Эдуард Лимонов - Великая мать любви
К концу зимы во внешний мир стали просачиваться кое-какие детали готовящегося процесса. Дело оказалось серьезнее, чем мы думали... Трое вышли в пятницу вечером на ставшие уже обычными "поиски на свою жопу приключений", как охарактеризовал их деятельность Толмачев. Они доехали в трамвае до определенной точки города, и пошли, высматривая удобный случай. Удобным случаем был в этот вечер продовольственный магазин, в котором, кроме нескольких продавцов, были лишь два покупателя... Юрка прыгнул с бритвой к директору, бритва поместилась у горла директора, Славка навел пистолет на продавца. Костя вынул штык... Один из посетителей, мирно покупавший триста грамм конфет "Красная шапочка" оказался народным дружинником и попытался сбить с ног Костю, и тот, не совсем зная как это делается, сунул в посетителя штык. (Советский гражданин -существо странное. Он может быть покорен как голубь, но вдруг повинуясь капризу страстей вдруг очнется и пойдет себе на револьвер бандита, получать пулю в грудь, он неуравновешен и опасен, советский гражданин)... Покончив с магазином, трое продолжили поиски приключений...
Но только уже весной стали говорить об этой девочке, которую они, как тогда выражалась шпана, "заделали хором". Вначале девочка просто добавлялась в конце списка ко множеству бесчинств совершенных бандой в ту роковую ночь. Впоследствии девочка выросла в самое главное преступление и поместилась во главе списка. Объяснялось это просто. Правительство приготовило новый закон об изнасиловании и им нужен был вопиющий пример. Кровавые жертвы должны быть принесены новому закону. Дабы напугать население. И тройка моих безобразных друзей имела несчастье попасть на глаза ЗАКОНУ.
Все их другие преступления, куда, кстати сказать, более серьезные (попытка преднамеренного убийства, нападение с огнестрельным оружием, несколько ограблений!) небрежной рукою закон сдвинул со стола. Осталась эта девочка. Несовершеннолетняя. Пятнадцать лет.
Она шла по какой-то улице и ее обогнал знакомый парень. Отдаленно знакомый, она знала его только по кличке и в лицо. И все. Он поздоровался с ней, и через полсотни метров, она видела, пожал руку одному из трех парней, идущих впереди. И ушел в темноту... Впоследствии, после нападения, она не могла вспомнить лиц и каких-либо деталей, и вдруг, совсем уже стало светло в милицейском госпитале, вспомнила этого парня. Только кличку. Но мусора без проблем выяснили кто он, и через полчаса уже стояли у его постели. Тряхнули, врезали несколько раз, и только после этого задали вопрос. Он сказал все, что знал. Еще через полчаса они взяли Славку с "огнестрельным оружием" под подушкой, он отсыпался еще. Костю - второго. И Юрку...
Заходили слухи. "Хотят подвести ребят под новый закон". Тревожились, но так как текст еще не был опубликован, то тревога пока не расшифровывалась. Когда областной судья зачитал приговор: всем троим расстрел, никто в зале не был подготовлен, включая защитников. Людка упала в обморок. В "Социалистычной Харкивщине" наутро появилась заметка (я вырезал ее) с упоминанием жирным шрифтом, что приговор областного суда скрепили своими подписями самолично Председатель Президиума Брежнев и секретарь Георгадзе. Салтовка оцепенела. Все поняли, как страшно не повезло ребятам. А я понял, насколько повезло мне.
В памяти моей запечатлелось Юркино лицо в момент столпотворения в двери, окруженное чекистскими флажками. Пружинистый виток черного чуба на лбу, золотой и черные зубы и улыбка. Ну да, его
жизнь была неразумной короткой жизнью молодого бандита, свирепого шакала, но на смертный приговор он отреагировал героем Шекспира. Когда придет мой самый важный час, я попытаюсь скопировать Юркину улыбку презрения и превосходства. Может быть так улыбался разбитыми губами бандит Степан Разин, когда вели его в цепях на Лобное место чекисты того времени, романовские Мусора.
МЕЖДУ БЕЛЫМИ
Когда мы наконец вышли из сабвэя на 59-й у Централ-парка, было четыре часа утра. Она еще подымалась по ступеням, а я уже писал, отвернувшись к каменной стене - ограде Централ-парка. От стены крепко несло мочой, без сомнения не я первый облюбовал это место для мочеиспускательных целей. Она обошла меня и остановилась у края тротуара, ожидая. Писал я долго. Мы ехали из самого даун-тауна, плюс нам пришлось минут сорок ждать поезда. Мы возвращались из "Мад-клаб".
Струя мочи все не ослабевала, мощный поток, журча между моих расставленных ступней, утекал в ночь. Сзади послышались шаги, кто-то неторопливо поднимался из сабвэя. Я не отреагировал на звук шагов и продолжал писать. Только в момент, когда меня больно ткнули в ребро, поток мочи наконец прервался. - Что ты делаешь, говнюк?
