Гаджимурад Гасанов - Зайнаб
Когда Дервиш-Али стал приходить в себя, соображать, в чьей семье он живет, как волчий детеныш, чью грудь он сосет, он не испугался. Наоборот, в его сознании просыпались такие картины из прошлой жизни его племени, будто бы они из племени волков-оборотней, что он живет в своей семье, что так оно и должно быть, что эта жизнь давно, до его рождения, даже до рождения его отца, деда, прадеда была определена судьбой. В первые дни, когда очнулся, он боялся, что вот-вот с охоты вернется хозяин логова, нападет на него, растерзает в клочья. Даже, если около логова шелохнется куст, зашуршит трава, он вздрагивал и вскакивал. Но волк почему-то не приходил. Наблюдая за поведением, реакцией волчицы на внешние шорохи, да и внутрисемейными отношениями, он все больше и больше убеждался, что волчица живет с детенышами без своего спутника. Он или покинул эту семью, или погиб на охоте, в стычке с другой волчьей стаей. Иначе так не может быть, чтобы хозяин семьи неделями не возвращался в свое логово. Он до такой степени обосновался в логове волчицы, стал своим, что он, когда волчья семья по вечерам открывали семейный хор, он тоже становился на четвереньки, задирал морду к луне и выл. Выл гортанным голосом, долго, самозабвенно, и до такой степени входил в экстаз, что через некоторое время начал чувствовать себя волком, даже хозяином стаи.
Мать-волчица теперь каждый день уходила на охоту за добычей, иногда и вечером, и на зоре, а он защищал логово от чужаков. Он, выздоравливаясь, вместе с другими волчонками на четвереньках бегал по логову, на передней, открытой части логова, играл, дрался с ними, визжал, кусал, нападал. А когда мать-волчица приходила в логово с косулей, кабанчиком, вместе с волчатами, воя, визжа, дерясь, кидался на добычу, зубами хватался за самые жирные, нежные места туши, рвал мясо руками, чего не могли волчата, уплетаясь нежными кусками, смоченными густой жирной кровью, утробно рычал, не подпуская волчат к своим долькам. Он так много ел мяса, что иногда волчица у него отбирала жирные куски, которые он прятал от волчат на потом и преподносила своим малышам. Он обижался, плакал, визжал, закатывал истерику, бил себя по голове и очень много спал. На нем раны срастили, как на волке, он креп изо дня в день и, когда мать-волчица уходила на охоту, часто стал выходить за пределы логова, высматривая вероятные тропы для неожиданного отхода. Он понимал, знал, что в волчьей стае он не может долго остаться, не от того, что он наполовину человек, а от того, что здесь ему долго оставаться было не безопасно. У него должна быть своя семья, свое логово, своя добыча, с которой он будет делиться с его будущей спутницей жизни и малышами, которые она народит ему целую кучу.
А волчица, не предполагая, что в один из дней чужеродный двуногий зверь может помышлять навредить ее детенышам, уходила на охоту. Она жила по волчьим законам, по которым и тысячу, и десять тысяч лет тому назад жили ее предки, кормя и защищая от врагов своих отпрысков. Ей хватало ума понимать, что чем больше и крепче стая, тем больше у них есть шансов выживать в борьбе за жизнь, защищать границы своей территории, расширять их. А ее не до конца развитые волчьи мозги не могли не уловить, что удачная охота, только что задавленная тушка копытного животного — это много жирного молока в ее груди, парное мясо, которым она досыта накормит своих волчат, наконец-то, это продление их жизни. Чем больше они становились, тем больше они становились требовательными к матери и ненасытными…
Теперь Дервиш-Али при отсутствии в логове матери-волчицы все свое время проводил в лесу — искал все входы, выходы, в случае непредвиденных обстоятельств подыскивал вероятные и безопасные места для отступления, не доступные пещеры, в случае нападения на него волчьей стаи.
Теперь он по минутам мог определить, когда волчица уходила на охоту, примерно чувствовал, когда она приходила, изучил все ее тропы, вероятные места гона диких животных на охоте. Изучил, откуда и куда от волчьего логова тянутся дороги к местам жительства людей, зимние и летние расположения бах с копытными животными.
Вот волчица перед очередной вылазкой на охоту, будто чувствуя их расставание, последней подошла к старшему волчонку. Тот, пряча глаза, сразу же опустился перед ней на четвереньки, нюхая и облизывая ее губы, завизжал, завертелся вокруг матери-волчицы, пытаясь не взглянуть ей в глаза и за ней, весело скуля, выбежал на террасу и там остановился, злобно глядя ей в след. Дервиш-Али знал, что сегодня волчица направляется на охоту далеко в горы, под Джуф-даг, и раньше вечера следующего дня с охоты не вернется. Она, когда охотится недалеко от логова, никогда с волчатами так долго и нежно не прощается. Это был его шанс, какого, быть может, он долго не увидит. Вот и наступило время покидать это логово, так ставшее ему родным за время проживания.
