Ганс Лихт - Сексуальная жизнь в Древней Греции

Конечно, содействие запретным радостям любви не осталось в руках одних нянек, слуг или служанок госпожи; напротив, со временем образовался особый класс «устроителей благоприятного случая», сводниц[14], всегда готовых услужить и уладить любовные дела за деньги. С совершенным пластическим искусством и в высшей степени реалистично зарисовал одну такую личность Геронд (третий век до н.э.) в первом из своих мимиямбов (открыты в 1891 году). Он вводит нас в дом весьма респектабельной дамы по имени Метриха, которая сидит за шитьем в обществе своей единственной служанки; муж ее отправился по делам в Египет, и уже десять месяцев она не имеет от него вестей. Раздается стук в дверь; она вскакивает, полная радостных ожиданий, что сейчас войдет муж, по которому она так истосковалась; но за дверью стоит не он, а Гиллис, в лице которой поэт знакомит нас с одной из угрюмых и малодушных, но назойливых и чрезвычайно ловких «мастериц удобного случая». После нескольких ничего не значащих приветственных фраз две женщины заводят следующую беседу:

МЕТРИХАФракиянка, стучатся в дверь, поди глянь-ка,Не из деревни ли от нас пришли.ФРАКИЯНКАКто там За дверью?ГИЛЛИС Это я!ФРАКИЯНКАА кто ты? БоишьсяПоближе подойти?ГИЛЛИСВот, подошла ближе!ФРАКИЯНКАДа кто же ты?ГИЛЛИСЯ мать Филении, Гиллис!Метрихе доложи, что к ней пришла в гости.ФРАКИЯНКАЗовут тебя.МЕТРИХАКто?ФРАКИЯНКАГиллис!МЕТРИХАМать моя, Гиллис!Открой же дверь, раба! Что за судьба, Гиллис,Тебя к нам занесла? Совсем как бог к людямЯвилась ты! Пять месяцев прошло, право,С тех пор как — Мойрами клянусь — во сне дажеНе видела, чтоб ты пришла к моей двери.ГИЛЛИСОх, дитятко, живу я далеко, — грязь-тоНа улицах почти что до колен, я жеСлабей последней мухи: книзу гнет старость,Ну да и смерть не за горой стоит... близко.МЕТРИХАПомалкивай, на старость не пеняй даром,Еще любого можешь задушить, Гиллис!ГИЛЛИССмеешься, — вам, молоденьким, к лицу это,Быть может.МЕТРИХАНе смеюсь, — ты не сердись только!ГИЛЛИСДолгонько, дитятко, вдовеешь ты что-то,На ложе на пустом томясь одна ночью.Ведь десять месяцев прошло, как твой МандрисВ Египет укатил, и с той поры, ишь ты,Ни строчки не прислал, — забыл тебя, видно,И пьет из новой чарки... Там ведь жить сладко!В Египте все-то есть, что только есть в мире:Богатство, власть, покой, палестра, блеск славы,Театры, злато, мудрецы, царя свита,Владыка благостный, чертог богов-братьев,Музей, вино, — ну, словом, все, что хочешь.А женщин сколько! Я клянусь тебе Корой,Что столько звезд ты не найдешь в самом небе.И все красавицы! С богинями схожи,На суд к Парису что пришли, — мои речиДа не дойдут до них! Ну, для чего сиднемСидишь, бедняжечка? Вмиг подойдет старостьИ сгинет красота... Ну, стань другой... на день,На два переменись и отведи душуС иным дружком. Ведь и корабль, сама знаешь,На якоре одном стоит не так прочно!Коль смерть незваная к нам завернет в гости,Никто уж воскресить не сможет нас, мертвых.Эх, часто непогодь сменяет вдруг вёдро,Грядущего не знаем мы... Ведь жизнь нашаТо так, то сяк ...МЕТРИХАТы клонишь речь к чему?ГИЛЛИСБлизко Чужого уха нет?МЕТРИХА Нет, мы одни!ГИЛЛИС Слушай,С какой к тебе пришла сегодня я вестью.Грилл, Матакины сын, — Патекия внук он,Победу одержал он пять раз на играх:В Пифоне мальчиком, в Коринфе два разаНезрелым юношей, да раза два в Пизе,В бою кулачном, где сломил мужчин зрелых,Богатый — страсть, добряк — не тронет он мухи,В любви всеведущий, алмаз, одно слово,Как увидал тебя на празднике Мизы[15],Так в сердце ранен был и запылал страстью.И день и ночь он у меня сидит, ноет,Ласкается ко мне, весь от любви тает.Метриха, дитятко, ну, раз один толькоПопробуй согрешить. Пока тебе старостьВ глаза не глянула, богине ты сдайся.Двойной тут выигрыш: ты отведешь душу,Да и подарочек тебе дадут славный.Подумай-ка, послушайся меня, — право,Клянуся Мойрами, люблю тебя крепко!МЕТРИХА Седеет голова, тупеет ум, Гиллис,Клянусь любезною Деметрой и мужаВозвратом, — от другой не вынесла б речиПодобной, и иное мне бы петь стала,И за врага б сочла порог моей двери!Ты тоже, милая, подобных слов большеКо мне не заноси. Такую речь к местуС распутными вести старухам вам, — мне же,Метрихе, дочери Пифея, дай сиднемСидеть, как я сижу. Не будет мой МандрисПосмешищем для всех! Но соловья, Гиллис,Не кормят баснями. Поди, раба, живоТы чашу оботри да три шестых ачейкаТуда вина, теперь воды прибавь каплю,И чарку полную подай.ФРАКИЯНКАНа, пей, Гиллис!ГИЛЛИСДавай! Я забрела не для того, чтобыС пути тебя сбивать, — виною здесь праздник!МЕТРИХАНа нем зато и покорила ты Грилла!ГИЛЛИСТвоим бы быть ему!» Что за вино, детка!Клянусь Деметрою, уж как оно вкусно!Вкусней вина, чем здесь, и не пила ГиллисЕще ни разу. Ну, прощай, моя милка,Блюди себя! Авось Миртала да СимаПребудут юными, пока жива Гиллис!

