Джейн Фонда - Прайм-тайм. После 50 жизнь только начинается

Во второй части я пишу о человеческом теле, разуме, отношении к жизни. Здесь вы узнаете кое-что довольно приятное, а также познакомитесь с удивительным словом «позитивность»! Кроме того, в 10-й главе я подробно рассказываю, как практически подойти к пересмотру прожитой жизни.

В третьей части я исследую все аспекты любви и секса, в том числе пишу о том, как завести новые знакомства. Здесь вы вволю посмеетесь, а также найдете массу полезных советов.

Четвертая часть посвящена не тому, что можно было бы ожидать от книги подобного рода. Но некоторые из самых уважаемых специалистов в области старения, как и я, считают, что для того, чтобы в преклонном возрасте подниматься по лестнице, продолжая развиваться, мы должны отстаивать свое будущее. Я имею в виду воспитание детей или защиту подвергшихся насилию женщин; я имею в виду заботу о планете, чувство ответственности за все то, что останется после нас. Психиатр Эрик Эриксон называл это «генеративностью», и здесь мне есть чем вас порадовать. Исследования, в течение тридцати лет проводившиеся в Гарвардском университете, показывают, что большинство опрошенных женщин, владеющих генеративностью, говорят о регулярном достижении оргазма.

С моей собакой Тули. 2004 г.

MAX COLIN (МАКС КОЛЛИН) / ELIOT PRESS

В четвертой части я, помимо всего прочего, говорю о том, как смириться с мыслью о том, что все мы смертны, как спланировать свою старость в эмоциональном, финансовом, юридическом плане и в плане того, что мы, вместе или по отдельности, можем сделать для воспитания в нашем обществе терпимости по отношению к старым людям и создания вокруг них более благоприятной атмосферы.

Пятая часть рассказывает о том, как познание собственного внутреннего мира – в духовном и метафизическом смысле – позволяет по-новому посмотреть на внешний мир.

Итак, начнем.

Часть I. Подготовка почвы на оставшуюся жизнь

Глава 1. III акт: обретение цельности

Во второй половине жизни мы обладаем огромным потенциалом для развития и самореализации.

На сколько лет вы себя ощущаете?» – НЕДАВНО СПРОСИЛИ МЕНЯ. Прежде чем ответить, я на мгновение задумалась. Мне захотелось по-настоящему взвешенно ответить на этот вопрос, а не просто сболтнуть: «Я ощущаю себя на сорок лет». «Я чувствую себя на шестьдесят», – сказала я, вспомнив остроумную реплику Пабло Пикассо: «Надо потратить много времени, чтобы стать наконец молодым».

Эйджизм

Некоторое время тому назад я разговаривала с группой девочек-подростков, и, когда я упомянула о своем возрасте, некоторые из них содрогнулись. Они нашептывали мне, что не следует выдавать свой возраст, так как я не выгляжу на семьдесят лет. Они полагали, что это комплимент, но мне это показалось грустным. Как принято в нашей культурной традиции, эти юные женщины относятся к возрасту, как к чему-то, что нужно скрывать, словно молодость является кульминацией жизни. Что ж, может быть, это и кульминация в смысле телесного напряжения, плотности хрящей, активности спермы и количества яйцеклеток. Но мне не хочется вернуться в отрочество – ни за что! Это так тяжело! Там приходится постоянно тревожиться из-за того, что нужно приспосабливаться! По той же причине мне не хотелось бы волноваться, повторяя свой второй и третий десяток. Для меня эти годы были слишком напряженными, я пыталась добиться успеха. И не дай Бог, чтобы повторился «промежуточный» период – от сорока пяти до пятидесяти пяти лет.

Ричард и я на красной ковровой дорожке на вечеринке Vanity Fair по случаю вручения премии Оскар, 2011 г.

CRAIG BARRITT / К РЭГ БАРРИТ. GETT Y IMAGES

Для меня «добрые старые времена» на самом деле были «неважными старыми временами». Слишком много я потратила, переживая из-за того, что недостаточно хороша, недостаточно умна, недостаточно изящна и недостаточно талантлива. Честно говоря, если говорить об ощущении благополучия, сейчас я переживаю самое лучшее время жизни. Вся та недостаточность, о которой я беспокоилась, уже не имеет никакого значения, как и многое другое. Я пришла к выводу, что когда ты действительно погружаешься внутрь старости, а не ожидаешь ее, глядя со стороны, страх утихает. Оказывается, ты все еще остаешься собой – возможно, даже в большей степени, чем прежде.

По-моему, именно теперь, в данный момент жизни, я чувствую себя так, словно начинаю становиться такой, какой мне всегда хотелось быть. Третий акт оказался не совсем таким, как я ожидала. Никогда не предполагала, что буду столь счастливой, постигающей мудрость старой женщиной.

Такое состояние не пришло внезапно – я работала над этим. Иногда против собственной воли делала то, что должна была, чтобы максимально воспользоваться тем, что ниспослано.

Восхождение к Мачу-Пикчу в 2000 г.

С точки зрения общества, мои лучшие времена, вероятно, «остались далеко позади». Но на другом склоне холма передо мной предстал другой манящий пейзаж: с новыми глубинами любви, с новыми способами общения с друзьями и незнакомыми людьми; с новыми средствами выражения себя и умением по-новому реагировать на неудачи. И, между прочим, с новыми восхождениями – в буквальном смысле слова.

Карл Юнг размышлял о том, является ли «вторая половина человеческой жизни всего лишь жалким придатком ее первой половины» либо имеет свой особый смысл1.

Мне кажется, что схематичные изображения арки и лестницы (о которых я писала в предисловии), сделанные Рудольфом Арнхеймом, служат прекрасным ответом на вопрос Юнга. Да, III акт значим сам по себе! Предполагается, что теперь мы должны стать глубже, целостнее. Это подходящий момент для того, чтобы, забыв об эго, обратиться к душе, как говорит духовный учитель Рам Дасс.

Позднее профессор Арнхейм иллюстрировал свою точку зрения, показывая студентам слайды работ некоторых известных художников, написанных ими в юности и в зрелом возрасте.

Он выяснил, что, к примеру, картины импрессионистов были «продуктами отстраненного созерцания», которое приходит с возрастом. Характер и практическая ценность изображенных ими предметов не существенны; подробности смотрятся расплывчато. По его словам, то, что дают нам импрессионисты, это «концепция мира, выходящая за пределы внешнего ради поиска внутренней сущности»2.

Тише едешь, дальше будешь

Во время завтрака в ресторане в городке Анн Арбор, штат Мичиган, я взяла интервью у доктора Мэрион Перлмуттер, работающей в Центре развития человека и человеческой эволюции и на кафедре психологии Мичиганского университета. Подробно излагая точку зрения профессора Арнхейма, она сказала: «Возможно, только лишившись чего-то, мы способны подняться на более высокий уровень. Может быть, из-за того, что у Моне была катаракта и он плохо видел, он стал способен к постижению более глубокой сущности импрессионизма? Когда Сезанн в старости писал пастелью, у него было серьезное заболевание глаз, ограничивающее возможности зрения. Бетховен был глухим, когда писал свою Девятую симфонию. На склоне лет мы говорим о том, что нас ужасает замедляющийся темп жизни, но нам также известно, что познание обусловлено временными рамками; чем больше оно отнимает у нас времени, тем более глубокие представления на концептуальном уровне мы формируем. Думаю, свою роль здесь играет физиология. Возможно, только затормаживаясь, мы по-настоящему способны лучше понять общую перспективу»3.

Стихотворение Лизел Мюллер «Monet Refuses the Operation» («Моне отказывается от операции») весьма тонко поясняет, каким образом возраст и болезни могут помочь глубже проникнуть в суть вещей. Вот отрывок из него:

Доктор, по вашим словам,у парижских фонарей нет ореолаи все, что я вижу, заблуждение,следствие старости и недуга.Знаете, я потратил целую жизнь,чтобы узнать ангелов в облике газовых фонарей,смягчая и смазывая и, наконец, размываякрая, которых, как вам ни жаль, я не вижу,чтобы понять, что линии, называемой горизонтом,не существует, а так давно разведенныевода и небо – одно и то же состояние бытия…и теперь вы хотите вернуть меняк заблуждениям юности: к застывшимпредставлениям о верхе и низе,иллюзии трехмерного пространства.

33 вариации

Во время работы над этой книгой, сразу после того как я отпраздновала семьдесят первый день рождения, мне предложили главную роль в бродвейском спектакле «33 вариации» по новой пьесе Моисеса Кауфмана. Моя героиня – наша современница, музыковед, пытающийся понять, почему Бетховен, будучи уже глухим и больным, потратил три последних года жизни на создание тридцати трех музыкальных вариаций, которые считались посредственными вальсами, написанными Антонио Диабелли, известным музыкальным издателем того времени. Вообразите мое удивление, когда я обнаружила, что финальный монолог моей героини затрагивает все ту же тему: как тяготы старости, замедляющие привычный темп жизни, позволяют нам по-иному смотреть на мир, глубже проникая в суть вещей.