Волчата, чувствуя беспокойство двуногого зверя, вдруг забеспокоились, завизжали, заскулили, лезли ему на спину, смешно тыкая его бока влажными мордочками, подпрыгивая, пытаясь лизнуть его в мордочку. Он, стоя на четвереньках, гладил их по бокам, шершавым языком водил по их влажным мордочкам, даже прослезился. Не оглядываясь по сторонам, на четвереньках выскользнул из логова на террасу. На террасе он привстал на ноги, в полный рост, за долгое время пребывания на четвереньках в логове, мышцы тела, ног, рук сковались. Он с хрустом в суставах растянул позвоночник, мышцы ног и рук. Через широченные и объемистые ноздри с шумом несколько раз вздохнул в легкие воздух и выдохнул. Оглянулся по сторонам, предвкушая и чувствуя свободу, слегка закружилась голова, задрожало тело. Вдруг он разразился нервным смехом так, что долгое время не мог остановиться.
Сделал шаг, другой и увереннее направился в сторону речки. Он некоторое время шел, не оглядываясь по сторонам и не чувствуя ног. Вдруг он почувствовал за собой шуршание по траве чьих-то мягких лапок. Оглянулся и замер: за ним, переваливаясь с боку на бок, тянулись все пять волчонка. Он никак не ожидал, что волчата пойдут за ним. Он занервничал, не зная теперь что делать. Заорал на них, волчата, не понимающе, от него отскочили на некоторое расстояние, прижались друг к другу и заскулили. Как только он сделал несколько шагов в сторону, они завизжали и побежали за ним. Это в его планы не входило. Вдруг в его сердце зажглась какая-то нехорошая мысль. Вся кровь отхлынула от сердца к головному мозгу, в результате чего в его глазах помутнело, в ушах появился свист. Вдруг он повернулся, влеченный каким-то нехорошими мыслями в голове. Он помимо своей воли напал, одному за другим из волчат, с хрустом ломая неокрепшие шейные позвонки, начал крутить головы. И вытирая окровавленные руки о свои бока, устремился по тропинке, змейкой теряющейся в высокой траве густого леса, через некоторое время перестало слышать шуршание его ног на мягкой траве…
В это время волчица-мать выгнала из-под зеленого настила ежевики огромную кабаниху, которую вчера при случайной встрече успела ранить в пах, а сейчас гнала на высокую скалу, с которой собиралась ее сбросить. Волчица долго, целый день, гонял кабаниху по кручам гор и ухабам и рытвинам, выбилась из сил. Наконец, успела загнать кабаниху на тропу, прямо ведущую на кручину горы. Кабаниха заметила опасность у самой кромки огромной скалы, не успела увернуться и свалилась с огромной высоты в пропасть, где протекали мутные воды разбушевавшейся от вчерашнего ливня реки. Волчица по известной ей тропе быстро добралась до своей поживы, набросилась с голоду, ела мяса, отходила, пила воду, опять, отрывая от туши, огромные куски кабанины впихивала в свой желудок, ложилась, отдыхала, ела до отвала. А остальную часть оставила на завтра — спрятала в глубокой яме в лесу, сверху набросала ветошь. Не плохо ориентируясь в местности, к сгущающимся краскам вечерних сумерек выбралась из пропасти и умчалась в сторону своего логова. Теперь ей как можно быстрее нужно было добраться до своих детенышей, лечь на мягкой постилке из папоротника, которую в огромном количестве собрал ее старший волчонок, среди ее волчат, по порциям отрыгивая, досыта накормить всех волчат. Потом, отдохнув несколько часов, опять направится к тому месту, где она спрятала оставшуюся часть кабанины.
Мать-волчица, еще находясь далеко от своего логова, почувствовала страшную угрозу, нависшую над ее детенышами. Она задрожала от нетерпения и ускорила шаг до такой степени, чтобы, не удержавшись на тропинке, не свалиться в пропасть. Только сколь не старалась мать-волчица, она как былые времена не могла на тяжелых лапах, как ей хотелось, нести свое грузное тело. Желудок был полностью набит мясом, и, сколько не старалась, не могла ускорить свой бег.
Волчица, обливаясь потом, тяжело и со свистом дыша, добежала до границ логова, свалилась с ног, упала, кувыркнулась через голову и упала в речку на острый камень так, что от нестерпимой боли завыла. Шлепаясь о воду и подводные камни, она с трудом выбралась на берег, с шумом и разбрасывая под горящими лучами луны мириады блестящих брызг, отряхнулась. К горлу подступил сухой комок так, что она не могла его ни проглотить, ни выплюнуть. Из ноздрей струями в речку бил пар, она отдышалась, опустила мордочку в речку, шершавым языкам сделала несколько судорожных движений, пытаясь глотнуть воду. Чуть остыла, вскочила на ноги и двинулась вперед.
