Джорджия Ле Карр - Я не твоя собственность-2
Я ставлю кружку на землю и лениво потягиваюсь, зевая. С Зейном я чувствую себя в безопасности, защищенной и оберегаемой, но мне хочется, чтобы он тоже ощущал такие эмоции. У него слишком много демонов, и мне хочется быть именно той женщиной, которая сможет удерживать их в страхе.
— Боже, я могла бы остаться здесь навсегда, — шепчу я.
Он крепче прижимает меня к себе.
— Прости за Сильвию.
Я поднимаю на него глаза, в них нет ни капли нежности.
— Все хорошо. Ты не должен извиняться. Я понимаю ее чувства. Я чувствовала бы тоже самое, если бы была на ее месте.
Он опускает на меня глаза, на лбу вырисовываются морщины.
— Тогда зачем ты столкнула меня в бассейн?
Вау, он решил, что я столкнула его в бассейн из-за ситуации с Сильвией. Ну... я задорно улыбаюсь.
— Месть. Помнишь, ты столкнул меня в бассейн в Англии?
Он запрокидывает голову и разражается низким сексуальным смехом.
— Напомни мне, не переходить тебе дорогу, — говорит он.
— Да, я бы настоятельно рекомендовала этого не делать.
Он дотрагивается до моей щеки, словно она настолько хрупкая, как мыльный пузырь, который может тут же лопнуть.
— Ты сводишь меня с ума, рыбка.
— Хорошо, — говорю я, глядя ему в глаза, у него над головой разбросаны звезды. Его глаза темнеют, пока он смотрит на меня, снимая с меня халат.
* * *Сквозь сон я чувствую, как он отстраняется и очень осторожно, чтобы не разбудить, сползает с кровати. Бесшумно он крадется по спальни и открывает дверь, осторожно прикрывая ее. Я выдыхаю, уже зная, куда он направляется. Выжидаю несколько минут, потом поднимаюсь и иду к двери, открываю маленькую щелочку и прислушиваюсь.
Тишина.
Я выхожу в коридор и слышу первые аккорды музыки. Осторожно, стараясь не шуметь, иду вниз по лестнице и опускаюсь на нижнюю ступеньку, прислушиваясь к его игре на пианино. Я прикрываю глаза и окунаюсь в его печальную и напряженную музыку. Ох, Зейн, если бы ты только позволил мне войти в твой внутренний мир.
Я замерзла, но все равно продолжаю сидеть с закрытыми глазами и слушать. Не знаю сколько я так просидела, слушая как он играет пьесу за пьесой, но внезапно понимаю, что уже не одна. Открываю глаза, он стоит передо мной.
Я тут же вскакиваю, готовая убежать, поставив ногу на ступеньку выше.
— Не беги, — останавливает он.
Я смотрю ему в глаза.
— Не хочу, чтобы ты боялась меня.
— Я не боюсь, — шепчу я.
— Тогда почему ты хочешь убежать?
Я молча отрицательно качаю головой.
Он подходит и прикасается к моему лицу.
— Ты совсем замерзла, — бормочет он.
И тут я понимаю, что просто дрожу от холода. Он поднимает меня на руки и несет в спальню, укладывая на кровать. Я цепляюсь за его рубашку.
— Кто научил тебя играть на пианино? — шепотом спрашиваю я.
Выражение его лица становится мрачным.
— Не так рьяно, Далия.
— Скажи мне, — прошу я. — Я всегда честна с тобой, и ты знаешь обо мне все.
— Если бы я хотел навредить кому-то, первое, чтобы сделал — забрал бы самое ценное у этого человека — его жену, ребенка или его мать. Если я расскажу тебе, то наврежу тебе, потому что автоматически ты станешь мишенью, и я стану очень уязвим.
— Ты знаешь поговорку: «Когда гусеница решила, что ее жизнь закончена, она превратилась в бабочку»? Почему ты не можешь отказаться от этой жизни? Мы можем не жить в Англии. Мы можем жить здесь или еще где-нибудь. Я поеду с тобой куда угодно.
Он печально отрицательно качает головой.
— В чем тогда смысл твоих денег и богатства, если ты не счастлив? — с отчаянием спрашиваю я.
— Но я счастлив, — говорит он, снимая с меня ночную сорочку, и пожирая взглядом мою обнаженную кожу. — Посмотри, ты напоминаешь, омытую слезами Красоту, — восхищенно говорит он.
Улыбка дрожит у меня на губах. Я так сильно люблю этого мужчину, что мне становится аж больно.
— На самом деле, ты в душе музыкант и поэт, не так ли?
— Если бы я был поэтом, я бы сказал, что твои глаза — светятся в темноте, как шартрез, зелено-желтым.
— Вот именно об этом я и говорю.
Он наклоняется целует меня.
Я беру его лицо в ладони.
— Знаешь, когда твои губы касаются моих, я чувствую, словно парю?
Его губы касаются моих.
— Тогда пари, Далия, лети. Взлетай так высоко, как сможешь.
23.
Александр Маленков
— Мама, я сочинил для тебя музыку.
У мамы открывается рот от удивления.
— Ты что сделал?
— Я написал для тебя музыку, — повторяю я.
Мама смотрит с удивлением.
— С каких пор ты стал писать музыку?
Я пожимаю плечами.
— Сочинение музыки — это совсем несложно, мама.
— Ты сочинил ее для меня? — спрашивает она, касаясь груди с правой стороны.
— Да, — с радостью говорю я. Ее голубые глаза сияют, как звезды, она явно гордиться мной.
— Покажи мне, — говорит она, поспешно вытирая руки о фартук.
Я назвал ее «Плач Ангела», — говорю я, протягивая ей ноты. Она берет их, словно это что-то редкое и драгоценное. Я вижу, как она просматривает строчки, слегка кивая, словно музыка звучит у нее в голове. Дойдя до конца страницы, поднимает на меня глаза.
— Ах, Александр, прекрасно, — говорит она взволнованно.
— Хочешь я сыграю тебе?
— Да, но только быстро. Скоро папа придет домой.
Я сажусь за фортепьяно и открываю крышку, старые клавиши пожелтели со временем. Мама встает позади меня. Я кладу пальцы на цвет слоновой кости клавиши и начинаю играть. Мы оба настолько погружаемся в музыку, что не слышим, как приходит отец.
— Что за херня здесь творится? — рычит он.
Мои руки по-прежнему лежат на клавишах, мама подпрыгивает от страха. Виновато мы поворачиваемся к отцу. Он стоит посреди комнаты, покачиваясь на пятках, голова наклонена вниз, брови вопросительно подняты, глаза широко открыты. Он выглядит как бык, готовый к бою.
— Мне казалось, что я сказал тебе не дотрагиваться до этого гребаного пианино. Как ты собираешься драться, если ты играешь на пианино, как какая-то неженка? — с бешенством произносит он.
Я молчу, поглядывая на него.
— Что ты пялишься на меня маленький урод? Иди сюда, — кричит отец.
— Постой, подожди. Это моя вина, — быстро дрожащим голосом говорит мама, загораживая меня своим телом.
— Конечно, это твоя вина, сука. Мне давно уже следовало разбить эту еб*нную вещь. Бл*дь, это пианино. Ты воспитываешься моего сына безвольным уродом.
— Пожалуйста, пожалуйста, не надо, — с отчаянием просит мама. — Это пианино моей матери. Я обещаю, я больше не позволю Александру играть на нем.
Он скрещивает свои огромные руки на груди и в упор смотрит на меня.
— Я хочу услышать это от него.
Мама начинает тихо плакать. Я обхожу маму и встаю перед отцом.
— Я обещаю тебе больше никогда не играть на пианино, — четко произношу я.
— Хорошо и тебе лучше не пытаться меня обмануть. Клянусь, если я когда-нибудь увижу, что ты играешь опять на этом чертовом инструменте, я разобью его, — отвечает он.
24.
Далия Фьюри
Прошло два дня, как мы вернулись, и я чисто случайно нахожу ноты. Я отправляюсь в комнату Зейна за книгой, которую читала поздним вечером и замечаю листки с нотами на кровати. Мне достаточно всего лишь одного взгляда, чтобы узнать почерк Зейна, он сейчас в душе. Должно быть он принес их с собой наверх и положил на кровать, решив быстро принять душ.
Секунду я просто смотрю на них, затем совершенно не задумываясь, беру ноты и несусь наверх в свою комнату. У меня в комнате есть факс/ксерокс, который я иногда использую для копирования материалов для работы.
Я включаю и жду, когда эта чертова штуковина нагреется.
— Ну, давай, давай, — шепчу я, но он такой медленный, пищит и пощелкивает, чуть ли не чихает, и до сих пор лампочка светится красным.
— Давай, — говорю я, у меня начинают потеть ладони.
Наконец, когда проходит целая бесконечность, загорается зеленый свет.
Тут же я вставляю первую страницу. Слышится скрежет, медленно заглатывает страницу. Я никогда не могла предположить, насколько эта чертова машина медленная. Страница со скрипом вылезает с другого конца, я вставляю в него вторую страницу, исчезающую черепашьими шагами. Бегу к двери и выглядываю в коридор, прислушиваюсь. Снизу — ни звука.
Я вставляю следующую страницу, потом еще одну, но я так нервничаю, желая поскорее закончить с этими четырьмя страницами. Все, наконец-то готово. Я собираю его листки и торопливо спускаюсь к нему в комнату. Не знаю, что сделаю или скажу, если Зейн уже вышел из ванной, но слава Богу он все еще там. Я кладу ноты на кровать, точно также как они лежали и выбегаю из его спальни. Сердце стучит где-то в горле, под мышками на футболке появились пятна пота, но небольшая загадочная улыбка витает у меня на губах.