мной мучился. Уж вроде бы все стало в норме, и аппетит, и внешний вид, а супружеские радости – ни в какую. Я даже думала, кто-то сглазил. Проверила у одной бабушки – нет, ничего такого.
К доктору одному сходила, к другой – то же самое, никаких причин для холодности нет, а дело ни с места.
Но вот правду говорят, что некоторые люди уроки дают и жизнью, и даже смертью. Так у нас лежала женщина, на вид лет 40. Но вы знаете, что такое У НАС 40 лет? Это на вид и 60 можно дать, и все 80. Но эта дама (именно дама!) каждое утро умывалась специальными водами, протиралась раз по пять на дню, красилась не менее час, наверно. И выглядела как куколка, как королева.
Некоторые женщины про нее злое говорили, завидовали, но чисто бабское. А всей правды и они не знали, а то бы, наверно, вообще с ума сошли от зависти. Когда я в ночь дежурила, я к этой женщине любовника пускала. Она меня в первую же неделю об этом попросила – и так все описывала, что я просто не устояла. Ей с каждым днем все хуже, а за дверью такая воркотня, такие поцелуи, такие стоны… И любовник, человек такой степенный, лет под 50, к нам крался потихоньку, обнимал ее всегда прямо еще без слов. И они так плавно как-то шли к нам в сестринскую. И все время говорили – вот это мне уж никак не понятно.
Не о болезни, не о медицине, все о знакомых, о делах, даже о книгах и театре – вот больше им заняться было нечем! Но потом все тише говорят, тише, уже ничего не слышно, а потом только дыхание свистящее – это она по-другому не могла. А он будто не слышит, что она как в фантастическом боевике инопланетное чудовище шипит и посвистывает.
И вот когда ее не стало, я поняла, что жизнь и любовь просто никак остановить невозможно. Ну, придет смерть – так это так и должно быть. А пока ее нет – есть только жизнь, и как мы ее проживем – только от нас зависит. Один страдает, но ЖИВЕТ полной грудью, а другой скучает, потому что сам себе неинтересен. Вот и получается, как в школе учили: прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы.
И тогда как будто завеса рухнула: я стала жить, словно каждый день будет и первым, и последним. Муж сначала даже пугался, потому что я сразу все хотела захватить, во все влиться, во всем раствориться. А уж постель стала такая – я сама себе удивлялась. Но по-другому уже не могла – все казалось, что вот этот миг улетит – а чем я его наполнила?
Но постепенно и муж вошел во вкус, мы теперь порой посмотрим друг на друга и начинаем хохотать, как будто дети. И наши внуки с нами хохочут, хотя не понимают, чего это на нас нашло.
Работа у меня все та же. И тяжелая она ужасно. Но я уже много лет смотрю на пациентов по-другому. Я думаю: что бы мы ни делали, память остается до самого последнего мига. И только то, чем память наполнена, у нас и остается. И эта наполненность должна до самого конца пополняться самым прекрасным, что только есть, – любовью, самой жизнью, красотой всего, что есть на земле».
Е.Т., Новосибирская обл.Племяшка
«Я хочу написать без всяких выкрутасов о себе и своей жене. Нам по 72 года, мы вместе живем с 18 лет. Вот и считайте!
Мы поженились молодые, веселые, так и жили. Поженились, когда война уже кончилась, впереди были большие стройки, большая жизнь.
Дети родились один за другим, уже выросли, сами завели детей. Мы все живем очень близко друг от друга, все время встречаемся, словом – все хорошо.
Конечно, мы давно на пенсии, оба по инвалидности, потому что работали на вредном производстве. Сначала я сдал, мне еще 50 не было. Лежал в больницах, в санатории меня посылали, потому что время было еще советское. Ездил я один, там были всякие приключения, но я всегда помнил, что жена дома ждет.
Потом, я уже был на пенсии, стало мне так плохо, что думал, совсем умру – денег нет, перестройка накатила, жена по моим стопам пошла – через ВТЭКи всякие. А у меня вдруг жажда жизни проснулась. Я стал заглядываться на ее племянницу, она живет неподалеку. Вроде бы родственница, росла у нас на глазах, а как взгляну – в голове туман, и становлюсь как бешеный.
Долго ходил вокруг да около, но когда жена уехала в деревню к родне на все лето, не выдержал – пришел в гости и все сказал. Племяшка живет одна, не сложилась жизнь, так что стесняться мне было некого, кроме самого себя.
Она чуть в обморок не упала от удивления, потом так вежливо стала объяснять, почему не может мне ответить, а я все это уже сам себе говорил, так что не слушал, а просто смотрел на нее – и все. А она говорит все медленнее, заикается, краснеет, а потом и вовсе замолчала. Она молчит – и я молчу, так молчим, я на нее гляжу, а она в пол. И мы сидим так неподвижно, наверно, полчаса. А потом встали так одновременно и обнялись. Что у меня в душе творилось – не объяснить, а что у нее – до сих пор не знаю.
И пошла у нас любовь. Тайная такая, стыдная, но сильная, сильнее, чем вся наша жизнь, потому что я никак не мог поверить, что это все со мной происходит. Но так было сладко на душе, такая постель жаркая, такая нежность, что, казалось, мы с ней сгорим просто в объятиях друг друга.
Но было это недолго – сами понимаете, лето долго не длится. Мы, в общем-то, с самого начала понимали, что вернется жена – и все кончится, но от этого было только еще стыднее и еще слаще. Потом я привез жену, ей стало гораздо лучше, мы закрутились с ВТЭКом, с докторами и т. д., и я как-то стал отвыкать от того, что было.
Но вот что интересно: я жену словно заново полюбил, как взгляну, так весь дрожу. Сам себе, бывало, смеюсь – на старушку запал, да и сам уже дед, а все туда же. Но и жена приободрилась, как-то помолодела, стала ласковая. Я, грешным делом, даже подумал, что и у нее в деревне кто-то был, но выяснять этого не стал.
Племяшка через полгода вышла замуж. Я, было, подумал, что с горя, после нашего «романа», но на свадьбе посмотрел – она такая счастливая была, так что, наверно, все-таки по любви пошла.
