Миа Эшер - Легкое поведение (ЛП)

— Еще бы он не волновался. Слава богу, Олли не ушел слишком далеко. Как представлю, что могло случиться… мороз по коже. В общем, я рада, что ты пришла, Блэр. А мальчики так и вовсе счастливы. Оба.

Нервничая, я беру со стола салфетку с лицом Тора и начинаю обводить его пальцем.

— Я тоже рада, что пришла. — Собираюсь с духом и прибавляю: — У вас замечательная семья.

— Спасибо. А теперь расскажи-ка мне о себе. Ты учишься, работаешь? — Она бросает взгляд на мои дорогие туфли. — Красивые туфли, кстати.

Я откашливаюсь, пытаясь прочистить горло.

— Спасибо. Э-э… нет, не учусь. Работаю хостесс в Homme.

— Слышала об этом ресторане. Модное место.

— Ну да.

Она откладывает лопаточку, но сперва предлагает мне попробовать крем, я качаю головой, и тогда она пробует его сама.

— М-м… Вкусно вышло. Блэр, ты зря отказалась. И — да. Семья у меня действительно замечательная. В этом плане мне повезло. Как ты, наверное, уже догадалась, я мать-одиночка. В восемнадцать я связалась с одним взрослым парнем, он учился в колледже, жил в городе, ну ты понимаешь. — Она сухо улыбается. — Внимание, которое мне уделяли, походы по ресторанам, признания в любви… все это вскружило мне голову, и я решила, что люблю его. Однако через несколько месяцев я оказалась одна — беременная. Когда я сказала, что жду ребенка, он бросил меня да еще со словами, что ребенок наверняка не от него. Я не знала, что делать. Наши родители погибли в автокатастрофе, когда мы были маленькими, так что совета у матери я попросить не могла. Пришлось открыться бабушке с дедушкой. В общем, если бы не их с Ронаном поддержка, не знаю, где бы мы с Олли были сейчас.

— Мне ужасно жаль, что оно так вышло, — говорю я, глубоко взволнованная ее историей.

Она пожимает плечами, голубая бретелька платья скользит вниз.

— Да не стоит. Я получила хороший урок. Ты, наверное, удивляешься, зачем я тебе все это рассказываю. Не знаю, может, во мне говорит мамочка-наседка, но, Блэр, и я вовсе не хочу обидеть тебя…

— Когда человек начинает речь с таких слов, значит, он готовится сказать нечто оскорбительное, тебе так не кажется? Это как бы извинение наперед. Такая пощечина в перчатке.

Она смеется.

— А ты бойкая, Блэр. Молодец.

— Просто люблю честность.

— Хорошо, но возвращаясь к нашему разговору… Блэр, ты мне нравишься. В тебе нет того, что напрягало меня в девушках, с которыми Ронан встречался раньше. — Она поднимает руку, предупреждая мои возражения. — Я знаю, вы не встречаетесь, но мой брат запал на тебя и, похоже, крепко. Уж я-то вижу. С тех пор, как ты пришла, у него улыбка с лица не сходит. Что я хочу сказать: если рядом с ним ты просто коротаешь время в ожидании очередного парня на «мерсе», то лучше положи этому конец прямо сейчас. Я знаю своего братика. Если он любит, то любит всем сердцем и отдает всего себя, целиком. Только взгляни, как он относится к Олли. Как не все отцы к родным сыновьям. Я понимаю, что лезу не в свое дело, но он многим пожертвовал ради нас, поэтому присматривать за ним и оберегать — моя святая обязанность. Пусть даже рискуя показаться тебе ненормальной или перепугать раньше времени.

Я опускаю глаза. Салфетка на коленях разорвана в клочья. И когда я успела?

— Ты переживаешь за брата, это естественно.

— Точно.

Я поднимаю голову и смотрю ей в глаза.

— Честно говоря, не знаю, что ты хочешь от меня услышать.

— Ничего. Не надо ничего говорить, просто прими к сведению.

***

Самую сильную неловкость за вечер я переживаю в момент, когда Олли подбегает ко мне и за руку уводит к столу, где собрались все его родственники.

— Можно сесть к вам на колени?

Я знаю, что сейчас произойдет. Брайан уже тянется к выключателю, из кухни вот-вот выплывет сияние зажженых свечей. Близится самая тяжелая для меня часть, главная причина, почему я не хожу на подобные праздники: вынос торта и дурацкая именинная песня, которую я не могу петь без комка в горле после первого же куплета, без обжигающих слез в глазах.

Нельзя — хочу я ответить Олли. Я хочу встать, развернуться и выскочить за дверь. Я хочу убежать от воспоминаний об одной одинокой девочке в ее шестой, седьмой, восьмой день рождения — список можно продолжить, — которой не досталось долбаного торта, потому что ее родители поленились его купить. Я хочу убежать от воспоминаний о детях, которые не приглашали меня на свои дни рождения, зато потом демонстративно болтали о них передо мной.

