Александр Сосновский - Лики любви. Очерки истории половой морали
Литератор и секретарь французской академии Мармонтель (1723—1799) пишет: «Говорят о старом, добром времени... Но ведь в прежнее время неверность, словно пожар, опустошала семью, обманутые мужья запирали, били своих жен. Муж пользовался предоставленной свободой, а его бедная верная половина обязана была проглотить обиду и стенать взаперти мрачной темницы. Если она пыталась подражать своему непостоянному супругу, то подвергала себя ужасным опасностям. Речь шла не более и не менее, как о жизни и смерти для ее любовника и для нее самой. Люди имели глупость связывать честь мужчины с верностью его жены... По чести, я не понимаю, как в эти варварские времена люди имели смелость жениться. Узы Гименея были тогда каторжной цепью. А в наши дни, взгляните, какая любезность, какая свобода, какой мир царствуют в семейных отношениях. Если супруги любят друг друга — в добрый час! Если они перестают любить, то благородно сознаются в этом и возвращают друг другу обет верности, становятся друзьями. Вот это я называю нравами социальными, нравами мягкими». И далее: «Сударыня, цель брака состоит в том, чтобы делать друг друга счастливыми. Мы же несчастливы вдвоем. Бесполезно гордиться постоянством, которое обоих нас тяготит. Мы настолько счастливы сами по себе, что не нуждаемся один в другом. Мы могли бы поэтому вернуть себе свободу, которой мы так неразумно пожертвовали. Живите, как хотите, а я буду жить, как хочу сам...»
Бесчестье скорее доставлял неудачный выбор любовника. В первой половине XVIII в. честолюбивой мечтой многих красавиц было желание добиться благосклонности всемогущего герцога Ришелье или кого-нибудь из членов королевской фамилии: чем более высокое положение занимал покровитель, тем больше почестей и благ доставалось любовнице. Госпожа Монтеспан, сменившая сентиментальную Лавальер в постели Людовика XIV, имела в Версале двенадцать комнат на первом этаже, тогда как королева занимала лишь одиннадцать на втором. Шлейф госпожи Монтеспан несла гофмейстерина герцогиня де Нуайль, а шлейф королевы — простой паж. Помпезный выезд фаворитки напоминал эпизод сказки Перро: «В запряженной шестью лошадьми колеснице, за которой следовала другая, также запряженная шестью конями, где сидели ее фрейлины, путешествовала она по стране. Потом следовал багаж, семь мулов, сопровождаемых двенадцатью всадниками». Когда госпожа Монтеспан после десятилетней верной службы получила отставку, то в утешение ей назначили пенсию в тысячу луидоров ежегодно. «Эта метресса, — писал один из современников, — стоила Франции втрое больше, чем все ученые Европы».
Даже государи других стран старались засвидетельствовать официальным любовницам свою приязнь. Екатерина II, прусский король Фридрих II, австрийская эрцгерцогиня Мария-Терезия не считали ниже своего достоинства посылать любезные послания фаворитке Людовика XV маркизе Помпадур. Граф Тилли сообщает в своих мемуарах о посещении Иосифом II, императором Священной Римской империи, стареющей пассии Людовика XV госпожи Дюбарри: «В Люсьенне он навестил графиню Дюбарри. Раньше она имела дерзость выступать публично против его высочества, оскорблять даже королеву. Иосиф сделал вид, что забыл об этом. Он пошел еще дальше и сделал отцветающей красавице приторный комплимент. Когда у нее упала подвязка, то он поднял ее, а когда она рассыпалась в извинениях, заметил: «Разве не подобает императору служить грациям?»
Со времени всем известных персонажей «Трех мушкетеров» пренебрежение общепринятой моралью становится при дворе почти открытым. Пример подавали первые лица государства: сам Людовик XIII, отличавшийся гомосексуальными наклонностями, фактический правитель Франции кардинал Ришелье и королева Анна Австрийская, до преклонных лет остававшаяся неравнодушной ко вниманию придворных. По преданию, один из них, граф Ривьер, и был настоящим отцом Людовика XIV. Король-солнце оказался достойным преемником. Чувственность при его дворе процветала особенно пышно. История сохранила имена знаменитых фавориток монарха — Лавальер, Монтеспан, Фон- танж, Ментенон... Однако за шестьдесят лет в постели его величества перебывало столько женщин, что составить полный реестр просто невозможно. Всякая появлявшаяся в поле зрения хорошенькая дама становилась объектом похотливых притязаний. Посетить Версаль вместе с женой значило передать ее в руки короля. Темперамент венценосца был неистощим. Герцогиня Елизавета-Шарлотта пишет о семидесятилетнем старце: «Он благочестив; если бы он не был таким, то предавался бы разврату, потому что не может жить без женщин. Добрый король не очень-то разборчив, и если кто-то есть у него в постели, то он доволен».
