Ирвин Уэлш - Trainspotting
Я посидел немного, прилежно кивая. Затем воспользовался какой-то банальной отговоркой и ушёл.
Я вернулся домой и проверил свой ящик с инструментами. Набор различных острых орудий бывшего пэтэушника. В субботу я отнёс их на квартиру Фрэнсис в Уэстер-Хейлз. Я сказал ей, что мне нужно будет выполнить несколько «халтур». Об одной из них она даже не догадывалась.
Фрэн вся была в предвкушении ужина с подружками. Готовясь к нему, она болтала без умолку. Я пытался что-то отвечать ей, но получался только длинный ряд тихих вздохов, звучавших как «да» или «ага», поскольку я не мог думать ни о чём другом, кроме того, что мне предстояло сделать. Пока она «надевала лицо», я сидел на кровати, сгорбившись и напрягшись, и часто вскакивал, чтобы выглянуть в окно.
Спустя целую вечность я услышал звук мотора, огласивший пустынную, заброшенную стоянку. Я подбежал к окну и радостно объявил:
— Такси приехало!
Фрэнсис оставила на моё попечение своего спящего ребёнка.
Вся операция прошла довольно гладко. Потом меня стали мучить угрызения совести. Чем я был лучше Вентерса? Малыш Кэвин. У нас было много приятных минут. Я водил его на фестивальные спектакли, в Киркэлди на Кубок классов А и Б, в Музей детства. Это, конечно, не бог весть что, но старик не сделал даже этого для своего пацана. Фрэнсис сама говорила мне.
Однако эти угрызения были лишь прелюдией к тому ужасу, который охватил меня, когда я проявил снимки. Как только проступило изображение, я задрожал от страха и раскаяния. Я положил их на сушилку и сделал себе кофе, которым я обычно запивал две таблетки валиума. Потом взял отпечатки и поехал в приют к Вентерсу.
В физическом плане от него практически ничего не осталось. Опасаясь наихудшего, я заглянул в его остекленевшие глаза. У некоторых больных СПИДом развивается пресенильное слабоумие. Возможно, эта болезнь уже завладела его телом. Если она завладела также и его разумом, то я не смог бы ему отомстить.
К счастью, Вентерс вскоре заметил моё присутствие, а его первоначальная отрешённость, вероятно, была вызвана размышлениями, в которые он был погружён. Его взгляд сосредоточился на мне, приняв то подленькое, вороватое выражение, которое у меня с ним ассоциировалось. Я ощущал, как сквозь его болезненную улыбку сочилось презрение ко мне. Он думал, что нашёл дурачка, который будет развлекать его до самого конца. Я сидел, держа его за руку. Мне ужасно хотелось отломать его костлявые пальцы и засунуть их во все дыры его тела. Я считал его виноватым в том, что мне пришлось сделать с Кэвином, да и во всём остальном.
— Ты хороший парень, Дэви. Жаль, что мы познакомились в таких обстоятельствах, — прохрипел он, повторив ту избитую фразу, которой всегда встречал меня. Я с силой сжал его руку. Он посмотрел на меня непонимающим взглядом. Хорошо. Значит, этот ублюдок всё ещё чувствует физическую боль. Я не собирался причинять ему такого рода страдания, но они были приятным дополнением. Я говорил внятно, ровным тоном:
— Я сказал тебе, что заразился через шприц, Ал. Я соврал тебе. Я тебе много чего наврал.
— Ты это о чём, Дэви?
— Послушай, что я тебе расскажу, Ал. Я заразился от девушки, с которой встречался. Она не знала, что у неё ВИЧ. Она заразилась от одного говнюка, с которым познакомилась в баре. Она была немного пьяная и немного наивная, эта девчонка. Понимаешь? Этот козёл сказал ей, что у него дома осталось немного шмали. И она пошла с этим козлом. К нему домой. Ублюдок изнасиловал её. Ты не знаешь, что он с ней сделал, Ал?
— Дэви… что ты…
— Тогда я тебе расскажу, сука. Он пригрозил ей ножом. Связал её. Выебал её в пизду, выебал её в жопу и заставил её отсосать у себя. Девочка была запугана. Унижена. Ну что, припоминаешь, сука?
— Я не… я не знаю, о чём ты, Дэви…
— Не-на-до-ля-ля! Ты помнишь Донну. Помнишь «Южный бар».
— Я был бухой… — вспомни, что ты говорил…
— Я врал. Это была выдумка. У меня никогда бы не встал, если б я знал, что в моей сперме есть это дерьмо. Я бы не стал выставлять себя на помешище.
— А малой Гогси… помнишь?
