Рената Башарова - Исповедь бандерши. 100 оттенков любви за деньги

Вот стоим мы перед стендами с обоями.

— Смотри, Юляша, давай вот эти возьмем, в спальню, — предлагал Роман.

— Да нет. Слишком темная будет выглядеть комната, — забраковывала тут же я.

— А вот эти, с розами? — указывал он на следующие.

— Рома, ну это же колхозный вариант! Ты что, сам не видишь? — шипела я в ответ.

Тут муж краснел, разворачивался и вихрем уносился к машине. Я неслась за ним, провожаемая недоуменным взглядом продавца.

— Поехали! Достала ты меня! — раздраженно заводя машину, орал он.

— Ну хватит. Пошли назад, я тебя прошу. Рабочие уже подготовили стены, и назавтра им нужны обои! — начинала я уговаривать его.

— Колхозные! — с сарказмом восклицал он. — Да ты всю жизнь в сраче прожила! А теперь вдруг разбираться она стала!

— Да, в сраче. Ты сам не в лучшем сраче жил! Наплодила вас мамаша, трех уродов. И ютилась со всем выводком в малосемейке. Цепляясь за мотню блудливому папаше! — не уступала я, намеренно кусая за самое больное место.

— Как тебе не стыдно? У тебя ничего святого нет. Разве можно так говорить об умерших? — пытался он пристыдить меня.

— А почему ты можешь носом меня тыкать? Ты, получается, из говна меня вытащил? Осчастливил! — неслась я дальше.

— Да, именно из говна, из грязи! Трахалась с мужиками за деньги! Тварь! — тут же разъярялся окончательно муженек. Кусая теперь меня за самое больное.

— Так а кто ж тебя просил? — картинно изумлялась я. — Между прочим, я тогда гораздо счастливей была! И где ж ты взялся на мою голову! Прилип, как банный лист к жопе. Возомнил себя капитаном Шмидтом! Кто мне названивал в Японию каждый день? А? Рыдал, стенал, умолял вернуться! Обещал на руках носить и пылинки сдувать! Кто?

— Дураком был. А сейчас очень жалею. Уже б давно от тебя избавился, так ребеночка жалко! — прикусывал он язык на какой-то момент.

— Ах, ребеночка? А ты ребеночком не спекулируй! Я могу сейчас же пойти аборт сделать! А ну останови машину! — требовала я.

Аборт я рвалась сделать тогда каждую неделю. Но все меня что-то останавливало. А срок увеличивался. Потом я хотела сделать так называемую «заливку», но опять что-то останавливало. Потом я думала о самоубийстве. Даже накупила однажды пять упаковок снотворного. Но опять что-то остановило.

А останавливало меня то, что я действительно безумно его любила. А он меня не столь страстно, как казалось мне. Именно поэтому у нас с ним разгорались такие безумные скандалы. Ревность, страх быть разлюбленным — вот истинные мотивы наших диких «разборок». А невымытая посуда или поздний приход домой — только следствие, а не причина.

Моя любимая и мудрая крестная всегда мне говорила:

— Детка, выходить замуж по большой любви нельзя. Слишком уж сильный накал страстей. Как правило, слишком безумная любовь очень быстро превращается в ненависть. В браке нужно иметь спокойное отношение к партнеру, дружеское. Нужно трезво смотреть на человека, а не сквозь призму страсти. Иначе слишком больно, слишком уж неспокойно. Как на пороховой бочке!

— Но я люблю его, я не смогу видеть его редко. Я хочу знать о нем все. Где он сейчас, что делает? Я хочу засыпать и просыпаться, обнимая его, — убеждала ее я.

— Юлечка, я не хочу тебя заранее расстраивать. Но мне б не хотелось, чтоб тебе было впоследствии очень больно… — объясняла она мне.

— Но а как тогда выходить замуж? Не любя? — спорила я.

— Да нет. Просто у вас слишком сильно кипят страсти, слишком. Ведь и любить можно по-разному… И, знаешь, мое мнение таково: «Из этого рая не выйдет ни х…я»!

И сейчас, закрыв за ним дверь, я остановилась в прихожей. Присела на дубовую табуреточку. Почувствовала сильный толчок ребенка. Девятый месяц, вот-вот родится девочка. Маленькая девочка.

Я корила себя за то, что я не чувствую любви к ней. Если б не этот проклятый живот, все бы сложилось по-другому, он не относился бы так ко мне. Просто теперь он не боится потерять меня, зная, что с ребенком мне деться совершенно некуда… А ведь как все красиво начиналось…

Воспоминания — обрывками, цветными, яркими, — всплывали в памяти. В тот день, когда он первый раз меня ударил, нужно было навсегда вычеркнуть его из жизни. Но это было выше моих сил. И так хотелось верить…

— Юляня, когда ты родишь уже? Я, наверное, не дождусь, помру, — надтреснутым голосом спросила бабушка, поправляя на шее неизменные бусы из бирюзы. Сто лет в обед, а все красуется!

