Полин Реаж - История О
- Вы не возражаете?
- Пожалуйста, - ответил англичанин.
До этой минуты Анн-Мари ни разу не улыбнулась О., не сказала ей ни единого слова, даже когда сэр Стивен знакомил их, а тут, получив согласие англичанина, она просто расплылась в улыбке и так ласково и нежно проворковала, обращаясь к О.:
- Иди сюда, крошка, я хочу посмотреть на твой живот и ягодицы. Но сначала разденься догола, так будет лучше.
Сэр Стивен не сводил с О. глаз, пока она снимала свою одежду. Анн-Мари курила. Минут пять О. молча стояла перед ними. Зеркал в комнате не было, но немного повернув голову, она могла видеть свое отражение в черной лакированной поверхности стоявшей напротив ширмы.
- И чулки тоже сними, - сказала Анн-Мари. - Ты что не видишь, что тебе нельзя носить такие резинки - ты испортишь себе форму бедер, - добавила она и пальцем указала О. на небольшую канавку над коленом, в том месте где резинка закрепляла чулок.
- Кто тебя научил этому?
О. открыла было рот, чтобы ответить, но тут, опередив ее, в разговор вмешался сэр Стивен.
- Ее возлюбленный, - сказал он. - Это тот самый парень, что отдал мне ее. Помните, я рассказывал вам? Зовут его Рене, и я не думаю, что он будет возражать.
- Хорошо, - сказала ему Анн-Мари. - Тогда я сейчас распоряжусь, чтобы О. принесли чулки и корсет с подвязками; он сделает ее талию немного уже.
Она позвонила. На зов явилась молодая светловолосая девушка и по приказу Анн-Мари принесла тонкие черные чулки и корсет, пошитый из тафты и черного шелка. Пришла пора одеваться. О., стараясь не потерять равновесия, аккуратно натянула чулки; они были длинными и доходили до самого верха ее ног. Девушка-служанка надела на нее корсет и застегнула на спине металлические застежки. Шнуровка, дающая возможность стягивать или ослаблять его, тоже была сделана сзади. Подождав, когда О. пристегнет подвязками чулки, девушка затянула как только это было возможно сильно, шнуровку корсета. Корсет, благодаря особым корсетным спицам, выгнутым внутрь на уровне талии, был достаточно жестким, и О. тут же почувствовала это. Она едва могла дышать стиснутая им. Спереди он доходил ей почти до лобка, но не закрывал его, а сзади и с боков был несколько короче и оставлял совершенно открытыми бедра и ягодицы.
- Ну вот и замечательно, - осмотрев ее, сказала Анн-Мари, и повернувшись к сэру Стивену, добавила: - При этом корсет абсолютно не помешает вам обладать ею. Впрочем, увидите сами. А теперь, О., подойди сюда.
Анн-Мари сидела в большом, обитом вишневого цвета бархатом. Когда О. подошла к ней, она провела рукой по ее ногам и ягодицам, потом, указав на стоящий ребром пуф, приказала ей лечь на него и запрокинуть голову. О. не посмела ослушаться. Анн-Мари приподняла и раздвинула ей ноги, затем, попросив ее не двигаться, наклонилась и, взявшись пальцами за губы, стерегущие вход в ее лоно, раскрыла их. О. подумала, что примерно так на рынке оценивают лошадей, задирая им губы, или, покупая рыбу, открывают ей жабры. Потом она вспомнила, что Пьер, в первый же вечер ее пребывания в Руаси, привязав ее цепью к стене, делал с ней то же самое. Что ж, она больше не принадлежала себе, а уж эта часть ее тела и подавно. Каждый раз, получая все новые и новые доказательства тому, она бывала не то, чтобы удовлетворена этим, нет, скорее, ее охватывало сильное и временами почти парализующее ее смятение - она понимала, что власть чужих оскверняющих ее рук - ничто в сравнении с властью того, кто отдал ее им. Тогда в Руаси, ею обладали очень многие, но принадлежала она одному только Рене. Кому же она принадлежит сейчас? Рене или сэру Стивену? Она терялась. Впрочем...
Анн-Мари помогла ей встать и велела одеваться.
- Привозите ее, когда сочтете нужным, - сказала она сэру Стивену. - Дня через два я буду в Сомуа. Думаю, все будет хорошо.
Как она сказала? Сомуа... О. почему-то в первое мгновение послышалось: Руаси. Но нет, конечно, нет. И "что будет хорошо"?
- Если вы не против, то дней через десять, - сказал сэр Стивен, -где-нибудь в начале июля.
