Игорь Куберский - Пробуждение Улитки
– Я не об этом.
– Игнат, – сказала она, что прозвучало неожиданно, так как обычно она звала меня теплее, – Игнат, не будь занудой.
– Не буду, – сказал я. – Но ты больна, и я хочу быть рядом, хочу тебе помочь.
– Не надо мне помогать. Ты же знаешь меня. Я никогда никого ни о чем не прошу. Только в крайних случаях. Мне так легче.
– Но я твой друг, – сказал я, чувствуя, что вот-вот понесу жалкую околесицу.
– Если ты друг, ты должен понять меня.
– Разве я не понимаю? – сказал я, хотя ничего не понимал.
– Игнаша, у тебя сейчас есть дела?
– Как всегда.
– Вот и займись ими. А я... – она сделала паузу, – а я буду думать о тебе.
Утром она сама мне позвонила:
– Представляешь, вечером, только мы с тобой поговорили, приходит...
– Кто?
– Врач этот... Бороду сбрил, подстригся, наодеколонился чем-то дорогим, импортным. С цветами. И вдруг на колени – бух! Представляешь? Умолял меня стать его женой. Он ведь знал про тебя, я ему рассказывала. Он страшно боялся твоего возвращения. И вот, пожалуйста... Я, конечно, ему многим обязана – он очень помог, буквально вытащил... Но если б не он, был бы кто-нибудь другой. Я не считаю, что я ему что-то должна. Если он влюбился, это его проблема. Я так и сказала. У меня есть ты. Он знал, что я тебя жду. Я ему сказала: «Все понимаю, но извини...» А он: «Ты моя судьба, мой рок... У меня тысяча женщин, как женщина ты мне не нужна, мне нужна твоя душа». Я даже обиделась – как это «как женщина не нужна...»? А он: «Я ничего не прошу, делай что хочешь, живи как хочешь. Я буду давать тебе любые деньги, ты ни в чем не будешь нуждаться... Только твоя душа мне нужна...» Он... Он, знаешь, как дьявол. Мне даже не по себе стало. Есть в нем какая-то сила... Вот уж не ожидала такого поворота.
– Это в тебе есть сила, – сказал я. – Он это чувствует, и он в ней нуждается. Я ведь тоже нуждаюсь.
– Бедные вы мои...
– Мы сегодня встретимся?
– Да, – сказала она.
Вечер мы провели у меня. Улитка была непривычно сдержанной, как бы что-то обдумывающей.
– Ну все, мне пора, – сказала она, поднеся к своим глазам мою руку с часами.
– Ты не останешься?
– Нет. Ты же знаешь, я могу спать только у себя дома. В гостях я не высплюсь. К тому же он, наверно, ждет меня...
– Кто?
– Ну, врач этот... Он вчера, когда уходил, взял у меня второй ключ. Я должна с ним разобраться.
– Я поеду с тобой.
– Я сама. Еще не хватало тебя в это впутывать. Уж как-нибудь сама разберусь.
– Оставайся у меня. Оставайся, прошу тебя! Пожалуйста... И разбираться не надо. Ты останешься у меня, и он все поймет.
– Нет, он будет ждать. Я чувствую, что он ждет на лестнице. Я поговорю с ним. Не хочу откладывать. Я поеду. Вызови мне такси.
Я вызвал такси, дал ей денег.
– Целую тебя, – сказала она, перед тем как захлопнуть дверцу. И теплая машина унесла ее.
Спал я плохо, и снилась мне всякая чертовщина.
Своим соперником я врача не чувствовал. Я все же знал Улитку. Я знал, что на чужую силу реакция у нее однозначная. Врач выбрал самую проигрышную тактику. С Улиткой это у него не пройдет. Я был спокоен за нее, хотя и был готов вмешаться. Но мне пока там нечего было делать. Она не нуждалась в моей помощи. К тому, чтобы вмешаться, меня подталкивали скорее правила игры, чем реальный повод. Врача можно было понять. Только вот ключ он взял напрасно. Это он от отчаяния. Бедняга.
– Ну как? – позвонил я утром.
– Он не приходил, – сказала Улитка. В голосе ее была досада. – Мне не нравится, что у кого-то ключ от моей квартиры...
– Я все-таки поеду бить ему физиономию. Где он работает?
– Что ты... он высокий, здоровенный... Не хочу тебя впутывать. Он вернет, я позвоню, чтобы вернул.
– Ты уверена, что обойдешься без меня?
– Не волнуйся, Игнаша. Ты же знаешь, что я вообще никого и ничего не боюсь...
– А есть чего бояться? – голос мой прозвучал неожиданно для меня самого.
– Не знаю, есть или нет, но это мое личное дело, Игнаша.
– Мне это не нравится, – сказал я.
– Не будем об этом... Я начинаю жалеть, что тебе рассказала. Я думала, ты мудрее. А ты ревнивец...
– Я и не ревную, мне не к чему ревновать...