— Заткни свой грязный рот. Малой Гогси просто воспользовался удобным предлогом. А ты сидел себе там, словно это было рождественское представление, — проскрипел я, видя, как капли моей слюны растворялись в тонком слое пота, покрывавшем его сморщенное лицо. Я взял себя в руки и продолжил:
— Для девицы настали тяжёлые времена. Но у неё была огромная сила воли. Другую бы женщину это сломило, но Донна постаралась обо всём забыть. Зачем портить себе жизнь из-за какого-то брызжущего спермой козла? Легче сказать, чем сделать, но она это сделала. Тогда она ещё не знала о том, что этот подонок был ВИЧ-инфицированным. Потом она познакомилась с другим парнем. Они переспали. Она ему нравилась, но он знал, что у неё проблемы с мужчинами и сексом. Оно и не мудрено, правда? — Мне хотелось задушить ту порочную силу, которая всю жизнь исходила из тела этой мрази. «Только не сейчас, — сказал я самому себе. — Только не сейчас, дурик». Я тяжело вздохнул и продолжил свой рассказ, заново переживая весь его ужас:
— Они с этим справились, эта девица и другой парень. Какое-то время всё у них было классно. Но потом она узнала, что тот блядский насильник был заражён ВИЧем. Потом она узнала, что она тоже заражена. Но подлинным ударом для этого человека — настоящего, высоконравственного человека, явилось то, что её новый парень тоже был заражён. И всё это из-за тебя, чёртов насильник. Этим новым парнем был я. Я. Круглый идиот, который сидит перед тобой, — я показал на себя.
— Дэви… извини, браток… — что я могу сказать? Ты был хорошим другом… это всё болезнь… страшная ёбаная болезнь, Дэви. Она губит безвинных, Дэви… губит безвинных.
— Ты опоздал. У тебя был шанс. Как у малого Гогси.
Он рассмеялся мне в лицо. Глухой, хриплый хохот.
— И что же ты… что же ты собираешься сделать?.. Убить меня? Тогда вперёд… сделай мне одолжение… мне на это насрать, — Иссохшая смертельная маска словно бы оживилась, наполнившись непривычной, мерзкой энергией. Это был не человек. Очевидно, мне было удобнее так думать и легче было сделать то, что я должен был сделать, но даже теперь, при холодном свете дня, я всё равно в это верю. Пора было открыть карты. Я спокойно вытащил из бокового кармана фотографии.
— Не столько собираюсь, сколько уже сделал, — сказал я с улыбкой, упиваясь выражением смятения и страха, проступившим на его лице.
— Что это… что ты имеешь в виду? — Я ликовал. По его телу пробежала волна испуга, его череп затрясся, а разум охватили жесточайшие страхи. Он в ужасе смотрел на фотографии, не в силах разобрать, что на них изображено, и страстно желая узнать, какие жуткие тайны они в себе хранят.
— Представь себе самую худшую вещь, которую я мог бы сделать, для того чтобы тебя достать, Ал. Затем умножь её на тысячу… и всё равно это будет лишь жалким подобием, — я мрачно покачал головой.
Я показал ему фотографию, запечатлевшую меня и Фрэнсис. Мы уверенно позировали перед камерой, простодушно демонстрируя самонадеянность влюблённых, у которых всё только началось.
— Блядство, — пролопотал он, трогательно пытаясь поднять своё высохшее тело в кровати. Я толкнул его кулаком в грудь и без труда уложил обратно. Я совершил это бесподобное движение медленно, упиваясь своей силой и его беспомощностью.
— Расслабься, Ал. Успокойся ты. Попустись. Не волнуйся. Помни о том, что говорили врачи и медсёстры. Тебе нужно отдыхать, — я отшвырнул первый снимок и показал ему следующий. — Это Кэвин снимал. Недурно для маленького пацанёнка, правда? О вот и сам малец. — На следующей фотографии Кэвин, одетый в костюм шотландского футболиста, сидел у меня на плечах.
— Что ты сделал, сука… — Это был не голос, а какой-то шум. Казалось, будто он исходил не изо рта, а из какой-то неопределённой части его умирающего тела. Меня потрясла его замогильность, но я старался говорить беззаботным тоном:
— Собственно, вот что, — я вытащил третье фото. На нём Кэвин был привязан к кухонному стулу. Его голова тяжело свесилась набок, а глаза были закрыты. Если бы Вентерс присмотрелся повнимательнее, то заметил бы, что веки и губы его сына были синюшного оттенка, а лицо — почти такой же белизны, как у клоуна. Но я убеждён, что Вентерс заметил только тёмные пятна на его голове, груди и коленях и кровь, сочившуюся из них и покрывавшую всё его тело, так что поначалу даже трудно было понять, что мальчик голый.
Кровь была повсюду. На линолеуме под стулом Кэвина виднелась тёмная лужа. Тонкие струйки забрызгали кухонный пол. Набор рабочих инструментов, включая электродрель «Бош» и шлифовальный станок «Блэк-энд-Деккер», вдобавок к различным заострённым ножам и отвёрткам, был разложен у ног выпрямленного тела.
— Нет… нет… Кэвин… ради бога, нет… он ничего не сделал… никакого вреда… нет… — стонал он. Отвратительный, ноющий звук, безнадёжный и нечеловеческий. Я грубо схватил его за тонкие волосы и оторвал его голову от подушки. С извращённым наслаждением я заметил, что его костлявый череп как бы опустился на дно его обвисшей кожи. Я ткнул снимок ему в лицо:
