Анна Яковлева - Хроники пикирующего Эроса
Человека формирует его социальная среда, отношения в этой среде. Однако человек — не пассивный продукт влияния общества, но и активный его преобразователь. Поэтому, делом опровергая правомерность мужских дискуссий на тему «Человек ли женщина?», в XVIII веке зародилось феминистское движение. Его история, включая и день сегодняшний, знала завоевания и поражения, феминизм мог быть социально прогрессивным движением или вырождаться в крайние, уродливые формы, и тем не менее это было фактом всемирно-исторического значения, знаменовавшим пробуждение женского самосознания, становление женщины как личности.
Вхождение женщины в культуру — это превращение её из объекта в субъект истории, из существа, с которым всё только происходит, в деятеля, творца событий. Конечно, и в своей предыстории женщина реально не была только привычно второстепенным «тылом»: чего бы стоили все мужские и «главные» «фронты» без этакой «второстепенной детали»? Они бы тут же потеряли не только своё «главное» значение, но и вообще исчезли бы как факт. И в этом смысле всегда для истории мужчины и женщины были равновелики, хотя и неравны между собой. Но именно осознание своего реального положения и перспектив делает женщину настоящим субъектом культуры.
Октябрьская революция, уничтожив старый социально-экономический строй, формально дала женщине экономическое и юридическое равенство, равенство по закону. Однако равноправие мужчин и женщин — ещё не социальное их равенство и уж тем более не духовное. Причины общеизвестны, и нет нужды останавливаться на них подробно: двойной рабочий день современной женщины (дома и на производстве), необходимость сочетания материнства и трудовой деятельности, бытовые трудности, гораздо более сказывающиеся на жизни женщин, чем мужчин, и т. д. Поэтому женщина продолжает оставаться вещью, средством, пытаясь осознать в то же время себя личностью. Женщина вошла в культуру, а мужчина продолжает относиться к ней так, как будто её история и не начиналась. Но об этом чуть ниже.
Ещё в XVII столетии Лабрюйер полагал: «На учёную женщину мы смотрим как на драгоценную шпагу: она тщательно отделана, искусно отполирована, покрыта тонкой гравировкой. Это стенное украшение показывают знатокам, но его не берут с собой ни на войну, ни на охоту, ибо оно так же не годится в деле, как манежная лошадь, даже отлично выезженная».
Собственно человеком в культуре считается мужчина. Для всей истории культуры характерна дуалистическая диалектика, с помощью которой описываются женское и мужское начала:
МУЖСКОЕ/ЖЕНСКОЕ
Твердое/мягкое
Сила/слабость
Свет/тьма
Число/неисчислимое
Разум/неразумие, глупость
Рациональное/эмоциональное
Активное/пассивное
Правда/ложь
СВОЁ/ЧУЖОЕ
Перечень оппозиций можно было бы продолжить, но достаточно.
Известно положение ныне немодного К. Маркса: «Лишь отнесясь к человеку Павлу как к себе подобному, человек Пётр начинает относиться к самому себе как к человеку». Человеческое отношение — это отношение к Другому как к себе подобному. Здесь важны оба оттенка выражения: отношение к Другому как к себе подобному, а не к чужому, и отношение к Другому как к себе подобному, а не тождественному. Ибо отношение к Другому как к чужому воспроизводит древнюю патерналистскую оппозицию «свой/чужой» со всеми вытекающими из этого мироощущения практическими последствиями; отношение к Другому как к тождественному себе происходит из монологизма опять же патерналистского толка и кончается крахом отношений вообще — ибо тождество такое невозможно, — нетерпимостью и ненавистью («весь мир пусть будет как Я, а если он не таков, пусть провалится в тартарары»).
Относится ли человек к себе как к человеку, зависит, повторю, от того, относится ли он к Другому как к себе подобному; рассмотрим в связи с этим типичные отношения в нашей культуре: женщины к женщине; женщины к мужчине; мужчины к женщине; мужчины к мужчине.
Как уже отмечалось, женщина в культуре XX века объективно выполняет две противоречащие друг другу функции, прежде разделённые: рабочей силы и «украшения жизни». Функция рабочей силы также внутренне противоречива, ибо женщина в качестве домашней рабочей силы выбрасывается из социальной жизни и коммуникации, что равносильно ее «гражданской смерти»; женщина в качестве общественной рабочей силы втягивается в гражданскую жизнь с её мужскими ценностями достижения, приоритета, жёсткости и иными гражданскими доблестями.
Нередки случаи распределения, разделения: одни женщины, работая в общественном производстве, ориентированы в основном на дом; другие, и имея семью, основные силы отдают карьере. Однако громадная масса женщин вынуждена разрываться между тем и другим, неся бремя неудовлетворённости как в одной области жизнедеятельности, так и во второй. Такая внешняя и внутренняя разорванность бытия и сознания ведёт к социальной напряженности в отношении женщины к женщине: граждански ориентированные женщины склонны презирать «домашних клуш», последние отвечают им взаимностью. Это — отношение к Другому как к чужому. Отношения внутри каждой группы неоднозначны, отношение к другим представительницам своей группы как к подобным себе хотя и встречается, однако редко, нетерпимости к инакомыслию и инакодействию и здесь хватает с избытком. Социально-психологическим медиатором для этих двух групп женского населения, составляющих рабочую силу общества, может выступать негативное отношение к третьей, одевающейся «от Зайцева», ориентированной не на дом и не на общественное поприще, а на «жизнь».
Но все три женских типа — порождение патриархатной культуры, и в этом смысле общество имеет то, что заслужило. Уже из вышеприведённого списка, маркирующего женское и мужское начала, видно, что женщина воспринимается как аномальный мужчина, иными словами, культура культивирует те качества в женщинах, которые противоположны её, культуры, идеалу мужчины.
Мудрец сказал: «Мы называем непостоянной женщину, которая разлюбила; легкомысленной — ту, которая сразу полюбила другого; ветреной — ту, которая сама не знает, кого она любит и любит ли вообще; холодной — ту, которая никого не любит».
Женщине отказывают в праве быть личностью, когда заявляют, что женское — это природное, мужское — культурное; мужчина — создатель нового, женщина — хранительница старого, уже открытого (меж тем, как писал Э. Ильенков, «неповторимость подлинной личности состоит именно в том, что она по-своему открывает нечто новое для всех»). У женщины тем самым отбирают даже характер: «у подражателя (в сфере нравственного) нет характера, ибо характер состоит именно в оригинальности образа мыслей» (И. Кант). Индивидуальность, не имеющая общественно значимых форм, склонна к вычурности, капризу, приоритету внешнего над внутренним, истероидности в поведении.
Современное отношение женщины к мужчине также не может быть охарактеризовано как отношение к себе подобному. Мужское отношение к себе как к вещи, функции женщина проецирует и на своё отношение к мужчине.
Если, согласно расхожей мужской мудрости, время проводят с женщиной— «украшением», а женятся на «домашней», то и женщина требует себе рыцаря и добытчика — хорошо бы в одном лице, но можно, на худой конец, — и в разных. Сочетание этих качеств «в одном флаконе» — задача объективно труднодостижимая, и то, что для образа «рыцаря» определяется как мягкость, интеллигентность, перекочёвывая в образ добытчика, начинает восприниматься как мягкотелость, «неумение жить», мужественность рыцаря обращается в мужланство добытчика; способность обеспечить высокое материальное положение семьи нередко конфликтует с благородными качествами «рыцаря», такими как честь, достоинство, бескорыстие; экономико-бытовая изворотливость вступает в противоречие со стойкой бескомпромиссностью и т. д. «Мужчины — вымерли», — констатируют женщины. Немудрено… И это — такое же следствие маскулинной культуры, как и отношение женщины к женщине. Печальный парадокс заключается в том, что социально ориентированная, деловая женщина делает себя, конечно, по образу мужчины, ибо иного гражданского идеала в патриархатной культуре нет. Маскулинизированные женщины, взявшие за образец свободу и независимость вместо заботы, эмоциональную фригидность вместо душевной теплоты — такое же уродливое явление наших дней, как и феминизированные мужчины. Это вообще две стороны одной медали. Женская эмансипация, проходящая согласно данной модели, — плод от древа патриархатной культуры, продолжающий воспроизводить ситуацию, его породившую.
Преобладание женщин — в основном, по-видимому, «домашней» интенции или «комиссарского» типа — среди наших учителей имеет следствием массовое производство девушек— «украшений» (как реакцию отторжения образа задёрганной и крикливой, плохо одетой учительницы) и женственных (по типу «домашних» женщин) юношей.