Но ничего этого я не делаю. Как всегда, я подавляю болезненные воспоминания.

— Конечно, Олли, — говорю на удивление ровно, несмотря на все свое внутреннее смятение.

Олли забирается ко мне на колени. Комната погружается в темноту, гости готовятся петь. Когда я обнимаю Олли за плечи, Ронан склоняется ко мне, и мою кожу опаляет его горячее дыхание.

— Замри. Хочу сфотографировать тебя, — шепчет он и мягко целует за ухом, отчего мои чувства приходят в еще больший беспорядок.

Не успеваю я ответить или как-то отреагировать, как меня ослепляет вспышка камеры. А потом все происходит разом и одновременно. Люди вокруг начинают петь ту самую песню, Олли стискивает мою ладонь, его тельце напрягается в радостном предвкушении, а может, это я сама напрягаюсь — от страха. Ошеломленная, поднимаю глаза, смотрю на улыбки на лицах, на отражение любви в глазах, и тут перед нами ставят торт. В темноте пляшут огоньки свечей. Лицо Олли расцветает улыбкой, становится серьезным и важным. А я смотрю на все это и никак не могу уместить в голове. Сцена обычная только для тех, кто привык к такому, но не для меня.

До краев переполненная эмоциями, я сижу, не шевелясь от страха проснуться и понять, что все это мне приснилось. Я боюсь, что вот-вот открою глаза, и праздник исчезнет, а я вновь превращусь в ребенка, рыдающего в своей постели. Но по мере того, как мое тело — и душу — обволакивают целительные ощущения, я осознаю, что все происходящее реально. Что я не сплю. Но этот момент не мой. Это волшебное переживание не мое. Оно чужое, как абсолютно все в моей жизни.

Я гоню эту мысль, пока она не успела укорениться в сознании. Гоню прочь реальность и печальные истины, чтобы они не испортили один-единственный день, когда я позволила себе сбросить маску и перестать волноваться о том, что принесет с собой завтра. И я присоединяюсь к хору голосов, хотя глаза щиплет от слез, а горло сжимается так, что я едва могу петь. Впервые за долгое время я не одна, и меня окружает счастье.

После того, как Олли задувает свечи, а Брайан включает свет, мой взгляд тотчас падает на Ронана, словно все это время я знала, где он стоит. Окружающие звуки медленно гаснут, члены его семьи забыты… Мы смотрим друг другу в глаза.

Я улыбаюсь.

Он улыбается.

И все остальное в эту минуту неважно.

Глава 12.

Воздух искрится от напряжения; тело Ронана так близко, что я чувствую исходящий от него жар… мы возвращаемся в город, сидя рядом в вагоне метро. Наши ноги соприкасаются, моя рука лежит в колыбели его ладоней, голова покоится на его плече. Я абсолютно счастлива. Безмятежна. Меня ничего не тревожит, даже то, что на часах полночь, и мы в пустом вагоне одни.

— Ронан, спасибо тебе большое за то, что позвал меня к Олли на день рождения. Я уже не помню, когда в последний раз так чудесно проводила время. Это было… — у меня вдруг сжимается горло, — …нечто совершенно особенное.

— Это все Олли, ему и спасибо. Я тут совсем не при чем.

Кошусь на него, скептически приподняв бровь, а он только смеется в ответ.

— Ага, конечно. Можешь и дальше себе это повторять, приятель, если так тебе спокойнее спится. А если серьезно… это был замечательный праздник. И самый лучший его момент — когда Олли открывал подарки. У него было такое счастливое лицо.

Я перевожу взгляд за окно и смотрю вперед, на городские огни, освещающие горизонт. А потом — и я не знаю, кого в этом винить, очарование вечера или опьяняющее присутствие Ронана, — внезапно делюсь с ним одним болезненным воспоминанием, о котором я, как мне казалось, давно позабыла.

— Лет в семь или восемь я была одержима часами Hello Kitty, которые как-то раз увидела у одной девочки в парке. Она была там с родителями и выглядела невероятно счастливой. Помню, я долго стояла и смотрела, как они играют в прятки, слушала, как по воздуху плывет их смех… И поскольку была маленькая и глупая, то подумала: вдруг моя жизнь станет хоть немного похожа на ее, если у меня появятся такие часы? Вдруг я тоже стану счастливой? Как же я умоляла маму купить их… Как плакала. Я была ребенком, так что можешь представить масштабы трагедии. Но прошел мой день рождения, прошло Рождество, а часов мне так и не подарили. Мама сочла, что это глупость. Детская блажь. А я была раздавлена горем. Вот поэтому на меня произвело такое впечатление лицо Олли, когда ему дарили то, о чем он мечтал. У меня появилась надежда, понимаешь? Что этот мир не совсем дерьмо.