Любить и не страдать. Когда страдание становится образом жизни - Хромова Татьяна

24. Если у такого человека рождается свой ребенок, то на него может выливаться много неосознанного раздражения, недовольства. Он как будто презирает слабость, беспомощность, проявление такой неудобной воли маленького ребенка. При этом важно «держать марку» и ни за что не признаваться в том, что он не справляется и ему нужна помощь.

25. Ему трудно признать, что он ужасно устал от эмоционального обслуживания своих родителей, но при этом он не видит другого выхода. Не может отказать и не делать то, что ему надоело, не хочется. Он собирает всю волю в кулак и делает. В ущерб себе, своему здоровью, интересам.

26. Часто он ждет, что другие люди будут интуитивно догадываться о его потребностях и желаниях. И если этого не происходит, он огорчается, обижается, замыкается, думает про разрыв отношений.

27. Живет в треугольнике Карпмана, привычно выбирая роль спасателя.

28. Часто вступает в созависимые отношения.

Если старший ребенок становится спасателем родителя-мазохиста и у него много мазохистических черт характера, то второму ребенку часто достается роль садиста. Он плохо себя ведет, у него проблемы с успеваемостью. Он не поддерживает родителя, который страдает, а вместо этого добавляет ему головной боли и проблем.

В своей практике я видела много подобных примеров. Часто роль спасателя достается девочке, а роль садиста – мальчику. Девочке никто не помогает, она со всем в жизни справляется сама – успешно оканчивает институт, находит работу, иногда переезжает в другой город. А вот мальчика балуют, опекают, часто считают его здоровье преувеличенно плохим. Вырастая, мальчик может начать употреблять алкоголь или наркотики, связаться с плохой компанией или уйти в игровую зависимость. Он может бросить институт, сидеть на шее родителей, не работать, но родители продолжают его обеспечивать. Таких родителей все жалеют, считают выросшего ребенка ужасным эгоистом, который несправедливо поступает по отношению к тому, кто для него все.

Когда у меня родился сын, я решила найти помощницу по хозяйству, которая бы раз в неделю приезжала и убирала квартиру, пока я привыкаю к новой для меня роли мамы. Нашлась очень опытная женщина Наталья, которой в тот момент было около 60 лет. Первый раз она приехала вовремя и убрала все-все-все. Даже то, о чем я ее не просила. Во второй раз мы договорились на определенное время между снами и кормлениями сына. Она опоздала на полчаса. На мой вопрос, что случилось, она стала рассказывать о том, что ей пришлось будить на работу 30-летнего сына. Ведь если его не разбудить, то он проспит. У сына есть жена и двое детей. У него проблемы с алкоголем. Обычно сын не работает, и его жена тоже. Всю их семью содержат Наталья и ее муж. В тот момент сын только-только вышел на работу, которую ему нашли родители. Наталья ужасно раздражалась на сына, на его жену и даже на маленьких детей, ведь ей приходилось очень непросто. Но отпустить взрослого сына, отдать ему ответственность за его жизнь и семью, перестать его контролировать Наталья никак не могла. Татьяна Хромова

Глава 8. Цикл взаимоотношений с родителем-мазохистом

В этой главе мы рассмотрим цикл взаимоотношений парентифицированного ребенка и родителя-мазохиста, потому что в таких отношениях возможна динамика. Если ребенок играет для родителя роль садиста, то, как правило, отношения отличаются стабильностью и практически не меняются.

Отношения между парентифицированным ребенком и родителем-мазохистом начинаются со стадии слияния. В этих отношениях нет границ, они стерты. Ребенок спасает – родитель страдает. Ребенок похож на спутник, который вращается вокруг планеты своего родителя. Эти отношения устойчивы и могут длиться сколько угодно. В своей практике я встречала людей, которым было 40–60 лет, но они продолжали быть в слиянии со своим страдающим пожилым родителем. Эмоциональные потребности ребенка (а иногда и не только эмоциональные, но и физиологические, как, например, потребность в отдыхе) не удовлетворяются.

