Тиамат Tiamat - Птица в клетке. Повесть из цикла Эклипсис (Затмение)
Все это были пустячные чувства, знакомые всем и каждому, мимолетные, не укореняющиеся в душе и способные со временем развеяться, как дым. Но дело было и в самом Таэссе. Отец и сын были слишком разные.
Альва знал, что его собственному отцу была не по душе легкомысленная непосредственная натура сына. Но тогда ему казалось, что суровый кавалер Руатта просто желает воспитать в нем ответственность и серьезное отношение к жизни. Теперь рядом с кавалером Ахайре рос мальчик наполовину чужой крови, по-эльфийски сдержанный и рассудительный, очень рано научившийся ходить и говорить, потом читать и писать, потом манипулировать людьми. У него была красота, но обаяния не было ни на грош, и безуспешно Альва искал в нем хоть немного своей взбалмошности, искренности, эмоциональной несдержанности. Когда Таэссе было уже лет пять или шесть, кавалер начал ощущать себя в его обществе скованно: казалось, малыш оценивает его, и оценка эта далеко не лестна. С ним невозможно было играть ни в какие игры, требующие ума, ловкости или быстроты разобравшись в правилах, Таэсса с легкостью обыгрывал всех, кроме Итильдина. В то время как другие дети приставали к родителям с вопросами типа: «Почему небо синее?» Таэсса допытывался: «Почему у Марранги флот больше, чем у Криды? Почему в сонете именно четырнадцать строк?» Запутавшись в объяснениях и препоручив малыша Итильдину, кавалер Ахайре с грустью признавался сам себе, что родителем оказался никудышным.
Не то чтобы его это мучило. Просто были моменты, когда ощущение становилось особенно острым и даже болезненным. Например, когда он стоял на палубе «Леопарда», в трианесской гавани, командуя своим диковинным матросам поставить паруса и отдать якорь и смотрел на красивого стройного мальчика с белой кожей, с волосами цвета бледного золота, который так и не стал ему родным и близким. С возрастом стало заметно, что они даже внешне не похожи. Всякий, кто был не в курсе запутанных родственных отношений в семье кавалера Ахайре, счел бы отцом Таэссы не его, а Итильдина.
И еще об одном не мог не думать кавалер Ахайре. Если бы не сын, если бы не Таэсса, если бы не та странная ночь, когда он держал в объятиях своего эльфа в женском теле то Итильдин бы сейчас стоял на палубе вместе с ним.
Ах да, пророческое видение, как он мог забыть.
Ну почему он повторяет судьбу отца даже в деталях? Тот тоже оставил в Криде и сына, и возлюбленного. Но Альва всерьез рассчитывал обернуться скорее, чем кавалер Руатта. И вообще, он тешил себя надеждой, что миссия его будет куда более успешной и эффектной. Для начала, он не собирался погубить попутно столько же народа, сколько было на «Химере», разбившейся в Поясе бурь. Его корабль был легче, меньше, маневренней, и в команде не было ни единого живого человека. Нет, кавалер Ахайре вовсе не освоил запрещенное искусство некромантии. Он просто сотворил големов глиняных и парочку тряпичных, чтобы лазали по мачтам. Големы были неуклюжие и страшненькие, но издалека вполне сходили за людей. Им не нужна была еда, вода, сон, отдых, они не жаловались, не протестовали, не отлынивали от работы словом, почти идеальные матросы. Для идеальных им следовало бы стать чуточку поумнее, а так приходилось на каждое действие отдавать свой особый приказ, словами или мысленно.
В случае крайней необходимости Альва мог справиться с кораблем на пару с Кинтаро, даже без помощи магии. Степняк долго сопротивлялся урокам морского дела: дескать, воину степей неприлично лазать по мачтам, ставить паруса и драить палубу, и он, Кинтаро, не будет заниматься подобной ерундой ни под каким видом. Коварный Альва, впрочем, нашел контраргумент. Он сказал: «Представь, что это твой боевой конь. Коня же ты чистишь, купаешь, седлаешь и кормишь!» Крыть было нечем. Кинтаро нехотя согласился освоить хотя бы самые примитивные действия, на самый-пресамый крайний случай. Альва уповал, что случай не наступит, но надо быть готовыми ко всему.
Быстро насытившись видами открытого моря, Кинтаро заскучал, что всегда случалось с ним в обстановке бездействия. По большей части он тренировался с мечом, стараясь приноровиться к непривычно подвижной палубе под ногами, ловил рыбу с борта или просто валялся на солнышке, как кошка. За прошедшие годы он подчинил и обуздал своего зверя, так что после метаморфозы пантера была способна вести себя вполне разумно, только что не говорила. Но и кошачья сущность воздействовала на человеческую. Кинтаро не любил воду (хотя плавать умел отлично), видел в темноте, стал не дурак поспать, особенно днем, чем раньше грешил один только Альва. И ступал теперь еще более бесшумно, чем раньше, так что без труда подкрадывался сзади даже к эльфу, не то что…
— О чем задумался?