Правление Людовика XV ознаменовалось целой плеядой новых фавориток: герцогиня Шатору, сестры Нель, маркиза Помпадур, графиня Дюбарри. Власть фавориток была безграничной, нередко они вмешивались в государственные дела. Ш. Монтескье (1689—1755) заметил, что «не было ни одного человека, занимавшего какое-нибудь место при дворе, в Париже или в провинциях, который не был бы в руках женщин». Фаворитки были друг с другом в сложных отношениях, постоянно балансировали между открытой враждой и временными, вынужденными союзами, но тем не менее никогда не утрачивали влияния. С их согласия покупались и продавались должности и титулы, устанавливались и рушились репутации, улаживались дипломатические осложнения. Естественно, при этом они не забывали и о собственной выгоде. Герцогиня Орлеанская сообщает о госпоже Ментенон: «Когда она увидела, что хлеб не уродился, то дала приказ скупать его на всех ярмарках. Люди умирали с голода, а она нажила целое состояние».
Русское самодержавие умудрилось создать особый тип фаворитизма, а именно мужской. Наиболее ярко он проявился во время царствования Ангальт-Цербтской принцессы Софьи-Августы, правившей под именем Екатерины II. Устранив своего недалекого супруга Петра III, Семирамида Севера, как льстиво называл ее Вольтер, горевала недолго. Одним из первых ее любовников был камергер Сергей Салтыков. Он, однако, имел обыкновение слишком болтать языком, будучи пьяным, и за эту нескромность был удален посланником в Стокгольм. Его преемником стал граф Станислав-Август Понятовский, возведенный впоследствии на польский престол. Первым же подлинным фаворитом в собственном смысле слова оказался Григорий Орлов, чей брат был причастен к внезапной кончине несчастного Петра III в Ропшинском дворце. Братья вели совершенно разнузданный образ жизни. Если им случалось увидеть из окна приглянувшуюся женщину, то ее участь оказывалась плачевной. Насилие всегда оставалось безнаказанным, ибо Григорий Орлов полностью подчинил себе Екатерину. Правда, добиться своей заветной цели — обвенчаться с императрицей, ему так и не удалось. Но все-таки двери царицыной спальни он, случалось, распахивал ногой. Поскольку всякий очередной фаворит осыпался высокими чинами, щедрыми дарами и высочайшими милостями, то за теплое местечко приходилось буквально сражаться. Следовавшие друг за другом балы, рауты и маскарады регулярно посещались любвеобильной императрицей. Соперничающие группировки старались не упустить момента, выдвинуть своего кандидата, привлечь к нему внимание. Придворные пускали в ход все дозволенные и недозволенные средства, вплоть до клеветы и доносов, чтобы выдвинуть выгодного себе ставленника. Григорию Орлову приходилось быть начеку, едва ли не силой разгоняя конкурентов. Серьезная неудача произошла у него с молодым, неотразимо мужественным гвардейским поручиком Васильчиковым. Неосмотрительно отправившись за границу, Орлов вдруг получил сообщение о покушении на свои привилегии.
Поспешив вернуться в Петербург, он был остановлен на границе монаршим запретом. Опасаясь ссылки в Сибирь или чего-нибудь похуже, князь почел за благо переждать грозу в одном из своих имений. Императрица и вправду потребовала от Григория сложить с себя все должности, но Орлов собрался с духом и возроптал на неблагодарность высочайшей любовницы. Екатерина не устояла перед хорошо разыгранным необузданным гневом и отпустила любезного друга с миром.
Васильчиков продержался около двух лет, а затем, как снег на голову, получил приказ немедленно отправиться в Москву и ожидать дальнейших распоряжений. Опала была внезапной и бесповоротной: Васильчикова даже не допустили для объяснений. Зато в Москве он получил от государыни богатые подарки и ежегодный пансион в 20 тысяч рублей. Орлов же, похитивший из Италии княжну Тараканову26, вновь ненадолго вошел в фавор. Однако двор роптал, всеобщее недовольство принимало угрожающий характер, и Екатерина принуждена была смириться. Как ни интриговали и ни скандалили Орловы, звезда их закатывалась. К тому же инициативой овладел энергичный гвардии поручик Григорий Александрович Потемкин. Братья поняли, какая серьезная опасность угрожает их могуществу. Они были готовы на все, даже на убийство, но предпочли действовать без излишнего риска. Бравого поручика подпоили, затеяли пьяную ссору, и Алексей Орлов выбил Потемкину глаз бильярдным кием. Скандал получил огласку, братья постарались, чтобы он дошел до слуха государыни. Удар поразил сразу двух зайцев: кроме блестящей внешности, Потемкин лишился и расположения императрицы. Екатерина выразила сожаление, что ее любимец позволяет себе нескромные намеки, и удалила его от двора. Потемкину пришлось ретироваться в Смоленск. Но женское сердце отходчиво: спустя некоторое время опальному разрешили вернуться. Императрица примирилась с увечьем любовника и вознаградила другие его отменные качества. Вскоре Потемкин совершенно вытеснил Орлова, сделался генерал-адъютантом и переселился в дворцовые апартаменты.