Если парентифицированный ребенок попадает к психологу, то первое время он яростно защищает своего родителя. Родитель априори хороший. На родителя категорически нельзя злиться. Нужно терпеть и сочувствовать. На этом этапе большой риск ухода парентифицированого ребенка из терапии. Ведь если ребенок справляется со своим сопротивлением, то он переходит на следующую стадию – он начинает видеть РЕАЛЬНОСТЬ. Ему становится очень жалко себя маленького, да и взрослого тоже. Он начинает злиться на родителя, который своим страданием причинил так много страданий ему. На этой стадии у ребенка как будто открываются шлюзы, которые годами сдерживали накопившуюся злость и ненависть. В отношениях между ребенком и родителем начинает нарастать напряжение. Ребенок начинает конфронтировать с родителем. Сначала пассивно, потом активно. Родитель к этому оказывается совершенно не готов. И ребенок из спасателя становится для родителя агрессором, тем, кто причиняет боль. Если родитель знает о том, что ребенок находится в психотерапии, то часто можно услышать следующее:

• «Твой психолог – шарлатан, ему только твои деньги нужны»;

• «Твой психолог настраивает тебя против меня, он разрушает наши отношения, у нас же все было так хорошо!»;

• «Дай мне контакт твоего психолога, я расскажу ему, как все было на самом деле»;

• «Не выноси сор из избы!»;

• «Не майся дурью, лучше делом займись»;

• «Что ты такая нервная после своего психолога?! Сразу видно, что он тебе не помогает!»;

• «Твой психолог совсем тебе мозги запудрил!»;

• «Зачем тебе туда ходить? Ты что, не справляешься?»;

• «Зачем тебе психолог? У тебя есть я. Мне ты можешь все рассказать»;

• «Чушью занимаешься! Лучше бы детьми занялась / в квартире убрала / мужу ужин приготовила»;

• «Сколько можно мусолить прошлое?»

Бывают ситуации, когда родитель находит контакт психолога и начинает ему угрожать, писать оскорбления, обвинять в том, что он «испортил его ребенка», угрожать заявлением в полицию.

Родитель может начать болеть, еще больше страдать, пытаясь вернуть ребенка обратно, действуя самым привычным для себя способом – внушая чувство вины.

Мама развелась с мужем (моим отцом) лет 10 назад. До сих пор страдает и рассказывает, какой он козел, жалеет себя и вспоминает истории, когда ей было плохо. Как себя чувствую я? Как будто я – мать, а она – ребенок. Но я ей сказала, чтобы она шла в терапию. Чтобы на меня все не выливала. Я не должна это слушать. Она обиделась, не разговаривала со мной. Потом снова пыталась рассказывать, я снова притормозила. Периодически она пытается прорваться. Женя, 35 лет

Ребенок при этом может застрять на стадии злости. Он как бы проскакивает через такие чувства, как боль, грусть, сожаление. Своей злостью пытается изменить родителя, добрать от него то, что было недополучено в детстве. Нередко можно видеть, что такие скандалы превращаются в сценарии. В сценарии нет вариантов развития событий, там все предсказуемо и отрепетировано.

Пример сценария:

– Куда ты идешь? – спрашивает мать взрослую дочь.

– Я иду в кафе на встречу с подругой (с раздражением, что мать, по ее мнению, контролирует ее).

– Во сколько ты вернешься? Где находится кафе? – продолжает спрашивать мать.

– Не знаю. Может, в 10, может, позже, – с нарастающим раздражением отвечает дочь.

– Матери уже спросить ничего нельзя. Постоянно раздражаешься.

– Отстань от меня! Что ты меня вечно контролируешь?! Сколько можно?! Я устала! – кричит дочь.

– Я же переживаю за тебя. Я вся на нервах, – мать хватается за сердце, начинает измерять давление, в квартире запах корвалола.

Дочь уходит, хлопнув дверью. Чувствует вину за свою несдержанность.

Ребенок может при этом жить с родителем вместе, а может и не жить. Это не имеет никакого значения. Есть же сотовая связь.

Попытки изменить родителя и, как следствие, получить от него то, что было недополучено в детстве, могут выглядеть как: