Полин Реаж - История О
- Садитесь, прошу вас, - сказал, обращаясь к О, сэр Стивен. - Вот сюда, на канапе. Вам здесь будет удобно. И пока Рене готовит кофе, я хочу попросить вас внимательно выслушать то, что я вам сейчас расскажу.
Большое с обивкой из светлого шелка канапе, на которое указывал сэр Стивен, стояло перпендикулярно камину. О. сняла шубу и положила ее на спинку дивана. Обернувшись, она увидела стоящих неподвижно Рене и англичанина и поняла, что они ждут ее. Она положила рядом с шубой сумку и сняла перчатки. О. совершенно не представляла, как же ей удастся незаметно для них приподнять юбки и утаить от сэра Стивена тот факт, что под ними ничего нет. Во всяком случае сделать это будет невозможно, пока ее возлюбленный и этот англичанин с таким интересом смотрят на нее. Но пришлось уступить.
Хозяин квартиры занялся камином, а Рене, зайдя за спинку дивана, неожиданно схватил О. за волосы и, запрокинув ей голову, впился в ее губы. Поцелуй был таким долгим и волнующим, что О. почувствовала, как в ней начинает разгораться пламя страсти. Возлюбленный лишь на мгновение оторвался от ее уст, чтобы сказать, что он безумно любит, и снова припал к этому живительному источнику. Когда Рене, наконец, отпустил ее, и она открыла глаза, их еще затуманенный страстью взгляд тотчас натолкнулся на прямой и жесткий взгляд сэра Стивена. О. сразу стало ясно, что она нравится англичанину, что он хочет ее, да и кто бы смог устоять перед притягательностью ее чуть приоткрытого влажного рта, ее мягких слегка припухших губ, ее больших светлых глаз, нежностью ее кожи и изяществом ее шеи выделяющейся на фоне черного воротника будто от камзола мальчика-пажа из далекого средневековья. Но сэр Стивен сдержался; он лишь тихонько провел пальцем по ее бровям и коснулся ее губ. Потом он сел напротив нее в кресло и, подождав пока Рене тоже устроится где-нибудь поблизости, начал говорить.
- Думаю, - сказал он, - что Рене никогда не рассказывал вам о своей семье. Впрочем, возможно, вы знаете, что его мать прежде чем выйти замуж за его отца уже была однажды замужем. Ее первым мужем был англичанин, который тоже, в свою очередь, был не первый раз женат и даже имел сына от первого брака. Этот сын перед вами, и мать Рене на какое-то время заменила мне мать. Потом она ушла от нас. И вот получается, что мы с Рене, не имея никакого родства, приходимся тем не менее, родственниками друг другу. Я знаю, что он любит вас. Об этом не нужно говорить, достаточно лишь один раз увидеть, как он смотрит на вас. Мне также хорошо известно, что вы уже однажды побывали в Руаси, и я полагаю, что вы туда еще вернетесь. Вы прекрасно знаете, что то кольцо, что вы носите у себя на левой руке, дает мне право использовать и распоряжаться вами соответственно своим желаниям, впрочем, это право дается не только мне, но и всем, кто знает тайну кольца. Однако, в подобных случаях, речь может идти лишь об очень коротком временном и не влекущим за собой последствий обязательстве, нам же необходимо совсем другое, куда более серьезное. Вы не ослышались, я, действительно, сказал "нам". Просто Рене молчит, предпочитая, чтобы я говорил за нас обоих. Если уж мы братья, так я старший; Рене младше меня на десять лет. Так уж повелось между нами, что все принадлежащее мне принадлежит и ему, и соответственно наоборот. Отсюда вопрос: согласны ли вы участвовать в этом? Я прошу вашего согласия и хочу, чтобы вы сами сказали "да". Ибо, это будет для вас куда более серьезным обязательством, чем просто покорность, а к этому вы уже давно готовы. Прежде чем ответить, подумайте о том, что я буду для вас лишь другим воплощением вашего возлюбленного и никем иным. У вас по-прежнему будет один хозяин. Более грозный и строгий, чем мужчины в замке Руаси - это да, поскольку я буду находиться с вами постоянно, изо дня в день. Кроме того у меня есть определенные привычки, и я люблю, чтобы соблюдался ритуал.
Спокойный размеренный голос сэра Стивена тревожной мелодией звучал для О. в абсолютной тишине комнаты. Не слышно было даже потрескивания дров в камине. О. вдруг почувствовала себя бабочкой, приколотой к спинке дивана длинной острой иглой слов и взглядов, пронзенной ею насквозь и прижатой голым телом к теплому шелку сидения. Ей стало страшно и она словно растворилась в этом страхе. О. многого могла не знать, но в том, что ее будут мучить и мучить гораздо сильнее, чем в Руаси, дай она свое согласие, она не сомневалась.
Мужчины стояли рядом и вопросительно смотрели на нее. Рене курил. Дым от его сигареты поглощался специальной лампой с черным колпаком, стоявшей неподалеку на столике. В комнате пахло ночной свежестью и сухими дровами.
- Вы готовы дать ответ, или вы хоте ли бы еще что-нибудь услышать от меня? - не выдержав, спросил сэр Стивен.
- Если ты согласна, - сказал Рене, - я сам расскажу тебе о желаниях сэра Стивена.
- Требованиях, - поправил его англичанин.
О. прекрасно представляла, что дать согласие - это далеко не самое трудное. Также прекрасно понимала и то, что мужчины даже мысли такой не допускали - как, впрочем, и сама О. - что она может сказать "нет".
Самым трудным было просто сказать что-нибудь, произнести хотя бы одно слово. Она жадно облизала горящие губы; во рту пересохло, в горле будто застрял комок. Руки покрылись холодной испариной. Если бы только она могла закрыть глаза! Но нет... Две пары глаз не отпускали ее, и она не могла и не хотела уходить от этих настойчивых взглядов. Чувствуя их на себе, она словно вновь возвращалась в Руаси, в свою келью, к тому, что, как ей казалось, она надолго или даже навсегда оставила там. Рене, после ее возвращения из Руаси, всегда брал ее только лаской, и никто за все это время ни разу не напомнил ей о кольце и не воспользовался предоставляемыми им возможностями. Либо ей не встречались люди, знавшие секрет этого кольца, либо, если такие и были, то по каким-либо причинам предпочитали молчать. О. подумала о Жаклин. Но если Жаклин тоже была в Руаси, почему же она тогда в память об этом не носила железное кольцо на пальце? И какую власть над О. давало Жаклин знание этой тайны?
О. казалось, что она превратилась в камень. Нужен был толчок извне - удар или приказ, чтобы вывести ее из этого оцепенения, но толчка-то как раз и не было. Они не хотели от нее послушания или покорности; им нужно было, чтобы она сама отдала себе приказ и признала себя добровольной рабыней. Именно признания они добивались от нее. Ожидание затягивалось. Но вот О. выпрямилась, собравшись с духом, расстегнула верхние пряжки жакета, словно задыхаясь от охватившей ее решимости, и встала. Колени и руки ее мелко дрожали.
- Я твоя, - сказала она своему возлюбленному, - и буду тем, чем ты захочешь.
- Не твоя, а ваша, - поправил он ее. - А теперь повторяй за мной: я ваша, я буду тем, чем вы захотите.
Серые колючие глаза англичанина, не отрываясь, смотрели на нее. Рене тоже не сводил с нее глаз, и она утопая в них, размеренно повторяла за возлюбленным произносимые им слова, немного, правда, изменяя их. Рене говорил:
- Ты признаешь за мной и сэром Стивеном право...
И она повторяла стараясь говорить как можно четче:
- Я признаю за тобой и за сэром Стивеном право... Право распоряжаться моим телом тогда и так, как вы сочтете нужным... Право бить меня плетью как преступницу или рабыню... Право заковывать меня в цепи и не обращать внимания на мои мольбы и протесты.
- Ну вот, - сказал Рене. - Кажется, я ничего не забыл. Думаю, сэр Стивен должен быть удовлетворен.
Примерно это же он говорил ей в Руаси. Но тогда у нее не было другого выхода. Там, в замке, она жила словно во сне, хотя и страшном. Сырые подвалы, пышные платья, пыточные столбы, люди в масках - все это не имело ни малейшего отношения к ее обыденной жизни и к ней самой. Ее тогдашнее состояние было, наверное, сравнимо с состоянием спящего человека: спящий понимает, что сейчас ночь и он спит, и видит страшный сон, который рано или поздно, но должен кончиться. С одной стороны спящий, хочет, чтобы это произошло поскорее дабы прекратился навеваемый им кошмар, а с другой, хочет, чтобы он продолжался, ибо ему не терпится узнать развязку. И вот она, развязка, наступила, да еще и так неожиданно. О. меньше всего предполагала, что это произойдет так и в такой форме. В предельно короткий промежуток времени она оказалась брошенной из настоящего в прошлое и тут же возвращена обратно, но настоящее уже неузнаваемо изменилось. До сих пор Рене никогда не бил ее и единственное, что изменилось в их отношениях после ее пребывания в замке, так это то, что он теперь, занимаясь с ней любовью, использовал не только ее лоно, но и ее зад и рот. О., конечно, не могла знать этого наверняка, но ей почему-то казалось, что ее возлюбленный там, в замке, никогда не участвовал в избиениях ее плетьми. Возможно, это объяснялось тем, что удовольствие, получаемое им при виде беззащитного, связанного, извивающегося под ударами хлыста или плетки тела, было несравнимо сильнее, чем если бы он сам наносил эти удары. Похоже, что это было именно так. Сейчас, когда ее возлюбленный, полулежа в глубоком кресле и закинув ногу на ногу, с удивительным спокойствием в голосе говорил ей, что рад ее согласию и с любовью в сердце отдает ее сэру Стивену, он тем самым как бы выдавал себя и признавал за собой это качество.