Голос Кинтаро раздался прямо над ухом, и две сильные руки обняли кавалера Ахайре за талию. Альва вздрогнул, не удержавшись от громкого испуганного «ах!», и привалился всем телом к степняку, потому что ноги его не держали. Ну вот, легок на помине.
— Боже милосердный, сколько раз просил не пугать так! Ты меня до разрыва сердца доведешь!
Степняк самодовольно фыркнул.
— Ты же маг, рыженький. Что это за маг, который позволяет хватать себя за задницу?
— Ты, положим, не за задницу схватил… (Кинтаро снова фыркнул и переместил руки пониже) Вот дождешься, я от испуга файерболом отвечу!
— Ну, если не увернусь, значит, заслужил, пробормотал Кинтаро, зарываясь лицом в волосы кавалера, и кавалер в очередной раз не попросил его никогда больше так не делать.
Кинтаро, конечно, послушался бы, но Альва сомневался, что он сам вот прямо так уж против, когда его изредка хватают внезапно в охапку и тискают. Можно эротично вскрикнуть, задрожать, пошатнуться, чтобы нападающий прижал тебя крепче, схватиться за сердце, успокаивая его бешеный стук, пытаясь отдышаться, и тогда горячие губы находят твой рот… Если б он хотел отучить Кинтаро от этой дурацкой привычки, то можно было даже не просить достаточно поставить магический щит пару раз, или заклинанием обострить чувства, или чаще пользоваться внутренним магическим зрением, которое приличные маги после долгого обучения доводят до автоматизма… Он быстренько окинул этим зрением все вокруг, потому что намерения Кинтаро были, как всегда, очевидны, и сам Альва был не против ненадолго отвлечься от штурвала. Так, големы трудятся, паруса полны ветра, корабль исправно разрезает грудью волны, на горизонте только легкие облака, впереди никаких рифов и скал… Он вздрогнул, поймав ощущение знакомой ауры, которой в море обычно не бывает.
Магия.
— Не сейчас, Таро, сказал он твердо, снимая с себя его руки. Меч у тебя далеко?
— Все при мне. Что-то чуешь?
— Вон туда смотри, он указал на юго-восток, сам достал подзорную трубу и уставился в указанном направлении.
Ничего, только волны и небо. Хотя магическая аура ощутимо приближается. Маг или магическое создание.
— Дьявольское пламя, есть только один маг, который захочет навестить меня перед путешествием в Иршаван. Очень на нее похоже рыскать в море за сто миль от берега. Как будто нельзя по-человечески в гости прийти, письмо написать, хотя бы по зеркалу поговорить… Интересно, она на дельфине плывет или прямо сразу на морском драконе? пробормотал Альва, продолжая вглядываться в горизонт по левому борту.
Через минуту на лице его нарисовалось крайнее изумление. Кавалер Ахайре медленно сложил подзорную трубу, восхищенно выругался и приказал големам убрать паруса и лечь в дрейф.
К ним действительно приближался морской дракон.
Очень скоро уже можно было различить невооруженным взглядом огромную голову, поднятую из воды, плавник и хвост, выставленный вместо руля. Дракон рассекал волны красиво и прямо, и радуга играла в облаках водяной пыли, поднимавшейся над бурунами. Зрелище, достойное быть воспетым в стихах и прозе. Кавалеру Ахайре невольно вспомнилась цитата из классики: «Обликом своим он больше всего походил на огромную змею с собачьей головой, покрытую блестящей кобальтово-синей чешуей. У дракона были четыре сильные лапы с изогнутыми когтями, плавники, словно у рыбы, и длинные усы, как у сома, а пасть полна острейших зубов. Являл он собой зрелище одновременно забавное и грозное». Только чешуя у дракона была не синяя, а скорее голубая, и на его шее, держась за усы, сидела не воительница Ашурран, а другая дама, хорошо знакомая обоим путешественникам.
— Что, опять? с тоской протянул Кинтаро, даже не пытаясь схватиться за меч. Против морского дракона он бы вышел с обнаженным клинком, но против Дэм Таллиан его боевое искусство было совершенно бесполезно.
Альва успокаивающе похлопал его по плечу, но сам на всякий случай сконцентрировал огненную стихию в правой руке, чтобы быть в полной боевой готовности. Угрозы он, впрочем, не чувствовал, просто хотел добавить себе уверенности. Конечно, с этими магами всего можно ожидать, но Дэм никогда не была склонна к открытой конфронтации. И то верно, что в магии воды не так много боевых заклинаний, по сравнению с другими стихиями.