Я обернулся. Сзади стоял полицейский и постукивал дубинкой по руке.
- Я извиняюсь, офисэр, - сказал я,-но я очень захотел отлить. Подошла Сэра. Как она впоследствии рассказывала, ей показалось, что полицейский собирался врезать мне дубинкой. - Мы долго ждали сабвэя, офисэр, - сказала она.
- А кто ты такая? - мрачно спросил полицейский. Ближайший фонарь находился за его спиной в нескольких десятках ярдов, потому лицо под козырьком фуражки было загадочно-темным. - I am girl-friend.*
- Подыми руки, boy-friend*. - приказал мне полицейский. - Руки к стене! - Поворачиваясь, я успел заметить, что вниз по ступеням сабвэя стоит его напарник и держится за рукоять револьвера.
Страж порядка пробежался по моему телу, начиная от щиколоток и вверх. Задержался, исследуя плащ. Кроме ключей у меня в карманах ничего не было. Слава Богу, ибо обычно я таскал с собой серьезные вещи.
В руках его появился блокнот. - Фамилия? Я мог сказать ему любую фамилию, но я сказал настоящую. - Имя?
Опять-таки я мог назвать любое имя, но я назвался "Эдвард". Я послушно продиктовал ему адрес дома, где я жил и служил батлером. Документов он у меня не спросил, может быть потому что обыскивая, убедился что у меня их нет. Почему я не соврал ему? Скорее всего по причине сознания своей правоты. Что я в конце концов сделал? Писал в четыре часа утра у ограды Централ-парка? Да сотни тысяч жителей
* герл-френд - подружка. * бой-френд - друг, парень с которым девушка "встречается".
Нью-Йорка ежедневно писают на его улицах среди бела дня! Полицей-скому или было совсем скучно или же в эту ночь у него было особенно плохое настроение. ]
Он оторвал от блокнота листок и протянул мне. "Явитесь в down-town*семнадцатого декабря. На суд. - Да в чем он виноват!? воскликнула Сэра возмущенно. - В том, что мочеиспускался в сабвэе. - В каком сабвэе? Мы стоим на 59-й Стрит, - сказал я. - Судья разберется. Шагайте отсюда, покуда я в хорошем настроении.
Сэра схватила меня как ребенка за руку, и мы зашагали на Ист-Сайд. Если это его хорошее настроение, то каково же его плохое? ска-зала она, когда мы переходили Пятую авеню. Вокруг было отвратительно пусто, и только клубы дымов поднимались из тротуара Город напоминал котельную Дьявола. - Ты, надеюсь, не собираешься идти в этот глупый суд?
- Пойду, - сказал я. - Раз уж я дал адрес и свою настоящую фамилию, то придется пойти.
- Не будь идиотом! - Сэра остановилась. - Дай посмотреть, что он там написал... 1
Я извлек из кармана розовый листок и протянул подружке. Подружка прочла и захохотала. - Что за глупый "сор"* . Никогда в моей жизни я не видела более глупого документа. - "Причина вызова в суд - " "Мочеиспускание в сабвэе". Нет, ты не пойдешь, Эдвард, это глупо. Обхохочешься. В этот суд, в даун-тауне привозят бандитов, обвиняемых в вооруженных ограблениях, в изнасилованиях, в убийствах, а ты пойдешь туда с розовой бумажкой где сказано, что ты "мочеиспускался в сабвэе? Глупо!
- Тебе этого не понять, - сказал я. - Ты родилась в этой стране. Я же эмигрант. Все, что совершает эмигрант, увеличивается в размеpax во много раз. Я не хочу, чтобы впоследствии у меня в биографии было пятно. Кто ее знает, эту судебную администрацию, что от нее ожидать! Заложат копию розового листка, оставшуюся у полицейского, в компьютер и будет она фигурировать в моем "деле" всю мою жизнь. Они не напишут "мочеиспускался в сабвэе", но ограничатся определением "обвиняемый по статье такой-то не явился в суд". И по- лучится, что я формально "беглец", беглец от закона, скрывающийся от закона человек - outlaw. Ебал я это удовольствие, Сэра, я пойду в этот трижды ебаный суд через месяц. И я хочу, чтобы ты пошла со мной
* явитесь в даун-таун - Нью-йоркский уголовный суд расположен в даун-тауне (нижнем городе), и Кан"л-стрит.
* * Коп - презрительное прозвище американских полицейских.
как свидетель. Дабы засвидетельствовать, что я писал не в сабвэе, но на улице - это послужит смягчающим обстоятельством.
- Что за fucking глупый русский мужик! - убежденно сказала Сэра. - Я с тобой не пойду. Если ты глуп, то вовсе необязательно чтобы и я вела себя как дура. Зачем в первую очередь, ты назвал ему свой настоящий адрес? "Сор" наверняка считает, что ты соврал, и совсем не ожидает, что ты явишься в суд, как последний идиот!
