Ульяна Соболева - Игра со смертью

Опрокинул её на спину на столе, яростно вонзаясь в течную сучку, завывшую от боли и наслаждения. Мне было наплевать на её стоны и всхлипы, на слёзы, катившиеся по щекам. Резко отдёрнул за волосы голову вбок, открывая доступ к шее, и оскалился:

— Всё ещё кончаешь, когда тебе доставляют боль, тварь?

Синие глаза расширились в испуге, и я сорвал очки с глаз, улыбнувшись, когда она испуганно закричала, вцепившись в мои плечи острыми ногтями, причиняя боль, приносившую невиданное удовольствие. Да, шлюха, борись за свою жизнь! Так «грёбаному ублюдку Носферату» вкуснее вгрызаться в твоё горло.

Я вышел из библиотеки и запер её на ключ, оставив труп женщины прямо на столе перед окном, укрыв его своим пиджаком. Завтра лучи солнца доделают то, что я начал сегодня. А дворецкому давно известны правила игры. И уже через несколько минут после восхода солнца от той, что когда-то покупала меня, как обычную шлюху у Эйбеля, не останется ничего, кроме горстки пепла. Ну и, конечно, приятного послевкусия её крови у меня во рту. Сегодня МОЙ список стал ещё короче на пункт.

После того, как гости разошлись, я поднялся на второй этаж. Ненавижу все эти светские приёмы, но правителю Асфентуса они необходимы. Именно на таких мероприятиях заключаются самые выгодные контракты, и всегда можно найти ту информацию, которая тебя интересует. И, что немаловажно, распространить те слухи, что играют тебе на руку.

Однако сегодня все мои мысли были о другом. Вернее, о другой. О женщине, которая уже два дня находилась в моём доме…и которую я ровно столько же не видел. Но, дьявол, как же меня тянуло туда! В ту белую комнату, что я ей приготовил. Войти к ней, и, бросив на белоснежное покрывало, драть эту маленькую сучку, разрывая на части, выбивая из её горла крики. Не наслаждения. Нет. Боли. Совсем скоро она будет валяться у меня в ногах, захлёбываясь собственной кровью и вымаливая прощение. Дешёвая тварь, продавшаяся тому, кто заплатил больше, не заслуживала иной участи. Пусть даже когда-то она и была для меня всем. Пусть даже когда-то доставить ей удовольствие казалось самым важным в той, прошлой, никчемной, гребанной жизни.

Викки выгнулась, запрокидывая голову назад, подставляя моему рту обнажённую грудь, лихорадочно ероша мои волосы и впиваясь ногтями в кожу головы. С её губ срывались тихие стоны, она прикрыла глаза, прикусывая нижнюю губу, и я зарычал, чувствуя, как каменеет член в штанах, моля о большем. Опустил руку между её ног, и огромные глаза теперь уже цвета штормового неба, распахнулись. Викки инстинктивно сжала бёдра, пытаясь оттолкнуть руку, нагло ласкавшую нежную плоть. Прижался к пухлым губам, застонав, когда дерзкий язычок тут же нырнул в мой рот. В этом была она вся. Виктория Эйбель. Она сводила меня с ума своей невинностью и чувственностью, которую источало каждое её движение. Маленькая искусительница.

Я остервенело кусал алые губы, исследуя мягкую влажность её рта. Язык сплетался с её языком в диком неутомимом танце страсти. И мне было мало. Сатанел от желания ощутить вкус любимой на своих губах. Опустил руку, сначала осторожно поглаживая плоть через ткань панталон. Викки попыталась снова отстраниться, но я резко опрокинул её на спину, припадая к розовому соску, бесстыдно торчащему над корсетом, прикусывая его и втягивая в рот, играя кончиком языка, заставляя забыть о стеснительности и страхе. И она раскрывалась. Как самый изысканный цветок, она раскрывалась в моих руках, опьяняя своим ароматом желания, и трогательным румянцем, заливавшим не только лицо, но и всё тело. Как дурманящий напиток, я выпивал её соки, пока девушка извивалась под моими губами, под моим языком, раскинув длинные ноги в стороны, впиваясь в мои волосы дрожащими пальцами, выкрикивая моё имя и плача от наслаждения. И я никогда не смогу забыть вкус её оргазма, смешанный с солёным вкусом слёз, которые я слизывал в тот день с бархатных щёк… Проклятый вкус, сделавший меня в одночасье наркоманом. Теперь я знал, какова моя девочка в минуты, когда эйфория накрывает её с головой. И теперь я стал зависим от этой картины: она подо мной, раскрасневшаяся, обессиленная, с сияющими от счастья глазами. Маленькая девочка, приручившая дикого зверя только для того, чтобы после выгнать его обратно в лес, когда он ей осточертел.

Я не взял тогда Викки. Хотя умирал от желания войти в неё тут же. Сходил с ума от потребности оказаться внутри, там, где так тесно она обхватывала мои пальцы и язык, и заставить её охрипнуть от криков удовольствия. Но я не сделал этого. Только подождал, чтобы она пришла в себя, поглаживая её волосы, чтобы после отправить домой. Тогда мне были присущи чертовые рыцарские замашки. Влюбленные превращаются в долбанных идиотов, и я был идиотом. Помешанным на ней, повернутым психом. Я не хотел, чтобы наш первый раз произошёл в полуразрушенном сарае, насквозь пропахшем запахами плесени, в котором меня привязали на сутки в наказание. Я тогда и представить не мог, что бывают места и похуже этого. Но моя девочка сумела пробраться и туда. Я понятия не имел, как она попала ко мне. Гнал Викки домой. Был зол на неё. И на себя. За глупые иллюзии, что питал на протяжении столь долгого времени. Иллюзии, которые она разбила незадолго до этого.

Во время очередной прогулки ночью я вдруг услышал её звонкий смех и низкий мужской голос, вторящий ему. И этот голос не принадлежал Эйбелю, он был мне незнаком. Я дёрнулся в ту сторону, откуда доносились звуки, но прихвостень Доктора не пустил, крепко удерживая за цепь. А после я услышал негромкий вскрик своей девочки, и напрочь отказали все тормоза. Я рванул к ней, краем сознания понимая, что оборвал поводок, и что надсмотрщик уже вызывает себе подмогу, но мне было наплевать. Я знал, что моей девочке что-то угрожает, и сейчас меня не смогла бы остановить даже пуля, выпущенная в сердце. Я бежал в полумраке огромного парка, перепрыгивая через скамейки, попросту проламываясь через ухоженные кусты и деревья для того, чтобы увидеть, как МОЯ девочка смеется в объятиях какого-то вампира. И то, как сильно прижимал этот урод к себе Викторию, не оставляло никаких сомнений в том, какие между ними отношения.

Они оба повернули головы в мою сторону. Парень нахмурился, а Викки поспешно сбросила с себя его руки и двинулась ко мне.

— Постой, Виктория! — мужчина схватил её за локоть, останавливая, но Викки лишь поджала губы, пытаясь высвободиться. — Это же один из этих…, - он брезгливо поморщился, — не стоит приближаться к нему.

На миг показалось, что глаза девушки полыхнули огнём в ответ на эти слова. Она бросила на него уничтожающий взгляд, но не ответила. Повернулась ко мне:

— Рино, послушай… — я покачал головой, не желая слышать очередную ложь, что с Арманом, а это несомненно был он, их связывает дружба. Сейчас у меня сводило скулы от желания вцепиться в этого подонка, так по- хозяйски удерживающего Викки. Засунуть руку в его брюхо и руками вывернуть кишки, а после смотреть, как он корчится в предсмертных муках, валяясь на ухоженном газоне Доктора. Однако я не успел сделать и шага, когда почувствовал, как сразу в нескольких местах закололо острой болью, а уже через несколько мгновений свалился в непроглядный мрак.

Нет смысла говорить о том, что меня наказали за побег. И наказание это было особенно болезненным именно потому, что «проклятый выродок угрожал жизни дочери Хозяина и её гостю». Меня не избивали плетьми, мне не вырезали органы, меня не прижигали вербой. В глазах Доктора не было ни злости, ни ненависти, ни страха за жизнь дочери. Абсолютно равнодушным, бесцветным голосом он приказал содрать с меня всю кожу и подвесить на столбе. На улице, в удаленном от глаз месте. Благо, размеры его поместья это позволяли. Я почти не кричал, пока огромные стражники методично снимали с меня кожу, а после, как мешок с дерьмом, волокли по грязной земле до чёртового столба. Хотя, как именно меня привязывали, я не помнил, так как потерял сознание от адской боли ещё по дороге.

А когда пришёл в себя, уже валялся в затхлом, пропахшем потом и мочой сарае. Не знаю, сколько я там пробыл. Викки, появившаяся в тот же день вечером, утверждала, что около двух недель. Ровно столько я приходил в себя, восстанавливался. Эти суки давали мне минимум крови, необходимый для поддержания жизни в теле и медленного восстановления.

А потом были её чистые хрустальные слёзы и заверения шёпотом в любви. Клятвы о том, что Арман для неё всего лишь друг, и что она всё еще принадлежит мне. А в тот раз она всего лишь споткнулась и подвернула ногу, а Рассони её поддержал. Жаркое дыхание у виска и не менее горячие прикосновения. И у меня сорвало крышу. Я поверил ей. Я безумно хотел верить хоть кому-то.

И когда она ушла, я, как самый последний идиот, чувствовал себя безмерно счастливым. Ещё бы. Моя любимая девочка только что клялась в вечной любви, она подарила мне свой первый оргазм. Лживая тварь, зависимость от которой поглотила мой разум подобно раковой опухоли.