В данном случае сводня потерпела полную неудачу; Метриха совершенно недвусмысленно отправляет ее восвояси, будучи, однако, достаточно добросердечной для того, чтобы налить гостье на прощание вина, ибо ей прекрасно известна слабость женщин этого сорта, чье пристрастие к вину вновь и вновь подчеркивается авторами, образуя, особенно в комедии, мотив, неизменно встречавшийся аплодисментами.

Если женщина была слишком робкой, сводня (будь то мужчина или женщина) представляла в ее распоряжение свой дом или находила другую, нейтральную территорию для любовного гнездышка (публичный дом)[16].

Частое упоминание таких любовных пристанищ античными авторами и многочисленность обозначающих их словечек показывают, насколько широко были распространены подобные услуги и сколь часто возникала в них потребность, так как здесь спрос и предложение всегда прямо зависели друг от друга.

Иногда, содействуя беззаконной связи, свой дом предоставлял для свиданий друг. Самый известный пример — отрывок из Катулла (Ixviii, 67); поэт не может найти слов, чтобы сполна выразить свою благодарность другу Аллию:

Поприте он широко мне открыл, недоступное прежде,Он предоставил мне дом и даровал госпожу, Чтобымы вольно могли там обшей любви предаваться,Здесь богиня моя в светлой своей красоте Нежнойногою, блестя сандалией с гладкой подошвой,Через лошеный порог переступила, входя.

Случалось, конечно, и так, что муж знал о любовных шашнях жены и сносил их молча; порой он даже извлекал из них материальную выгоду — согласно речи против Неэры (ошибочно приписываемой Демосфену), жене приходилось покрывать расходы на домашнее хозяйство, приторговывая своим телом. Однако в случае супружеской неверности со стороны жены муж мог получить развод. Мы не станем подробно рассматривать юридические установления, связанные с таким разводом, но стоит упомянуть, что расторжение брака могло происходить также в силу иных причин. В их числе — несовместимость характеров, для рассмотрения которой, по мнению Платона («Законы», vi, 784), не мешало бы учредить третейский суд; далее, — бездетность, что выглядит довольно логичным, поскольку порождение законных потомков было, по мнению греков, главной целью брака. Поэтому женщины, не имевшие детей, прибегали к такой уловке, как выдача чужого ребенка за своего, ибо, по слову Диона Хризостома (xv, 8), «каждая женщина была бы рада сохранить мужа». Вполне естественным следствием этого была идея «пробного брака», иногда осуществлявшаяся на практике. О кинике Кратете сообщается (Diog. Laert., vi, 93), что он «...хвастал, будто бы и дочь свою// Давал на месяц в пробное замужество» [перевод М. Л. Гаспapoвa].

То, что было сказано выше о греческом браке, представляет собой попытку систематически свести в общую картину, которая вобрала бы в себя все значимые факты, разрозненные отрывки из различных авторов, касающиеся жен и супружества. Полученные таким образом результаты могут быть теперь дополнены различными подробностями, а пролить на них новый свет способны анекдоты, bons mots и тому подобный материал. Собрания такого рода составлялись уже в древности, и немалая их часть дошла до нашего времени. Так, вопросы брака часто рассматриваются в философских произведениях Плутарха. Неисчерпаемым кладезем разнообразных сведений является сочинение «Пир ученых мужей» в 15 книгах, написанное Афинеем из египетского Навкратиса, жившим в эпоху Марка Аврелия. Застолье было устроено в доме Ларенсия, видного и высокообразованного римлянина; на него были приглашены двадцать девять гостей, отличившихся во всех отраслях учености, — философы, риторы, поэты, музыканты, врачи и правоведы, среди них был и Афиней, который описывает в своей книге (сохранившейся почти полностью — отсутствуют лишь начало и конец), обращенной к его другу Тимократу, все, что обсуждалось на пиршестве. В начале тринадцатой книги разговор заходит о браке и замужних женщинах: «В Спарте существовал обычай запирать вместе всех незамужних девушек и холостых юношей в темной комнате; каждый юноша уносил без всякого приданого ту девушку, которую он захватил». Согласно Клеарху из Сол, в один из праздников женщины протаскивали холостяков вокруг алтаря, хлеща их веревками. Это должно было служить назиданием остальным и заставить их жениться в положенное время. В Афинах первым ввел моногамию Кекроп, тогда как до него связи между полами были совершенно беспорядочными и господствовали «общинные браки». Согласно широко распространенному мнению, которое восходит якобы к Аристотелю, Сократ также имел двух законных жен — Ксантиппу и некую Мирто, которая была правнучкой знаменитого Аристида. Возможно, в то время это было разрешено законом ввиду недостатка населения. У персов все наложницы царя относились к его жене с уважением и почтением, отдавая ей земной поклон. Приам («Илиада», xxiv, 496) также обладал известным числом наложниц, что совершенно не раздражало его жену: