Наталья Штурм - Все оттенки боли
— Здравствуйте! Мы московские корреспонденты, хотели бы взять у вас интервью. — сразу вскинул камеру на плечо оператор.
Молодец, не растерялся! А Таня онемела. У нее было одно желание — упасть в обморок, чтобы далее не принимать участия в этой сцене. А может, он ее не узнает, а может…
— Это ты? — Мухаммед несколько секунд пораженно смотрел, а потом стянул с нее парик.
Таня лишь проследила безвольной рукой за своими фальшивыми волосами и сдалась.
— Я…
Мухаммед нежно обнял ее и заплакал.
— Родненькая… Я так скучал по тебе… Девочка моя любимая…
Татьяна вцепилась ему в грудь и тоже зарыдала.
Она никак не ожидала такой встречи.
— Прости меня! — на миг оторвался от Тани Мухаммед и снова вернулся на ее плечо, окольцевав объятиями.
— О, это ты меня прости! — вскидывала голову Таня и опять мочила слезами тренировочный костюм любимого.
— Я гадко поступил с тобой, и мне нет прощения! — откровенно поведал физрук и в приступе самобичевания прошелся руками по ее выпуклостям.
— Поедем ко мне в гостиницу. Прямо сейчас! — взмолилась Таня.
Она так и не научилась ждать предложений. Все должно быть сразу, по первому ее желанию.
— Мне продолжать съемку? — оторвался от объектива оператор.
Оказывается, все это время он исполнительно запечатлевал встречу бывших сокурсников. И, придерживаясь легенды, зарабатывал на свой обед.
— Да. поехали, куда скажешь, милая. Господи, как часто я представлял себе нашу встречу! — молился Мухаммед, запирая зал на ключ.
— Там дети не остались? — на всякий случай спросила Таня.
— Нет, у меня кончились уроки, — ответил Мухаммед, подхватил Татьяну на руки и закружил в восторге.
— Э-э! Я не понял! Так мы едем в ресторан? — удивился оператор и пощелкал себе по горлу узнаваемым жестом.
— Зайка, в другой раз, ладно? Сейчас некогда, понимаешь? Не до того! — быстро проговорила Таня, и пара влюбленных понеслась бегом по коридору, как несколько минут назад школьники, у которых закончились уроки.
Таня привезла Мухаммеда в гостиницу, как вожделенную добычу.
Она кружила над ним как коршун, сторожила настроение, угадывала мысли. Она бежала впереди их будущего счастья, опережая все события, которые им уготованы; расстилалась батутом под его ногами и разрешала себе не скрывать абсолютную любовь. Ее принадлежность единственному мужчине была терпко сексуальна. Она захлебывалась своими чувствами и знала наверняка: убьет любого, кто им помешает. Зарежет или задушит руками. Но никогда уже не отдаст никому. Даже ему самому.
Так она думала до этой встречи.
…Он сидел к ней спиной, по-семейному обстоятельно снимая брюки. Пропустил ее вперед, и теперь она ждала его в глубине кровати в одном парике, жадно глядя на его спину.
Сейчас произойдет то. чего она ждала столько лет. Как хочется протянуть это мгновение как можно дольше. Ведь именно в ожидании соития сконцентрирован весь накал эмоций. Когда никакая сила уже не может оставить сумасшедшую тягу друг к другу. Даже мир рухнет, а они только крепче стиснут объятия, потому что это и есть животная сила нереализованной страсти.
— Сними парик, пожалуйста. Мне нравятся твои рваные кустики. — в пол-оборота сказал он и бровью повел. Так интимно…
Таня вдруг вспомнила те дни. когда она школьницей пыталась ему отдаться, а он так и не воспользовался ее предложением. Вспомнила, как он трахал проститутку на ее глазах и в это же время говорил о своей любви. Вспомнила и о том. как в поисках разнообразия он готов был поделиться ею с другом, лишь бы не лишать ее девственности.
И она тут все поняла.
Ему не нужно ПРОСТО. Он гениальный импровизатор, и гаммы ему претят. И если она хочет быстро ему наскучить, то сейчас должна как курица просто подать себя к разделке.
Она сняла парик, встала с кровати и голая прошла в ванную.
— Это бритвенный станок. Я хочу, чтобы ты побрил меня налысо. — И Таня протянула ему опасную бритву.
В глазах Мухаммеда появилось такое, такое… Словно он удав, а кролик дразнится и бегает вокруг, но не убегает, а только язык показывает. Удав пытается его окольцевать, но тот все время ускользает и пахнет, пахнет едкой зайчатиной. И этот запах делает охоту невыносимой и еще более желанной. Запах вожделения.
Таня села на стул задом наперед, раздвинув ноги.
Мужчина встал за ней и медленно ото лба к шейке провел лезвием. Остатки волос посыпалась через плечи на пол и упали на грудь-трамплин.
— Еще? — спросил он.
— Да. Я хочу начать все заново, а волосы держат память. Их не должно быть совсем.
Мухаммед задохнулся воображением. Он брил ее голову, и его чувства она ощущала спиной, по которой синхронно движениям бритвы скользил его орган.
Как и тогда в Москве, когда он любил другую у нее на глазах, Таня одной рукой мяла свою роскошную грудь, а другая плавно опустилась между ног.
Мухаммед зарычал как зверь:
— Не смей. Держи эмоции при себе. Звуки мешают нам обнуляться. Мы начинаем все сначала, сначала… сначала…
И тут она глубоко вошла в себя рукой и конвульсивно изогнулась несколько раз. высвобождая поток чувств.
Мухаммед не удержал бритву и поранил ей шею.
— Маленькая капля крови… Когда-то ты не захотел быть моим первым мужчиной. Вместо тебя это сделал нелюбимый и нежеланный. Я хочу, чтобы намазал мою кровь себе на член, сволочь, и будем считать, что сегодня ты лишил меня девственности. Я кончила.
А потом все было как было: он проник в нее и почувствовал себя как дома. И он снова возвращался домой, и она его впускала и радовалась с визгами и криками каждому его приходу. А он вылизывал языком ее чистую как коленка голову и находил в этом непревзойденные эмоции. А она выгибалась как пантера, чтобы все его соки как можно глубже зашли в нее и не вытекли.
К утру они похудели. Только как маньяки смотрели друг на друга и думали, чтобы бы придумать еще.
— Ты сумасшедшая женщина, и я тебя больше от себя не отпущу, — вытолкнул призывными губами самые важные слова.
— И я тебя. — приняла слова Таня.
Оба откинулись навзничь соображать, что делать с семьями.
— У тебя есть дети? — спросила Таня, опустив вопросы о жене. С ней она уже имела «счастье» познакомиться.
— Да. Трое.
Таня удивленно посмотрела, но не прокомментировала.
— Как ты оказался в школе, да еще и физруком? С твоими талантами ты должен в худшем случае в университете преподавать!
Мухаммед сразу расстроился и переключился на социальную несостоятельность.
— Да здесь работы нет. Хорошо еще в школу взяли. Вообще невозможно на работу устроиться. Думаешь, мне самому не тошно? А что делать? Семья здесь, дом здесь, родина здесь. Что же мне делать?
Таня за эту ночь стала вдруг взрослой. Как будто действительно ее созревание целиком зависело от Мухаммеда. А теперь он вошел в ее жизнь — и она горы свернет.
— Мне муж говорил, что у вас здесь неспокойно? Какой-то Карабахский конфликт назревает, с работой плохо. Что ты обо всем этом думаешь? — издалека начала Татьяна.
— Да. Армянский народ хочет, чтобы нам передали Нагорный Карабах и Нахичевань. Видишь ли. Горбачев поддерживает армян, и вполне вероятно, что этот конфликт закончится в нашу пользу. Хотя я ничего не имею против азербайджанцев. У меня здесь много друзей, это моя родина, я здесь вырос.
— Почему ты все время говоришь «нам», «нашу»? Разве ты армянин? У тебя же имя азербайджанское. — осторожно удивилась Таня, еще помня, как молоденькой школьнице Мухаммед вообще представился арабом.
— У меня отец азербайджанец, а мать армянка. И жена Карина — тоже армянка. Здесь у нас Баку не разделяют людей на национальности, поэтому и вражды нет. Евреи, армяне, татары, лезгины — все живут сообща и дружно.
— Зато вон какой красивый родился — от смешанных кровей всегда дети красивые. — провела Таня пальчиком по профилю мужчины.
— Да у меня и жена красивая, а она чистокровная армянка.
Ну, на сей счет у Тани было свое мнение, которое оно разумно не стала высказывать.
— Так если все такие дружные, откуда конфликт? И насколько он серьезный? — спросила Таня уже как журналистка.
— Конфликт — присоединять или не присоединять Карабах. Проблема еще в том. что из Армении стали изгонять азербайджанцев. А здесь и так проблемы с жильем, по человеку на метр. Но. думаю, политики там наверху решат все эти вопросы. Хотя жить становится здесь все труднее. И нужно думать, как прокормить семью.
Таня давно ждала этой фразы. Она подвела его к этому откровению. И теперь или пан, или пропал.
— Поехали со мной в Москву. Я устрою тебя работать на телевидение, там неплохо платят, и ты сможешь отсылать деньги семье. А главное — мы будем вместе.
Мухаммед молчал.
