Ольга Лазорева - Русская гейша. Во имя мести

Юкио завел мотор, и мы поехали. Он молчал всю дорогу. Я тоже не стремилась к общению.

Юкио остановил машину возле метро «Речной вокзал».

– Ты извини, – сказал он, – но мне нужно срочно по делам и в другую сторону. Доедешь на метро.

– Но как же я с вещами? – попробовала я возмутиться.

– Как все, – усмехнулся он.

Когда я выбралась из машины и взяла чемодан, Юкио высунулся из окна и сказал:

– Понимаю, что тебя сейчас это мало интересует, но все-таки хотя бы позвони Елизавете Викторовне. Если ты не помнишь, то это мама Петра. После его смерти она тебя активно разыскивала, уж и не знаю зачем.

– Позвоню, – равнодушно ответила я.

– Дзя мата![18] – небрежно проговорил он почему-то на японском.

Я молча махнула ему рукой. Когда машина отъехала, я не выдержала и крикнула вслед тоже почему-то на японском:

– Синдзимаэ![19]

Вот так странно я провела первые часы на родной земле.

«Я и забыла,Что накрашены губы мои…Чистый источник!»

Первым делом я обменяла пару сотен долларов на рубли. И так странно было пересчитывать их. Я уже привыкла к иенам. Потом остановилась в раздумье, куда дальше. Хотелось немедленно поехать к Елизавете Викторовне, но я не знала, в городе ли она сейчас. К тому же тяжелый чемодан оттягивал руки. Остановив такси, я все-таки отправилась на Казанский вокзал. Засунув чемодан в ячейку камеры хранения, сразу почувствовала облегчение. И машинально начала искать мобильник. Но вспомнив, что я уже в России и сотовая связь здесь еще в диковинку, грустно улыбнулась и пошла искать телефон-автомат. Сдерживая невыносимое волнение, от которого бешено колотилось сердце и вспотели ладони, я набрала номер Елизаветы Викторовны.

Она оказалась дома. Услышав ее спокойный тихий голос, я с трудом удержалась от желания расплакаться.

– Здравствуйте, – сказала я так тихо, что она не расслышала.

– Алло! Вас не слышно. Перезвоните, – после паузы проговорила Елизавета Викторовна.

– Это я, Таня Кадзи, – громче сказала я. – Вы меня помните?

Сейчас замолчала она.

– Елизавета Викторовна! – позвала я после продолжительной паузы.

– Танюша, – задыхающимся голосом ответила она. – Наконец-то! Где ты была, девочка?

– Я только сейчас прилетела из Токио. И сразу вам позвонила.

– Немедленно приезжай ко мне. Немедленно! Адрес помнишь? – быстро спросила она.

– Да, он у меня есть в записной книжке.

– Жду!

И она положила трубку. Я постояла с минуту, пытаясь справиться с дрожью и желанием разреветься. Живое лицо Петра возникло перед глазами. Господи, как же я любила его! Все еще любила.

«Но должна ли я его матери рассказать всю правду? – думала я, идя к камере хранения. – Или пусть она по-прежнему думает, что ее сын утонул? Ведь это официальная версия. Зачем ворошить прошлое и вновь бередить ее раны? Тем более, как рассказал Тору, тело отправили в запаянном цинковом гробу. Не думаю, что она настояла на том, чтобы гроб вскрывали».

Я достала чемодан и, покопавшись в нем, взяла красивый набор тонкой обливной керамики, состоящий из четырех чашек разного размера.

Через час я вышла из метро «Коломенское» и, быстро сориентировавшись, отправилась к дому. Позвонив в дверь квартиры, я внутренне собралась и приняла невозмутимый вид. Елизавета Викторовна открыла мгновенно, словно ждала меня за дверью. Но когда я увидела ее худощавое лицо, покрытое сеточкой мелких морщинок, ее зеленовато-серые глаза точно такого же цвета, как у Петра, то бросилась ей на шею и неудержимо разрыдалась.

– Что ты, доченька! – твердила она, усаживая меня на диван. – Успокойся, милая!

Она принесла стакан воды и села рядом. Постепенно я пришла в себя и застыла с опущенными глазами.

– Ты вот что, Танюша, отдохни, поспи. А потом поговорим.

И я действительно заснула, как только моя голова коснулась маленькой вышитой вручную думочки.

Спала я недолго и, открыв глаза, почувствовала себя значительно лучше. Мой взгляд медленно скользил по полированной мебельной стенке, по цветастым гобеленовым шторам на окнах, по большому телевизору Akai, стоящему в углу на деревянной подставке, по книжным полкам, заполняющим одну стену от пола до потолка, и сплошь уставленным разномастными книгами. И вот я увидела на столе фотографию Петра в черной рамочке и мгновенно закрыла глаза.

«Должна ли я рассказывать о страшной смерти ее сына? – вновь возник вопрос. – Или пусть все остается, как есть?»

Тут дверь приоткрылась и заглянула Елизавета Викторовна.

– Я уже не сплю, – сказала я и улыбнулась ей.

– Пойдем на кухню, – тоже улыбаясь, предложила она. – Я приготовила обед. Тебе с дороги нужно хорошенько покушать. А то ты совсем бледненькая и худенькая.

Умывшись и приведя себя в порядок, я прошла на кухню. Елизавета Викторовна сварила зеленые щи, и я с удовольствием принялась за еду. Она сидела рядом и смотрела на меня жалостливо.

– А вы почему не едите? – спросила я. – Щи очень вкусные!

– Это тебе после японской еды так кажется, – проговорила она и улыбнулась. – Я еще и пирожки испекла с мясом и картошкой. Петр их очень любил. Да и Витька тоже всегда лопает с удовольствием.

Витей звали младшего брата Петра.

– А где он, кстати? – поинтересовалась я.

Я помнила, что он жил вместе с матерью.

– На море отправился вместе с сокурсниками. В Коктебель. Вернется через неделю.

– Понятно, – тихо ответила я.

Допив чай, я поблагодарила ее за обед. И мы вернулись в гостиную. Я опустилась на диван и тут вспомнила о подарке.

– Ах, да! Чуть не забыла! – воскликнула я и пошла в коридор, где оставила пакет.

Вернувшись в комнату, протянула удивленной Елизавете Викторовне набор керамики. Она поблагодарила, потом стала серьезной. Я с удивлением смотрела на ее побледневшее лицо.

– Присаживайся, Татьяна, – сказала она официальным тоном и опустилась в кресло напротив дивана, держа в руках какие-то бумаги.

Я вновь начала волноваться.

– Дело в том, моя дорогая доченька, что после смерти Петра мы искали тебя, даже пытались связаться с твоими родителями. Но они не захотели с нами разговаривать. Сообщили только, что ты в Японии. Поэтому я решила дождаться твоего возвращения.

«Вот это новости! – изумилась я про себя. – Интересно, почему мои родители не захотели с ней разговаривать? Странно даже. Ах, да! – тут же спохватилась я. – Ведь я им упорно твердила, что мы с Петром живем, как в сказке. Наверно, решили, что какие-то сумасшедшие звонят».

– Приступлю сразу к делу, – продолжила Елизавета Викторовна. – Петр оставил тебе квартиру. Она оформлена на меня, но сын перед отъездом взял с меня обещание, что я передам ее тебе по договору дарения… если с ним что-то случится. – Она всхлипнула и закрыла глаза. – Словно он знал, что не вернется…, – тихо добавила Елизавета Викторовна.

И протянула мне документ. Я взяла, не вполне понимая.

– Это дарственная. Я свято исполнила последнюю волю моего сына. Тебе нужно вступить в права владения, – сказала Елизавета Викторовна. – Но налог довольно большой. Если тебе нужны деньги, то какую-то часть я могу дать.

Я всхлипнула, потом прижала бумагу к лицу и расплакалась.

– Ну-ну, дорогая, – тихо проговорила Елизавета Викторовна, забирая у меня документ. – Ведь Петр любил тебя и хотел жениться. И он у меня всегда был крайне предусмотрительным. Я не знаю, почему ты сразу не вернулась после его смерти, но это твои дела. Но знай, Танечка, я отношусь к тебе, как к дочери.

Быстро проговорив все это, Елизавета Викторовна встала и вышла из комнаты, давая мне возможность побыть одной и подумать. Все произошедшее казалось удивительным, но вполне в духе Петра. Видимо, он предполагал, что все может закончиться трагически для него.

И я осталась в Москве. На следующее утро сказала, что хочу съездить на могилу Петра, и спросила, где он похоронен.

– В Ракитках, – ответила Елизавета Викторовна. – Там и дед мой и отец лежат. Вот рядышком и Петра положили. Для меня местечко было оставлено. Ну, уж потеснюсь! – тихо всхлипнула она.

– В Ракитках? – холодея, переспросила я, мгновенно вспоминая свой сон.

И ясно услышала тихий голос Петра, когда он приближался к берегу, и вдруг какие-то страшные деревья выросли из воды и обхватили лодку со всех сторон. «Ракиты, – сказал он. – Ракиты» Я это точно помнила.

– Это кладбище так называется, – пояснила Елизавета Викторовна. – От «Теплого стана» маршруткой всего двадцать минут.

Мы съездили в этот же день. Я почему-то представляла себе могилы между высоких многочисленных деревьев, но кладбище выглядело обычно. У входа белела маленькая церквушка, тут же были выставлены образцы памятников и оград, а дальше на открытом пространстве виднелись ровные ряды могил. И только в дальнем углу я заметила несколько высоких и старых на вид тополей. Мы подошли к могиле, и мне стало плохо. Я начала рыдать. Когда успокоилась, Елизавета Викторовна достала из сумки бутылку водки, и мы помянули, сидя рядом на маленькой скамеечке. Я все порывалась рассказать ей, как в действительности умер ее сын, но так и не смогла.