Роман Трахтенберг - Лифчик для героя. Путь самца - 2.
...Домой еду в хорошем настроении! Когда не зажигаем, стараюсь вернуться общественным транспортом. Правда, в такое позднее время ходит только один служебный троллейбус, он развозит по домам водителей и подбирает редких поздних пассажиров. Зато остановки по требованию. Обычно я тоже сажусь, поворачиваюсь к темному стеклу и любуюсь собственным отражением. Может, это нарциссизм? Не знаю, но зато застекольный сумрак не отражает ни одного изъяна. Лицо идеально и загадочно, я специально не смываю яркий сценический макияж, и мое «волшебное зеркальце» вновь и вновь балует меня. Темные блестящие тени сливаются с глазами, и они кажутся огромными. Губы сияют благодаря французской помаде. Кто, вообще, осмелится что-то говорить такой роскошной ЖЕНЩИНЕ?!... Уроды. И вдруг в троллейбусе раздался смех. Я быстро оглянулась, вокруг сидят уставшие, занятые своими мыслями люди, повернулась к стеклу... в отражении теперь было уже не мое лицо. Или мое, но двадцатилетней давности... исчез яркий макияж, начесанные длинные волосы, воротник плаща. Теперь в зазеркалье был мужчина. Мое прошлое «Я». Олег. Он рассматривал меня критически и ехидно.
— Уйди! — закричала я где-то внутри себя.
Он только ухмыльнулся. Я резко отвернулась А почему мы стоим? Надо ехать. Ах, да, водитель остановился, чтобы высадить меня. Он знает, кто и где вы ходит. Чуть не проехала, дура! Выскакиваю из троллейбуса, и скорее вперед, словно сзади гоните: призрак. Осталось только пройти через сквер, и я дома.
...Опавшая осенняя сухая листва громко шуршит под ногами, и сразу не поймешь, сколько человек идет сейчас по парку. То ли это шорох только моих ног, то ли еще кто-то идет... И тут понимаю, что Олега нет — он же только призрак и не может шуршать листьями. Резко останавливаюсь и слышу сзади чьи-то быстрые шаги. Оборачиваюсь. Какой-то невзрачный запыхавшийся мужичок плетется вслед за мной.
— Погоди, да погоди ты! — Он, кажется, обрадовался тому, что я тормознула.
Может, заблудился, хочет узнать дорогу? Но тут моя доброта получает по заслугам, он цепко хватает меня за плечи.
— Чего вам?
— Да ты не переживай, я заплачу. Вот. — Он достает какие-то мелкие купюры.
...Да... Уж! Знаете, если уж меня приняли за проститутку, то могли бы оценить получше. Сбрасываю его руки, он кажется удивленным, оттого что отказываюсь исполнять профессиональный долг. Снова крепко хватает за плечи. М-да, если бы я не работала когда-то грузчиком, может, и растерялась бы, но не на ту напал! Толкаю его, он, удивленно вскрикнув, летит на землю, а я бегу к дому.
К сожалению, в подъезде вместо спасения еще один сюрприз. На ступеньках стоит Олег.
— Что? Допрыгалась?
— О чем ты? Все в порядке.
— Разве? А ты посмотри на себя! Посмотри, на кого ты похожа! Ты же выглядишь как придорожная шлюха!
— Не ври! Я не выгляжу проституткой. Чтоб ты знал, они, наоборот, стараются краситься менее замет но. Чтобы в милицию или на субботник какой не загреметь и на насильника не нарваться.
— Какие тонкости ты теперь знаешь...
— Конечно, я ведь женщина.
— Не стала ты женщиной! Иначе не шлялась бы одна по ночам в боевой раскраске. Ты — мужик и знаешь, что в случае чего сумеешь дать любому в морду! Ведь внутри тебя есть я.
— Нет! Я тебя уничтожила, вырезала, порвала и выкинула на помойку. Забудь.
— Если так, то почему все видят меня в тебе? Почему у ваших охранников отношение к тебе как на зоне к пидарасам? Для них ты «петух». Опущенный, который живет под шконкой. У него отдельная посуда с дырочкой, он не ест из общей, и, соответственно, место его возле параши. Ударить его можно только ногой, а если рукой, то обернутой в тряпку.
— Но они себя ведут по-скотски со всеми!
— Не заблуждайся! Со всеми по-разному!
Пытаюсь убежать, но он на шаг впереди меня,
все время. Скользит бесшумно и перемещается не двигаясь. Проклятая тень, вот он кто. И ничего более.
— ...Мама? Ты с кем разговариваешь? — Дверь квартиры открылась, в проеме появился сын.
— Сама с собой, — честно ответила я.
Олег медленно растаял в подъездном сумраке. Вот и славно! Вот и чудесно!! Вот и слава Богу!!!
* * *...С некоторых пор ОН стал преследовать меня постоянно. Что бы я ни делала, куда бы ни шла. Уселась после выступления перед зеркалом, хотела снять макияж — меня сегодня слишком уж ярко размалевали хозяйка пробовала новую косметику, — а ОН сидит рядом. Тогда назло врагам буду ходить так.
— Хельга, ты скоро? Давай умывайся и трогаем. — Блевота ждет, когда мы пойдем. Девчонки едут на метро, я с ними часть пути.
— Я готова. Поеду в гриме.
— Да ты что?! С ума сошла?
— А что такого?
— Если тебе в кайф, то ничего.
Мне-то, может, и не все равно, но нужно показать Олегу, кто хозяин в доме, вернее, в теле! Идти у кого-то на поводу, тем более у тени, не в моих правилах! Я АРТИСТКА, и идите все к чертовой матери! Мне нечего стесняться! Вот так с гордо поднятой головой и ярким макияжем захожу в полупустой вагон метро. Девчонки устало рассыпаются по сиденьям, а я сажусь гордо, держа спину прямо, положив ногу на ногу, как леди, и продолжаю пить из баночки джин-тоник. Олег уже здесь. Поднимаю подбородок и гордо смотрю на его ехидную свежевыбритую рожу. Его никто не видит. Девчонки смотрят только на пассажиров, каких-то кривляющихся малолетних отморозков, которые, в свою очередь, смотрят на меня.
— Хочешь, расскажу тебе, что про тебя сейчас говорят вон те подростки? — спрашивает Олег.
— Мне плевать на них. Они мне никто, — вполне спокойно отвечаю я.
Наш диалог никто не слышит. Девки не понимают, почему я молчу, так гордо задрав нос.
— Ага, попробуй плюнь. Они только и ждут, когда ты первая начнешь драку. А тебя не беспокоит мнение твоих новых подруг, которые с тобой едут сейчас и знают, что все смотрят на тебя как на блядь. Но тебе плевать, как ты выглядишь, главное, чтобы тебя не приняли за мужика в юбке! Пусть лучше примут за шлюху. Такой поворот событий тебе нравится больше?!
— Меня никто не принимает за мужика в юбке!
— А ты смой раскрас! Сразу примут!
— Скотина, исчезни.
Закрываю глаза, мысленно пытаюсь заткнуть уши и запеть какую-нибудь песню, которую он терпеть не может. Из репертуара Мэрилин Монро...
Гастролеры-рецидивисты
Самолет — хорошо, вертолет — хорошо, машина — хорошо, а на оленях лучше.
Хм, и этого я тоже не помнил. Зрители на программе напивались и бузили так часто, что всего и не упомнишь. На сцене мат, и публика расслабляется настолько, что начинает вести себя как хочет, то есть по свински. Как говорится, русский человек — oн как птичка божья, нажрется, как свинья, и доволен. Наверное, бабы страдали, в их адрес не всегда летала посуда, но реплики типа: «Эй, ты, а ну-ка задери ногу повыше, нам не все видать!» — нередко.
Хотя у всех своя рубашка ближе к телу, и лучше всего я помнил те дни, когда что-то летело В меня. Хотя такое случалось не часто. Помню, как-то в Новый год, когда еще студентом подрабатывал Дедом Морозом, я приехал провести уличную дискотеку. Как водится, всех поздравил, стал объявлять выступающих артистов... А толпа народа всё увеличивалась; те, кто встретили праздник дома, выходили на улицу.
Я что-то пел или говорил, как вдруг из толпы в меня полетела пивная банка. Я обиделся и честно ляпнул в микрофон, что если еще хоть одна банка в меня полетит... И тут начался просто шквальный огонь! Каждый пришедший счел своим долгом что-нибудь швырнуть. С тех пор я понял, что не надо провоцировать толпу.
Там ведь и без твоей подсказки психи найдутся. Я слышал историю про господина Кипелова который тоже пострадал подобным образом Он стоял на сцене во время концерта, пел и никого не трогал, и тут на словах: «Где ж тот человек что нам скажет... » — в него из зрительного зала полетела бутылка. «Ёб твою мать!» — закончил он фразу прямо в микрофон. После чего в «Арии» долго ходила шутка: «А где же он, тот, кто нам скажет: "Ёб твою мать!"?»
В общем, «добрый зритель в девятом ряду» — не всегда бывает добрым. От зрителей можно ждать чего угодно, тем более такой «артистке», как Хельга. Помню, как однажды мы всем коллективом приехали на гастроли, а мне сказали: «Пидараса не выпускайте, в зале серьезные люди».
— Да вы что?! — напрягся я. — Это никакой не пидарас, это женщина! Вы же понимаете, иначе бы врачи не стали ее оперировать! — Я настаивал.
Собственно, и в клубе публика не раз просила не выпускать ее, и там я всегда говорил, что не могу это сделать. Некоторые гомофобы даже деньги предлагали за то, чтобы она не вышла на сцену, но я тогда просил сумму побольше, точно зная, что они столько не заплатят. Но то на родной площадке, где все-таки имелась охрана, а здесь...