Сэр Стивен задержался у Анн-Мари, и домой О. ехала одна. Отсутствующе глядя в окно автомобиля, она вдруг вспомнила, как еще ребенком в одном из музеев Люксембурга видела, привлекшую ее своим натурализмом, скульптуру женщины с очень узкой талией, подчеркнуто тяжелой грудью и пышными ягодицами, наклоняющуюся вперед, чтобы полюбоваться на себя в зеркальной глади разлившегося у ее ног мраморного источника. Тогда ей было страшно, что хрупкая мраморная талия может сломаться. Если же теперь сэр Стивен хочет, чтобы это произошло с ней, с О., то.... Тут О. снова пришла в голову мысль, которая давно уже не давала ей покоя, которую она всячески старалась гнать от себя: она заметила, что Рене, с тех пор, как она поселила у себя Жаклин, все реже и реже стал оставаться ночевать у нее, и она не уставала себя спрашивать: почему? Скоро уже июль. Он говорил, что уедет в середине лета, и это значит, что она долго не увидит его. Все это усугублялось для О. еще и тем, что их нынешние встречи тоже во многом оставляли ее неудовлетворенной. Она теперь практически видела его только днем, когда он заезжал за ней и Жаклин и вез их обедать, да еще иногда по утрам в доме на рю де Пуатье. Англичанин всегда очень радушно принимал его. Нора, объявив о приходе Рене, вводила его в кабинет сэра Стивена. Если О. была там возлюбленный всегда целовал ее, нежно проводил рукой по ее груди, потом начинал с сэром Стивеном обсуждать планы на завтра, в которых, как правило, ей места не находилось, и уходил. Неужели он больше не любит ее?
О. вдруг охватила такая паника, что она, не помня себя, выскочила из остановившейся возле ее дома машины, и, сама не понимая что делает, бросилась на проезжую часть, чтобы поймать такси и поскорее добраться на нем до своего возлюбленного. Просто попросить шофера сэра Стивена отвезти ее в контору Рене - такое ей просто в голову не пришло.
О. добежала до бульвара Сен-Жермен. Тесный корсет не давал ей свободно дышать, и, вспотевшая и задыхающаяся, она остановилась. Вскоре возле нее притормозило такси, и она, сообщив шоферу адрес бюро, в котором работал Рене, забралась в машину. О. не знала, на работе ли он, и если да, то примет ли он ее - до сих пор она ни разу не приезжала к нему туда.
Рене, казалось, нисколько не удивился ее появлению. Он отпустил секретаршу, сказав ей, что его ни для кого нет, и попросил ее отключить его телефон. Потом он ласково обнял О. и спросил, что случилось.
- Мне вдруг показалось, что ты больше не любишь меня, - сказала О.
Рене засмеялся.
- Вот так, ни с того ни сего?
- Да, в машине, когда я возвращалась от...
- От кого?
О. молчала. Рене опять засмеялся.
- Чего ты боишься? Я уже все знаю; сэр Стивен только что звонил мне. Он вновь занял место за своим рабочим столом. О., обхватив себя за плечи, стояла рядом.
- Мне все равно, что они будут делать со мной, - едва слышно произнесла она, - но ты только скажи, что любишь меня.
- Радость моя, - сказал Рене, - я люблю тебя. Но я хочу, чтобы ты во всем слушалась меня, а ты не делаешь этого. Ты рассказала Жаклин о сэре Стивене и замке Руаси? Нет. А почему?
О. начала было отвечать ему, но он почти сразу прервал ее.
- Иди сюда, - сказал он.
Он заставил ее опереться на спинку кресла, в котором только что сидел сам, и приподнял на ней юбку.
- Да, - многозначительно произнес он, увидев корсет. - Думаю, что если у тебя будет поуже талия, ты станешь еще привлекательнее.
Потом он довольно грубо овладел ею. Но он так давно не делал этого, что О. уже не знала, можно ли это принимать за доказательство его любви.
- Послушай, - сказал немного погодя Рене. - Это очень плохо, что ты до сих пор ничего не рассказала Жаклин. Она нужна нам в замке, и было бы лучше, если бы именно ты привезла ее туда. Впрочем, ладно, вернувшись от Анн-Мари, ты уже, всяко не сможешь скрывать своего положения.
- Почему? - спросила О.
- Увидишь, - ответил Рене. - А пока у тебя есть еще пять дней и пять ночей, потому что потом, за пять дней до того, как отправить тебя к Анн-Мари, сэр Стивен начнет пороть тебя. Сама знаешь, следы, оставляемые плетью, очень заметны, и, думаю, тебе трудно будет объяснить их происхождение Жаклин.
О. молчала. Знал бы он, что Жаклин никогда не смотрела на ее тело - она просто лежала, закрыв глаза, и отдавалась ласкам. Достаточно было бы О. не принимать в присутствии Жаклин ванну и одевать, ложась в постель, ночную рубашку, и девушка ничего бы не заметила, так же, как она до сих пор не заметила того, что О. не носит нижнего белья. Она не замечала ничего: О. не интересовала ее.
- Так что можешь подумать, - продолжил Рене. - Но одно ты обязательно должна будешь сказать ей. Причем сделать это надо немедленно. - Что?
- Ты скажешь ей, что я влюбился в нее.
- Это правда? - выдохнув, спросила О.
- Нет, но я хочу, чтобы она была моей, а так как ты не можешь или не желаешь помочь мне в этом, придется действовать самому.