Но я ревновал. Я уже ревновал. Ведь ревность – это всего лишь потеря уверенности. Я подумал, что врач не так уж груб и прямолинеен. Это, кажется, был опытный соблазнитель. Паузу в их отношениях он сделал очень точно. Он заставлял думать о себе. Не ключ ему был нужен – ему было нужно протянуть между собой и Улиткой тонкую паутинную ниточку, а затем набавлять, набавлять кольца...
Я снова побывал у нее на работе, но даже к собакам не пошел. Две парочки зеленых волнистых попугайчиков, как и два дня назад, пребывали в той же радостной тусовке и, кажется, единственные не ждали от будущего ничего плохого.
– Сегодня решающий разговор, – сказала Улитка. – Я позвонила ему, он придет.
Я пошел ее провожать. По пути мы зашли в магазин и купили еды. Возле своего дома она сказала:
– Все, дальше не надо. А то он может нас увидеть...
– Ну и что?!
– Он знаешь какой ревнивый...
– Ты о чем? – опешил я.
– Людей надо жалеть, – поспешно сказала она. – Так бабушка мне говорила.
– А меня тебе не жалко?
– Я же с тобой.
– Ты уверена, что обойдешься без меня?
Вместо ответа Улитка положила руку мне на плечо, коротко прикоснулась губами к моей щеке и, подхватив сумку с продуктами, исчезла в парадной. Я остался один в стылой ноябрьской тьме, припорошенной грязноватым снегом. На душе у меня было мутно. Я пошел назад к метро тоскливыми вечерними дворами, под пятиэтажными рядами освещенных окон, и вдруг остановился. «Ты ее теряешь», – сказал во мне голос. Чувство потери – это уже было, это было, когда мы только познакомились, паническое ожидание, что с ней что-то случится, но потом это прошло. И вот... Что же делать? Ввалиться сейчас к ним? И только все испортить? Драться? Это уже из ряда вон... Последний раз я дрался из-за девушки в так называемом комсомольско-молодежном лагере. Мы оба будем ей отвратительны, и она обоих нас выгонит. Но почему он, чужак, с ней, а я здесь один в промозглой тьме? Почему с ним надо считаться, а со мной нет? Почему я должен быть великодушным? Великодушие – ловушка для простаков. «Тебя обманывают», – сказал мне голос, и теперь он почти кричал: «Тебя водят за нос, ты глуп, ты наивен, ты смешон! У тебя из-под носа уводят Улитку, а ты играешь в благородство!»
Я пошел, почти побежал обратно к дому. Я зашел с тыльной стороны, куда выходили ее окна, и поднял голову. Сначала мне показалось, что я ошибся, – ее окна были темны. Вернее, темным было кухонное окно, а в комнате мерцал, вздрагивал голубой телевизионный свет. Но это были ее окна. Они должны были быть ярко освещены, они должны были гореть огнем схватки! Странно выяснять отношения перед экраном телевизора... Может, она одна? Может, он снова не пришел? Я хотел было подняться, но какая-то сила удержала меня, толкнула в грудь, и я пошел прочь, спотыкаясь и не понимая, куда я так спешу. Передо мной оказалась телефонная будка. Я заложил две монетки и набрал номер.
Улитка сразу сняла трубку, будто ждала звонка:
– Да? – голос у нее был твердый.
– Это я, – сказал я. – Он у тебя?
– Да, – сказала она.
– Я сейчас приду, – сказал я.
– Нет, не надо, – сказала она. – Мы же договорились.
– Я так не могу, – сказал я.
– Если ты придешь, будет только хуже.
– Хуже уже некуда.
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, что он с тобой, а я нет.
– Я же тебе все объяснила!
– Я все равно не понимаю. Я сейчас поднимусь, и мы быстренько разберемся.
– Я тебя прошу, ты слышишь, я тебя очень прошу не делать этого!
– Почему я должен тебя слушать? – спросил я ее, а скорее – самого себя.
– Все будет хорошо, – сказала она.
«Все будет хорошо», – думал я, трясясь в порожнем вагоне глубоко под землей, или глубоко в земле, под леденеющим где-то далеко наверху ноябрьским городом.
Утром в телефонной трубке раздался ее радостный голос:
– Похвали меня. Все-таки я молодец! Я вчера одержала такую победу! Не представляешь, как это было трудно! Да... я сама себя поздравляю. В конце концов я сказала ему: «Хорошо, я буду твоей женой. А он, то есть ты, будет моим любовником». Он корчился, корчился, но я его уломала. Он согласился. Слышишь?
Ужас хлынул мне в душу. Со мной говорила сомнамбула.
– Ты понимаешь, что ты говоришь? – сказал я. – Ты отдаешь отчет своим словам?
– Конечно, – сказала она уверенно и бодро, как говорила всегда, когда была глубоко убеждена. – Ты ведь меня знаешь... Для меня жизнь – в общем, игра. Компромисс. О, я еще раз убедилась: компромисс – великое дело.
– Ты же со мной! – крикнул я. – Разве я не предлагал тебе руку?! Давай поженимся – одно твое слово, и мы поженимся!
– Зачем? Я не хочу впутывать тебя в свои дела. Ты светлый, я не хочу пользоваться тобой. Я тебя берегу. Я хорошо подумала: пусть он меня содержит, у него много денег. А любить я буду тебя.