— Дождешься-дождешься. Через недельку, врач сказал, — успокоила я старушку.

— А где же твой «прихехе»? — ворчливо поинтересовалась она, важно шаркая в направлении кухни.

— Бабушка, он уже давно не «прихехе». Законный муж мой! — засмеялась я.

Тут я должна сделать небольшое отступление и объяснить читателю, что ж это за зверь такой — «прихехе»?

Бабушка у меня очень старенькая. «Музейный экспонат», так сказать. Настоящая донская казачка. Высокая, седовласая и необыкновенно величавая. Не было случая, чтоб когда-либо она закричала, потеряла самообладание, — нет, она всегда сохраняла спокойствие. В силу того, что рождена она была в начале столетия, кстати уже прошлого, в лексиконе ее порой проскакивали совершенно невероятные словечки. «Прихехе», к примеру, значит просто кавалер, ухажер. Она очень забавно ругалась. Но, повторюсь, никогда она не делала это всерьез, со злости. Как-то шутя, ворчливо.

— Хм, муж! Какой это муж? Подумаешь! Милиционеришка поганенький, а не муж, — высказалась бабуся, втискивая свое величавое тело в узкое пространство между стареньким столом и табуреткой.

— Мама! Хватит тебе! — резко оборвала ее моя мать, возникая в дверном проеме. — Хороший парень. Серьезный, неплохо зарабатывает. Чего ты взъелась на него?

— Ничего хорошего! — припечатала бабулька, не желая вступать в длинную дискуссию. — Говно на лопате!

Евдокия Лукинична невзлюбила «внучатого зятя», как она выражалась, с первого взгляда. Когда мы только начали встречаться, я притащила Ромчика домой.

Тихонько пройдя мимо полуглухой бабушки, мы уселись на балконе, в полной уверенности, что остались незамеченными. Открыли пивко, разложили рыбку… И только хотели приступить к поглощению, скрипнула балконная дверь.

— Юлия, это что такое? Что это? — тыкая узловатым пальцем в сторону жениха, вопрошала она.

— Бабушка, познакомься, это Рома, мой парень, — прокричала я ей в ответ.

— Очень приятно, — «присел в реверансе» Роман.

— А мне не очень приятно! — Уперев руки в бока, она уничтожающим взглядом воззрилась на него. — Вот что, молодой человек! Вы на нашу квартиру не рассчитывайте!

— Да я и не рассчитываю, — опешил он.

Бабка, не удостоив его ответом, гордо удалилась…

— А кто у тебя хороший? — пыталась вызвать ее на спор мать. — У тебя все плохие. Меня шпыняла всю жизнь!

— Да, вот именно плохие. А этот вообще — «говно на лопате», — стояла на своем бабка, сердито насупив седые брови.

Я засмеялась, глядя на эту перепалку. Мать у меня была «синим чулком», мужчин у нее не было никогда. Очень странно, ведь в молодости она была довольно хорошенькая. Это сейчас, на пороге шестидесятилетия, она превратилась в унылую, неухоженную особу. Я же у нее появилась не путем «непорочного зачатия», а гораздо проще, меня удочерили, причем по настоянию бабушки (которая, к слову, меня и воспитывала). Так вот, во всех своих неудачах на личном фронте мать привыкла винить бабу Дусю, злилась на нее, спорила. Хотя, чего злиться, мне было непонятно. Она хоть и не жаловала моих женихов, но вреда не делала, и все ее высказывания только смешили меня. Мать же принимала все за чистую монету. И оспаривала, оспаривала!

— Юляня, это синяк, что ль? — Бабушка подслеповато прищурилась, приглядываясь.

— Да, ударилась ночью об дверь, — молниеносно выдала я приготовленный заранее ответ.

— Видишь, Света… Вот тебе и хороший парень, — задумчиво сказала она.

— Мама! Да она сама небось напрашивается! Ты что, не знаешь, какая Юлька? — почему-то радостно откликнулась маман.

— Какая же? Хорошая у нас Юлечка! — качая головой, твердо сказала бабушка.

Да, воистину, правильно гласит народная пословица: «Хорошая теща — плохая мать». Светлана Михайловна же — тещей была идеальной. Ненаигранно демонстрировала любовь, как это обычно делают матери жен, дабы сохранить видимость хороших отношений. О нет! Она истово признавала за ним правоту, была готова в любую минуту грудью лечь на защиту зятя. Я же смертельно обижалась на нее. Ведь прекрасно ж видно, кто прав, кто виноват! Тем более, — он начал поднимать руку. И что ни говори, мое мнение таково: мужчина в любой ситуации, прав он или не прав, руки в ход пускать не должен. Как только он ударил — он уже не прав — по определению. Даже если только что застукал женушку в чужой постели. Не должен — потому лишь, что сильнее. Это все равно, что бить котенка. Сие правило не работает только в одном случае: если жена имеет разряд по борьбе. Тогда — пожалуйста! Силы равны, и рукоприкладство уже не будет выглядеть в этом случае мужской низостью.